Поколение. Вместо предисловия. Детсьво, опалённое войной.

Михаил Гордеевич Бычков. Поколение. -  

Судьбами героев своих рассказов, в борении с внешними врагами и с трудностями развития, автор раскрывает биографию целого поколения людей страны.

                                                  Михаил Гордеевич Бычков, 2019

Рассказы, помещённые в эту книгу – не воспоминания, это портреты людей, проживших волею судеб в эпоху становления Руси на этапе попытки построения «светлого» будущего в новой общественной формации – в коммунизме. Так получилось, что эта попытка не увенчалась успехом, моё глубокое убеждение – не по наивности участников и организаторов. Неудача произошла из за очередного прихода в жизнь общества болтунов-демократов, способных исключительно и однозначно разрушить любые устои любого государства. Цель «демократии» (беру термин в кавычки, потому что в природе демократии не существует, в самом названии – абсурд) – пустословие, паталогическая неспособность делать то, что она декларирует. Разрушив Советский Союз «демократы» лишь отсрочили неизбежный приход государств социального равенства («демократы» делают упор на политическое равенство), неизбежное движение общества к социализму. Разогнали октябрят, комсомол, коммунистическую партию – то, что цементировало общество, воспитывало на высоком духовном (но не на низменном и исключительно на инстинктах, как это происходит нынче). Отменили преподавание в ВУЗах марксистской философии, политэкономии. Но процесс объективного развития общества не отменить. Всё произойдёт. На более высоком уровне.

Герои рассказов – типичные представители своего времени. Их судьбы – непростой путь их родины.

После Великой Отечественной войны в жизнь вступило уже 3-е поколение людей. Коренным образом изменилось общество. Массовое переселение в города отдалило людей от природы. У них пропали навыки борьбы за выживание, преодоление трудностей. Они стали инфантильны, невосприимчивы к горестям и бедам ближних. А молодые люди часто не имеют понятия, как добывается хлеб наш насущный, молоко и масло. Быт максимально облегчён машинами и электроникой. Приготовить пищу можно за несколько минут, используя газ, электричество, купив рядом, без проблем, полуфабрикаты, готовую пищу. Нет необходимости заготавливать топливо на зиму. А это была одна из самых головоломных и трудоёмких забот.

И это всё радует. Но и печалит. Большинство молодых людей, не зная, как эти блага у них появились, в лучшем случае не воздают предыдущим поколениям благодарностью, в худшем – равнодушны или даже агрессивно пренебрежительны, осуждающи по отношению к отстоявшим нашу Родину в боях и в тылу. Парадоксально, но факт. И, по-моему, это произошло от отрыва при воспитании молодёжи от земли и от всего, что с ней связано: сохранения плодородия, взращивания плодов её, созерцания её красот. И получили то, что не получили – любви к Родине, готовности к подвигу для защиты взращённого тобой, сотоварищей по созиданию, любимых, семьи.

Родился я в 1935 году в посёлке Веринка, что расположился на пересечении с железнодорожной веткой Челябинск - Кустанай и степной речки Тогузак в Казахстане. Отец Бычков Гордей Яковлевич, рабочий железной дороги. Мама Галина Ивановна, в девичестве Шаповалова, домохозяйка. На её попечении при моём рождении были старший мой брат Иван 4 лет и 2-летний брат Петя (он погибнет в 6-тилетнем возрасте в дорожнотранспортном

Бычкова Г. И с внуком Андреем            Бычков Г. Я       (1909 - 1942

происшествии). Семья жила в железнодорожной казарме, так называлось жилое строение у самой железной дороги, в котором жили рабочие, обслуживающие определённый участок этой дороги (околоток). Вскоре после моего рождения отец был переведён на соседний околоток, и мы переехали на станцию Голощёкино, где отец построил для проживания землянку.

В Казахской степи практически отсутствуют природные материалы для постройки жилища. В современных условиях, используя новые технологии, из местного сырья, конечно, можно изготовить добротные стройматериалы. А в те годы жилища строили из дёрна, вырезая лопатой нужного размера пласты земли с растущей на ней травой. Место, где предполагалась постройка, углублялось иногда до половины высоты внутренней стены землянки. Укладка пластов производилась, как укладываются кирпичи. Из толстого ствола какого-нибудь дерева изготавливалась балка, которая укладывалась по середине строения. С упором на эту балку и на стены с двух сторон укладывали стрехи из дерева потоньше. Поперёк укладывали ветки ещё тоньше. Получалась двускатная крыша. Иногда её делали и плоской с незначительным уклоном в одну сторону. На крышу тоже можно было укладывать слой дёрна. Всё это обмазывалось глиной, замешанной на соломе с добавлением извести с обеих сторон. Так же обмазывался и земляной пол. Землянка готова.

