ТЕМЕНЬ ЧЁРНАЯ

ТЕМЕНЬ ЧЁРНАЯ.

   Свистнул я в двадцать лет, отрываясь из посёлка в город, прошагал пятьдесят лет по чужим городским дорожкам, горам и пустыне и в семьдесят годков откликнулся тот свист. Почувствовал, что хочется вернуться мне в посёлок и остаться там.

   А что там?  Исчез дом в пустоте, да в  бурьян - траве.  Был широк двор, застольными песнями дружков батька и лихой цыганочкой  радовал посельчан, а растворилась жизнь: её радости и беды за белокаменной оградой под крестами и памятниками.

    Звал  меня посёлок, да не откликался я. С тех пор пошли ночи беспокойные, а тут ещё непонятный стук, словно отвори и загадочный  сон.

   Как ночь, так и стучат в дверь. Ясно слышу стук. Вскакиваю. Открываю дверь – никого, но ведь был стук, я слышал отчётливо, а никого. И так каждую  ночь. Довёл меня этот стук до того, что я однажды, когда наступила ночь, сел на пол возле двери, даже дверь не закрыл и стал ждать.

   Часа через три сломался. И приснилась мне  огромная книга, на которой было написано светящимися буквами «Библия – книга к пониманию». И ещё запах почувствовал я, от которого меня охватил восторг, и мне показалось, что я даже задыхаюсь от наслаждения. Никогда подобных запахов  не чувствовал.

   Светилась книга, а вокруг неё пустота. Темень черная.

   Начал я раскрывать книгу. Что ни листок, от него яркий свет, а за светом что – то написано. Только пытаюсь я прочитать, а свет  с листка исчезает. Вместо него ложится на листок темень черная.

   Стал я с тех пор сон разгадывать. Человек я половинчатый. Словно сшили меня из двух противоположных половинок: да и нет. Когда трудно за Бога хватаюсь: Да. Когда отпускает, Бога забываю: НЕТ. Снам не верил, а тут, словно за душу кто – то зацепил.

   Измотали меня разгадки. Начал поднимать воспоминания с детства. И откликнулось одно.

   Под конец лета приезжали к нам студенты из города Ворошиловграда (Луганска) помогать в колхозе. Загуливали тогда поселковые пацаны.

К городским девчатам липли, а их парни нам отбой давали. До драк доходило.

   Бились до крови. Городская шваль вы по тротуарам топаете, а вы поселковая шваль по грязи шлепаете. Ненависть вырастала из-за зависти.

   Городские не пили, а мы тырили у родителей самогон и пьяными шли выяснять отношения.

   Пропадал я тогда ночами из дома. Мать и отец отговаривали: не ходи, до беды может дойти. Поножовщина на волоске висела.  Да я не слушал. В десятом классе уже учился и ветер с города ловил.

    Как-то раз задрались мы, и во время драки почувствовал я, что кто-то  схватил меня за плечи и повернул к себе. Разгоряченный я не стал рассматривать кто, нагнул голову, закрыл глаза, махнул вверх и попал точно в висок. Когда открыл глаза, то увидел отца, лежавшего на земле, а рядом наклонившуюся над ним мать.

   Я к отцу, а мать мне пощечину.

   Поднялся отец, вытер кровь с виска, взял мать за руку, и они ушли, не сказав мне ни слова.

   Неделю я ночевал у своего одного друга. Не ходил,  потому что не знал, как я буду смотреть в глаза отца и матери, и что они мне скажут.

   Потом не выдержал, как вор прокрался ночью  во двор, залез в «Москвич», лег на заднее сиденье и уснул.

   Утром меня разбудил отец.

- Пошли завтракать, - сказал он.

- Пап, прости меня - начал я и посмотрел на его висок.

   Узенький шрам возле левого глаза. А рядом с ним пробуравил висок второй: широкий с палец от войны.

- Ты не хотел этого, - ответил он. – Я знаю.

   И больше ни слова, а простил он меня или не простил, я так и не понял, а расспрашивать не хотел. Боялся услышать: нет.

   Не знаю, почему я связал свой сон и загадочный стук с этим воспоминанием. Может быть потому, что я нарушил заповедь: «Почитай отца твоего и матерь твою, чтобы тебе было хорошо, и чтобы ты долго жил на земле».