У-РА! "СЛОВО" А.С.Т.

как на самом деле.

Антуан де Сент-Экзюпери.

Человечество пытается по-прежнему утверждать, что 2х2=4.

Но умные головы уже давно знают, что это утверждение верно

только для начальной арифметики.

Отдел редких книг и рукописей начинался в свое время с пожертвования именитого купца Окоемова. Университет еще только строился, а со всех концов России уже шли посылки с книгами и учебными пособиями от промышленников, купцов и аристократии. Окоемов на строительство десять тысяч рублей отвалил — сумму по тем временам немалую. Жил бы себе со спокойной душой да торговал пушниной и мануфактурой, но нет же, заело, что обошел его Строганов. Кроме денег, прислал тот книг чертову прорву, и все, по слухам, дорогие, старинные. Где уж там тягаться купцу с хозяином Уральского камня, но Окоемов места себе не находил. Среди сибирских купцов он считался человеком просвещенным, передовым, поскольку держал книжный магазин и несколько лавок по малым городам. Правда, лавки эти зачастую торговали канцелярскими товарами, мылом и шпалерой, поскольку возить книги в Сибирь было накладно, но это не меняло сути. Говорят, однажды на заседании строительной комиссии Окоемова шибко раздразнили и разозлили: вот, мол, Строганов с Урала книги шлет, а местный просветитель, можно сказать, патриот Сибири, денег дал и на этом заглох.

Что за невежество для нашего времени! Физику с математикой изучаем, от Евклида и Демокрита, а язык свой, на котором говорим, думаем, — лишь самый его кончик. Какое слово познал человек от рождения — с тем и умер. Что было до него — так во мраке и остается. И тает, и сыплется словарное золото из худого мешка…

КАНУНЫ И КАНОНЫ.

Ты бы, княже, для себя веру искал, для своего сердца покой. А вера есть на земле Русской, и бог у нее есть — изначальный всего рода людского. Не в силе да удали своей искать его надобно, не в чужих землях, не у народов тех земель. В сердце своем да в природе. На зорьке в солнышке ясном, в цветочке лазоревом, во крике детском, когда чадо из утробы материнской на свет является. Что в душе твоей, княже, отзовется, что благостью и животом полнить сердце твое будет, — там и бог твой, и вера.

— Поганая сия вера, языческая…

— Отец твой, Святослав, с этой верою жил и не метался, аки ты, сын его, — молвил Дивей. — Елико бабка твоя, Ольга, не увещевала Святослава принять христианство — не принял. Но принявшим препятствий не чинил. Вещий был отче твой. У каждого человека свой бог в сердце. Русскому люду какую хочешь веру дай, хоть в воду его макай, хоть плоть обрежь — все одно он своему богу будет молиться, тому, что в сердце его. Тем и не похожи мы на другие народы, а потому и вера чужая в сердце не отзовется.

Великий князь голову поднял, плечи расправил, а длани-то все еще будто плети висят.

— Польстился ты, княже, на товары заморские, а вкупе с товарами и на бога заморского. Нет бы тебе Русь соколом в небо поднять, окрылить ее славою да силою, аже бы гости из-за моря сами плыли к тебе, и товары везли, и земле нашей поклонялись. Ты же походами на русских же князей ходишь и бьешь их до смерти. Тем временем хазары да печенеги города и веси жгут, людишек в полон, в рабство уводят…

Оглянулся великий князь — оторопел: Божье око следит за ним, и лик мазаный гневом объялся.

— Слеп и глух народ той земли, где заместо песен молитвы поют, где от бога не благость, а страх исходит, — промолвил Дивей, и стихли струны под его перстами. Владимир по светлице прошел — огонь свечей затрепетал, поклонился вослед.

— Добро служил ты Руси, Дивей, вельми добро, — сказал князь. — Чаю я, еще послужишь. Абы не след летописцу и песнетворцу великому князю перечить, против воли его идти. Хочу я быть с тобой в купномыслии, а потому не противься, с зарею ступай на Днепр и прими святое крещение. Будешь при дворе моем жить и лиха не знать. А поелику ты греческое письмо да язык знаешь, велю тебе ихние святые книги на русский язык переложить да новым письмом...

— …денно и нощно молюсь по тебе — убиваюсь. Не водой умываюсь — слезами горючими. Докричусь я тебя, дошепчусь, моя кровиночка, и прозреешь ты, и развеешь смуту на душе своей да вспомнишь о матери-горемычнице. Все глаза выплачу, все слова выскажу, ослепну-оглохну и сердцем сотлею, а молить тебя не перестану. И да долетит молитва моя к сердечку твоему и уму твоему. И да по воде пойду к тебе, аки посуху, по земле пойду, ноги до колен изношу — лишь одним глазком на тебя глянуть, словечко бы твое услыхать. Где ни на есть ты — заклинаю: вспомни! Вспомни матерь свою! Вспомни и приди, иль отзовись хотя б, иль посулись прийти. И да успокой ты мое сердушко, хоть молвою, что живой ты и жить еще будешь… Нет мне смерти без тебя, нет мне жизни без тебя, Тимофеюшка-а-а…

Анне почудилось, будто эхо где-то отозвалось — а-а-а! — отозвалось голосом чистым и высоким. Непонятно было: то ли молится Марья Егоровна, то ли плачет.