Со временем, когда появилось больше транспорта и населения, особенно во времена подъёма целины, вместо дёрна стали использовать камыш. Его вязали в пакеты, из которых собирали стены и крыши, обмазывая цементной штукатуркой по обрешётке.

Кругом ровная необозримая ковыльная степь. Редкие лозняки (небольшие понижения, где собираются вешние воды и растут кустарниковые ракиты) да берёзовые колки. Весной степь зелёная, расцветает полянами земляники, степных тюльпанов, островками дикой кустарниковой вишни. Если будет удачно с дождями, то скоро буйно поднимутся хлеба от горизонта до горизонта, травы в человеческий рост. В лозняках и озёрах масса диких уток. И почему-то никто не охотится за ними. Ватаги мальчишек, подходя к водоёму, чтобы искупаться, поднимают в воздух тучи диких уток, которые вскоре успокаиваются, садятся на воду и в свои гнёзда продолжать высиживать птенцов и больше уже не реагируют на ребячий гомон. Через какое-то время на водоёмах ребят встречают уже целые флотилии утят, которые плавно следуют в фарватере за уточкой, усердно и тревожно крякающей при виде барахтающихся мальчишек.

Летняя пора запомнилась вот такими купаниями, походами за кисляткой, так мы называли дикий щавель, за диким луком, росшим в лозняках. Это были забавы. Но были и обязанности. Надо было постоянно поддерживать запас кизяка. Кизяк – это лепёшка сухого коровьего навоза. Мы, пацаны, ходили с мешками через плечо по следам табунов, собирали эти кизяки для топки печек. Летом каждая семья на улице, на зелёном ковре из спорыша, сооружала небольшую печку, на которой и готовили пищу всё лето. Кушали прямо на траве, расстелив подстилки рядом с такими печками. Во время готовки и еды воздух благоухал пряностями и вкусностями.

Рядом с сараями, где размещались коровы, овцы, хрюшки, куры за зиму накапливались кучи навоза. По весне, как только устанавливалась устойчиво тёплая погода, каждая семья принималась за эти кучи. Навоз разбрасывался, поливался водой, добавлялась солома и полова. Все мы, иногда и корову вводили в круг, топтали ногами это месиво. В деревянные формы укладывалась получившаяся масса, утрамбовывалась, получившиеся кирпичики кизяка выкладывали на землю для просушки. Через какое-то время полу готовые кизяки укладывались в пирамидки, потом в круглые сооружения типа иглу, а совсем сухие – в скирды для топки зимой.

Среди этих сооружений из кизяков мы с удовольствием играли в прятки, ненароком разрушая их. Прятались внутри куч, изнутри всё видно, а снаружи нет.

Вскоре наступала пора сенокосов. Выходили в степь от мала до велика. Взрослые косили сено, дети сушили его, укладывая сначала в валки, потом в копны. Это была пора ночёвок в поле, на пахучем сене под открытым небом. Бездонное звёздное небо завораживало, заставляло задумываться о чём-то загадочном и, казалось, непостижимом.

Часто уходил в степь, наблюдая за кипящей в траве и в небе, жизнью. Укладывался на траву и смотрел на застывших в высоте, трепещущих крыльями и заливающихся звонкими трелями жаворонков. Внезапно жаворонок прекращает свою песню и стремительно несётся к земле. Нетрудно было найти под пучком ковыля его гнездо. Долго у гнезда задерживаться было нельзя, жаворонки летали вокруг, пикируя на непрошенного гостя и тревожно крича. Птицы высиживали яйца, которые могли остыть.

Наступала пора земляники. Уходили в степь ватагами. Возвращались с полными лукошками вкуснейшей, благоухающей ягоды, загорелые и довольные. А потом начинались походы за вишней. От вишарника к вишарнику, наполняя плошки, вдыхая чистейший степной пряный воздух. Вишню сушили в больших количествах на зиму. Варенье варили редко. Сахар был в редкость.

Подходило время заготовки лозы на топливо. Рубили её мотыгами. Это такой топор в виде массивной тяпки. Изготовляли их местные кузнецы, непременные и уважаемые люди деревни. Лозу вязали в снопы, складывали их в копны для просушки. Потом перевозили к сараям, укладывая в скирды. Для перевозки использовали быков, у кого и это было проблемой, запрягали в бричку корову. Жаль было использовать кормилицу не по назначению, но по иному привезти топливо из степи к дому было практически нечем. Бричку ещё надо было раздобыть.

Отец приобрёл жеребца Ваську. Использовали его, запрягая в сенокосилку, телегу, а зимой в сани. Автомобилей, тем более автобусов, тогда не было. Основной тягловой силой были лошади да быки. Васька был очень умный. Однажды всей семьёй мы поехали в соседний посёлок в гости. К вечеру отец, захмелев на празднестве, вывел на дорогу запряженного в телегу Ваську, закрепил на телеге вожжи и скомандовал, хлопнув в воздухе кнутом: «Васька, домой!». На следующий день к вечеру мы приехали домой на машине моего дяди, Васька стоял во дворе у кучи сена и мирно жевал, отгоняя хвостом надоедливых мух. С Васькой у меня связаны и другие воспоминания, от него на моём лице остался на память шрам. Это он лягнул меня, когда я, находясь позади, пытался его подразнить. Ещё один шрам от тех довоенных лет у меня остался на языке, когда меня спровоцировали старшие братья лизнуть языком при крепком морозе железную балку ворот. Язык прилип намертво и никак не хотел отлипать. Пришлось дёрнуть головой, и кончик языка болтался на лоскутке кожи. Помню суматоху вокруг, испуг братьев, шок родителей и себя, восседающего на высокой перине кровати после умиротворения и остановки кровотечения. А Ваську в начале войны забрали на фронт. Больше его, как и почти всех мужчин, ушедших воевать с фашистами, мы не видели.

                               *

Начало войны. Деревня погрузилась в тревогу. Уже на 3 день на центральной площади (большая поляна с трибуной посередине) стояли несколько грузовых автомашин из районного центра со скамейкам на борту. На площадь шли семьями, мамы и папы в обнимку, дети жались к ним. Женщины плакали. Мужчины плотно сжимали зубы, сдерживая рыдания. Другие, наоборот, неестественно веселы, пытаются петь залихватские песни. Дети притихли, чувствуя тревогу родителей. Короткий митинг и отъезд машин с нашими отцами в никуда. Из ушедших тогда вернулся уже после войны, один человек, наш сосед, который вскоре после возвращения из лагеря (за то, что побывал в окружении) умер.

Жизнь изменилась сразу и жёстко. Женщины заменили мужчин на всех работах. Это притом, что они не были обучены предложенным им профессиям в большинстве своём. Прекратилось поступление каких-либо товаров первой необходимости. Все производства перенацелены на выпуск военной продукции: снарядов, миномётов, пулемётов, одежды и продовольствия для бойцов. Всё для фронта, всё для победы.

Мне было 5 с половиной лет, старшему брату 9 лет и всего один год сестрёнке. Мама стала работать на элеваторе (это комплекс сооружений для хранения зерна). Рабочий день длился до 10 часов. Мы были предоставлены сами себе: варили пищу, ухаживали за годовалой сестрой, вели хозяйство (корова, хрюшка, овцы, куры). Сами заготавливали топливо, сено. Водили зимнею порой (а зимы были жестокие, морозы в 40 градусов – не редкость) корову на водопой к колодцу за 2 километра. Воду для питья и готовки пищи привозили на бричке, в бочке. Для этого маме на работе выдавали жетоны. 1 жетон – 1 ведро.

Трудности начались сразу. Стали поступать беженцы из занятых немцами территорий: украинцы, поволжские немцы, чеченцы, ингуши. Мы перебрались поближе к элеватору в земляной барак. У нас постоянно кто-то жил из эвакуированных. Вскоре мама привезла из соседнего колхоза свою старшую сестру с сыном. Колхозы отдавали для фронта всё: зерно, овощи, не забирали только корову. Без коров и картошки все бы просто погибли от голода.     В колхозе, где жила мамина сестра, хлеб пекли из лебеды, которая росла повсюду как сорняк. Хлеб был твёрдый, чернее казахстанского чернозёма.

Помню, в первую военную зиму мы пошли с мамой в соседний березняк, чтобы добыть топлива. Война началась в начале лета, и никто не успел сделать заготовки на зиму. Шли по пояс в снегу. Мама срубила берёзку и тащила её за комель, я плёлся позади, держась за ветки дерева. Вскоре на месте березняка остались лишь пеньки. Зима была суровой. Избы заносило снегом по самые трубы на крыше. Откапывали сосед соседа. Изнутри самостоятельно выбраться не у всех получалось.

Что ели? На элеваторе, якобы втайне от начальства, работникам выдавали по несколько горстей отходов от переработанного зерна. Зерно пропускали через самодельные жернова. Два плоских круглых камня, нижний неподвижен, верхний прокручивался вручную за встроенную в него рукоятку вокруг центрального штыря, вмонтированного в нижний камень. В отверстие сверху подсыпали зерно. Вращаешь медленно, получается мука боле мене мелкого помола, вращаешь быстрее - из под жерновов идёт крупа.

Картошка в любых её блюдах: и «в мундире», и толчёнка (пюре, тогда и слов таких не знали), и жареная, и варёная, и драники (оладьи из натёртой картошки), и печёная. Часто (потому что быстро) варили «затируху». Это мучные катышки, сваренные в молоке. Молоко нашей коровы Жданки спасло всю семью. Сметану и масло мама возила иногда на рынок в соседний (60 км) город. На вырученные деньги покупала нам одежду.

                               *

Зима. На окнах витиеватые, не естественной красы, рисунки инея. От горящей печки тепло и уютно. Открывается дверь, в комнату врывается облако морозного пара. Входит человек в солдатской шинелишке. На голове летняя пилотка с опущенными на уши створками. Руки в рукавах шинели. Задубелые от мороза ботинки, обмотки. Лицо в инее, под носом сосульки. Молча садится на табуретку у входа. Дует в ладошки, отогревая дыханием пальцы. Мама молча встаёт, наливает миску горячей затирухи, даёт лепёшку хлеба. Солдат жадно ест. Отогрелся. Не проронив ни слова, засобирался. Поклонился и вышел. Куда? Что с ним сталось? Неизвестно. И таких случаев было много.

                               *

Стужа. На станции останавливается товарный поезд.

Открываются конвоирами двери вагонов. Выходят одетые по-летнему мужчины, женщины в длинных кавказских платьях до пят, дети. На одеяло, расстеленное тут же на земле, высыпают остатки кукурузы. Делят на кучки по количеству людей. Забирают зерно в карманы. Людей усаживают в подошедшие сани. Увозят. Их распределяют по семьям в близлежащих селениях. Это чеченцы, ингуши. По распоряжению Совета Обороны их выселили из занятых фашистами территорий их проживания. Многие остались жить в нашем посёлке. С некоторыми детьми после учился в одной школе.

                               *

Брат вскоре оставил учёбу и пошёл работать. Был подмастерьем (маслёнщиком) в дизельной, забойщиком скота на мясокомбинате в городе Троицке. Это в 10 – 11 лет. Его детство закончилось, не начавшись. Семилетку он заканчивал уже после войны в вечерней школе.

На детей свалилась не только тяжесть физическая, они не могли усвоить сердцем, умом всю мерзость и глубину падения их статуса – цветов жизни. Дети этого возраста вдруг и сразу стали основной рабочей силой, производящей всё для войны. Брат, приходя домой только для сна, вскакивал ночью, хватался рукой за спинку кровати и начинал «подкачать масло в масляный радиатор» дизеля, который он обслуживал, тревожно приговаривая: «Масло закончилось, качать, качать, подшипники дымят».

В соседнем городе Троицке, что в шестидесяти километрах от Голощёкино, работал мясокомбинат, по сути – место забоя скота, который поставляли сюда близлежащие колхозы. Женщины почему-то сюда не хотели устраиваться а работу. А мужики все на войне. Вот и шли забойщиками ребята лет 11 – 12.

                               *

Картофеля сажали много, с запасом. Поздно осенью подъезжает к дому машина. Всю картошку из нашего погреба грузят на неё. Для фронта, для победы. Никто не роптал. Все знали, там воюют отцы, братья. Им тяжело. Мама вязала носки, трёхпалые армейские варежки. Отправляла на фронт. Приходили ответы с благодарностью от солдат.

                               *

Летом 1942 года от отца, который был первоначально отправлен для службы на Дальний восток, пришло известие, что их переводят на Запад. Мама напекла пирогов, сладостей и поехала в Челябинск. Там, полагала она, будут проходить эшелоны. Пробыла в Челябинске 10 дней. Конечно, не встретила. Раздав солдатам в проходящих мимо эшелонах всю снедь, вернулась домой. От папы вестей больше не было. Много позже пришло извещение из военкомата, папа пропал без вести. Уже после войны вернулся наш сосед, о котором я уже говорил, Он был с отцом в том самом бою. Их эшелон остановили среди леса. Вблизи раздавалась канонада. Безоружным солдатам приказали идти в бой, контратаковать показавшиеся танки, оружие добыть в бою. Надо было закрыть брешь во Фронте. Большинство погибло под огнём и гусеницами танков. А тот наш односельчанин с группой солдат долго выходил из окружения, прятались по лесам и болотам. Вышедших из окружения после долгих проверок отправили в лагерь.

                               *

До 4 класса учился в своей деревне. Дальше надо было ходить в 7-ку в соседнее село за 7 километров. Группой 8-10 человек ходили пешком по открытой степи. Туда шли ночью. По сторонам выли волки. С началом войны их развелось невидимо. Морозы в тех местах 40 градусов – не редкость. Одежду продували ветры. Приходили в школу задолго до начала занятий, с запасом на непредвидимые случаи. В классах стояли печи. Их топили соломой, которая оставалась после уборки урожая зерна. Соломы требовалось много, она сгорала быстро, давая мало тепла. Классы были завалены соломой по самые подоконники. К началу занятий всё уходило в топку.

Тетради выдавали бесплатно, но их было мало. Мы их готовили сами из газет. Писали между газетных строк. Чернила тоже делали сами из сока паслёна. Они были блёклые и быстро выцветали. Уроки делали при свете керосиновых ламп. Электросвет от дизель генератора давали до определённого часа, после которого, моргнув для предупреждения, свет отключали.

                               *

Кино привозили один-два раза в месяц на телеге, запряженной лошадью. Киномеханик крутил рукоятку проектора, движение на экране соответствовало скорости вращения. Электричество добывалось на генераторе велосипедного типа. Ребята крутили его по очереди в награду за бесплатный просмотр фильма.

Автомобилей было мало: Газики, ЗИСы. В нашей деревне их не было вообще. Они появлялись лишь в уборочную страду, когда на элеватор везли зерно.

                              *

По болезни, а больше потому, что не во что было одеться и обуться, один год учёбы я пропустил. Летом, во время уборки урожая школьники привлекались для уборки колосков. Комбайны убирали зерно не очень чисто. Каждый колосок был на счету. Мы выстраивались цепью и шли после комбайнов, собирая то, что оставалось на поле.

                               *

Победа! Радостное ликование, танцы, обнимания, поцелуи. И пошли товарные поезда, полные возвращающихся с фронтов солдат. Мы, дети, собирали тут же, на откосах железнодорожных насыпей, полевые цветы и бросали букеты в открытые двери теплушек. Их них слышалась громкая музыка. Солдаты играли на трофейных аккордеонах, пели песни, смех, радостные возгласы, счастливые лица, подставляемые пряному воздуху Казахстанских степей. На станции многолюдно. Приходили и те, кто и не надеялся на возвращение своих мужчин – порадоваться победе, насладиться счастьем встреч тех, кому повезло. Те, для кого наша станция была конечной, заполняли грузовые машины со скамейкам. Их развозили по окрестным сёлам по месту жительства их родных. Жизнь наполнялась новым содержанием, хотя трудностей не убавилось.

1946 год в Казахстане был голодным. Зима началась неожиданно рано, и весь урожай остался под снегом. После схода снегов весной людям разрешил ручными косами косить полеглые хлеба. Но это не спасло положения. Люди ходили весной по полям и собирали то, что осталось от мёрзлой картошки. Готовили пищу из любой травы, собирали дикий лук и щавель. От голода спасали коровы и мелкий скот.

                               *

Один год жил и учился (в 7 классе) в уральском шахтёрском городе Коспаш. На шахтах там добывали лучший коксующий уголь для мартеновских печей. Шахтёрами были молодые ребята, в основном бывшие сельские. Город запомнился надоевшей до чёртиков овсянкой (самая дешёвая крупа), крепким запахом квашеной капусты и прогорклого растительного масла. В школу ходил в шахтёрской шапке, обутый в чуни (галоши с пришитыми к ним брезентовыми голенищами). Туда меня взял к себе мой двоюродный брат, чтобы помочь немного моей матери в содержании семьи.

                               *

Нынешние школьники не знают ни октябрят, ни пионеров, ни комсомольцев. А ведь это были ступени их роста, привлечения к жизни страны, становления как граждан своей Родины. Через все эти организации я прошёл и нисколько не жалею. Наоборот, считаю их школой своего взросления.

Во время летних каникул работал на сенокосе, на уборке урожая зерна. Помню, получил в своё управление пару быков и арбу. Я должен был возить сено с полей к коровникам под зимнее хранение. Рано утром запрягал своих быков в ярмо (устройство для головы быка на оглобле). Сам накладывал вилами в арбу сено из копён, периодически влезая наверх, распределяя кладь по всей площади и утрамбовывая сено. У коровников сено сбрасывал, укладывая его в скирд. Ближе к полудню - длинный перерыв на время, пока спадёт зной. Во второй половине дня ещё несколько ходок. Ночевал в полевом вагончике. Кормёжка в полевом стане щедрая. Карася в соседнем озере невпроворот.

В уборочную страду работали на зерновых токах. Это место, куда свозят зерно от комбайнов. Здесь его сваливают в гурты, многократно вручную плицами (большие жестяные черпаки) перелопачивая (перемещая с места на место) для просушки и предотвращения запревания зерна. Механическими веялкам производили первичную очистку зерна от половы (мелкой соломы и остатков колосков). Это было и трудное, и весёлое время. Вереницею непрерывно идут грузовые машины, увозя зерно с токов на элеваторы. Праздник труда и общения, вдохновения и восторга от слияния с природой, от сознания причастности к созиданию, к хлебу.

Спортом занимались стихийно. Без дела сидящих увидеть было невозможно. Мышцы сами требовали напряжения, нагрузки. Игры были разнообразные. Их набор был гораздо шире нынешних. По весне, когда появлялись первые проталины, играли в лапту, и взрослые, и дети. С появлением травки начинали играть в «чижик». Снаряжение самодельное, подручное: палочка длиной до пояса и сам «чижик» – размером с карандаш. Весь искус в том, чтобы без помощи рук, одной лишь палкой поднять в воздух «чижика» и ударом той же палки отбить его как можно дальше от очерченной площадки. Полевые игроки, ближайшие к упавшему «чижику», бросают его в площадку, ведущий старается отбить его. Попавший «чижиком» в площадку становится ведущим.

Очень популярной была игра в «чушку». По кругу делали лунки, в которые одним концом вставляли свои палки игроки. В центре круга делали лунку побольше, она называлась «котёл». В этот котёл ведущий пытается своей палкой загнать «чушку» (шайбу). Игроки, стоящие у лунок, препятствуют этому. В момент, кода такой игрок отбивает чушку, ведущий игрок может занять своей палкой его лунку. Ведущим становится зевака.

Повзрослев, играли в волейбол. Самодельные площадки были оборудованы чуть ли не в каждом дворе. Играли часами. Проигравшая команда уступала место другой, которая только что была в болельщиках.

В футбол играли с утра до вечера, заменяя проигравших болельщиками. Были виртуозы. Их не могло не быть.

     Ну, и, конечно, играли в войну. У меня до сих пор шрам на лице от тех «боёв». Массовые «сражения» начались после просмотра фильма «2 бойца». Именно после него наши «выстрелы» стали сопровождаться звуками: Кх! Кх! Ды-ды-ды-ды!

В своём детстве я не знал и не видел игрушек из магазина. Сам вырезал ножом пугачи (пистолет с резинкой и гвоздём, где порохом служили спичечные головки), свистульки, луки и стрелы. Запускали самодельные змеи. Гоняли по дорогам обручи от бочек с помощью проволочной трости с загогулиной на конце для толкания этого обруча.

                                *

В последние три года своего детства жил в посёлке Комсомолец на берегу степной речки Тогузак. Лето там всегда знойное и сухое. Мы пропадали на речке, ловя раков, которых было неисчерпаемо. Купались до посинения и озноба. Бежали к костру из сухих трав и щёлкали поджаренных в костре раков.

Зимой игрища не прекращались. Часами гоняли на коньках-снегурках по укатанным дорогам. Популярным был хоккей с мячом. В каждой школе, в посёлке непременно была своя хоккейная и футбольная команда.

Учась в старших классах, пристрастился к лыжам. Всё время учёбы ни разу не уступал первенства в лыжных гонках и в лёгкой атлетике.

В этом посёлке проходило моё возмужание. На плечи старшеклассников возлагались многие дела по воспитанию малышей (октябрят, пионеров) и по организации и проведению практических полезных работ в помощь местному совхозу.

Буранный февраль. В первый субботний вечер месяца в школе проходит традиционная встреча выпускников. Готовились задолго до назначенной даты. Писали письма, наводили справки о выпускниках. К празднику была готова карта с обозначением мест, где проживают и трудятся наши выпускники. Карта была внушительных размеров, потому что география расселения наших выпускников была обширной: от Тикси до Кушки и от Камчатки до Калининграда. Несмотря на пургу, вечер не отменили, спортзал, где проходят все наши школьные мероприятия, был полон. Вечер был в разгаре, когда вошёл наш директор Конон Еремеевич Хан.

- Ребята, из Бурлей (посёлок в 25 километрах) четыре часа назад вышел на лыжах наш ученик 9 класса Максименко, в школу он не пришёл. Добровольцы для поиска должны быть готовы к рассвету.

Мы, полтора десятка старшеклассников, во главе с учителем физкультуры, в непрекращающуюся пургу пошли на следующий день на лыжах по снежной дороге по направлению к Бурлям. Один идёт по занесённой уже дороге, которая угадывалась лишь по твёрдости наста, другие, растянувшись влево и вправо на расстояние видимости. С обмороженными лицами останавливаемся на отдых в селе Рыбкино на середине пути. На следующий день пурга усилилась. Прошли таким же порядком обратно.

Поиски продолжались полмесяца. Товарища нашли студенты местного техникума. Он замёрз в нескольких километрах в стороне от дороги.

     Сразу после окончания средней школы, пошёл в Военное Авиационное училище. Уходил из дома сразу после последнего экзамена, даже не сумев поучаствовать в выпускном вечере. Директор школы заполнил мой аттестат зрелости, и я отчалил в самостоятельное плавание по жизни.

Многие мои сверстники, сотоварищи по поступлению в военное училище, не выдержав трудностей первых же дней пребывания в условиях казармы, требований дисциплины (подъём, отбой, необходимость ходить в строю на приём пищи, на занятия, в баню) сошли с дистанции, отказались учиться. Меня эти трудности не пугали, они для меня, прошедшего военное детство, были привычной частью моей повседневной жизни. Они были собственно моей жизнью. Сам стирал и чинил своё обмундирование, меня не пугали наряды на уборку казармы, туалета, на кухню. Чем-то романтичным были для меня наряды в караул, когда с автоматом наизготовку стоял на посту, в ночь, в любую погоду. В такие минуты любой шорох и любая тень кажутся зловещими и враждебными. Не тяготила обязанность самому подвешивать бомбы под самолёт для учебных бомбометаний. Не в тяжесть, а в радость были тогда и потом полёты, которые проходили в разных, бывало и в чрезвычайно опасных ситуациях на Кавказе, над Ледовитым океаном и бескрайними просторами тундры, с посадками на лыжах на лёд и острова, над морями и горами, над тайгой и пустыней. Человек счастлив, когда его работа в радостном соприкосновении с его мечтой и возможностями.

                               *

Не прячьтесь за спины товарищей. Не ищите лазеек и оправданий, чтобы не выполнить порученное дело. Вас будет преследовать вина и страдание о своей неполноценности. Решив задачу, не отступив, познаешь восторг души. Терпенье в деле исповедуй. И тогда поймёшь, что тебе не надо иных похвал, что не прельщает пьедестал, лишь – упоение победой.