— Во одно небо с тобой глядим, от одного солнышка греемся, по одной земле ходим, а нет нам встречи-свидания. Разлучила-развела нас судьбинушка, ровно матери ты знать не знал, а я — сыночка своего видеть не видывала. Что за..

Что за времечко такое нагрянуло, Господи! Дети гнездышка родного не помнят, не тоскует их сердечко по дому, будто у зверей лесных…

Ком подкатил к горлу. «Плачет, — подумала Анна. — По сыну плачет».

--------------------------

И вспомнился Плач Ярославны в Киеве,по князю Игорю. "Слово о полку Игореве " разве забыть можно? Вот такие могучие старцы Дивеи и сочиняли , обнажая красоту и неповторимость

русского духа.

Письмо проф. Крону.

Так вот, наш «вятич» — это Христолюбов Николай Николаевич. В Олонце он живет с 1905 года, сейчас ему около шестидесяти лет. Живет скудно, снимает две комнаты в доме купца Микитова и у него же прирабатывает переписыванием деловых бумаг. Родственников в Олонце нет, помочь некому. Я посещал его дважды. Первый раз беседы не получилось. Но во второй раз мы поговорили. Собеседник он интересный, однако в разговоре трудный и проповедует атеистические взгляды, много философствует. Очень осторожно я намекнул, что интересуюсь древними рукописями и что слышал о его диковинной книге (как мы с вами условились). К моему удивлению, он сразу меня понял и достал из сундучка деревянный ящик с выдвижной крышкой. В ящике оказалась книга, хотя это назвать книгой трудно. Серо-желтые пергаментные листы, сшиты какой-то ниткой, возможно дратвой. Христолюбов не вынимал книгу из ящика, а позволил посмотреть только ее первые листы, причем переворачивал их сам. По краям листов буквы видны слабо, но в середине они просматриваются хорошо. Написано в горизонтальную строку, без интервалов, черными чернилами, которые выцвели и теперь красноватые. Величина...

Величина букв в высоту около четверти дюйма. С полной уверенностью могу сказать, что рукопись написана глаголическим письмом, коего прочесть я не смог, а только разобрал отдельные буквы. Есть там и знаки, напоминающие титлы. Впечатление такое, будто в рукописи все умышленно перевернуто, даже некоторые буквы. Без Вас мне ее не прочесть, даже если бы г-н Христолюбов позволил взять рукопись под залог. К книжному блоку отдельно пришит меньший по размеру лист пергамента, на котором кириллицей и другими по цвету чернилами написано: «Древнее письмо, писанное старцем Дивеем, язычником». Это все, что я смог увидеть и запомнить. Г-н Христолюбов тут же спрятал ящик в сундук и запер его на ключ. Я спросил, откуда у него появилась эта диковина, Николай Николаевич ответил, что рукопись досталась ему от отца — сельского старосты из Вятской губернии, к которому в свою очередь перешла от прадеда. У меня сложилось впечатление от рассказов Николая Николаевича, что рукопись эта хранилась в их семье как реликвия, в которой владельцы усматривали если не божество, то какой-то талисман или что-то наподобие талисмана.

Вам бы, Артур Карлович, самому следовало приехать .

Последнее время белоэмиграция любой ценой стремилась заполучить и вывезти из России исторические и культурные ценности. И вывозила. В зарубежной печати все чаще появлялись статьи об исследовании рукописного наследия Древней Руси, в России же такие публикации были тогда редкостью. За рубежом писали о гибели собраний и библиотек во время революции и после нее, когда началось движение пролеткульта. В сознание людей усиленно вколачивалось, что история Русского государства и культура его народа интересует только белую кость, оказавшуюся на чужбине, а варвары-большевики, захватив власть в России, уничтожают ее и вытравливают из сознания народа.

Таможенники изымали из багажей иностранцев и граждан России все предметы искусства, однако все-таки существовали каналы, по которым памятники литературы и живописи официально и неофициально перевозились за границу. Белоэмигранты во что бы то ни стало пытались лишить русский народ его исторического прошлого, обрубить корни, связывающие Советскую власть с историей Руси и России. Тем самым превратить ее народ в стаю, не помнящую своего происхождения и своей истории. Не мытьем, так катаньем, не интервенцией...

Не мытьем, так катаньем, не интервенцией, так духовным разложением изнутри, не разом, так медленно — за многие, многие годы.

«Любитель» памятников русской культуры жег костер из рукописных книг, чтобы накалить шомпол для пытки. Чудовищно!

Честно говоря, здесь для меня новый разворот в отношениях

писателя Алексеева С.Т. к белоэмиграции. Всегда считала, что вполне естественно , что оказавшись за границей Белая Гвардия станет искать Пути к Родине. Не без издержек,конечно. Но ведь и самому герою Никите Г. тоже было ясно, что большевистскую Россию древние книги не интересовали. Их сжигали, гатили ими дороги. Уничтожали.

Да и сам Никита Г. вовсе "не от мира сего". Самая настоящая случайность, исключение из правил.

Донос в НКВД был не первым доносом на Гудошникова. Возвратившись с Печоры и сдав книги в университетскую библиотеку, Никита опубликовал статью, первую. Писал о необходимости спасения рукописного наследия Древней Руси, о том, что сейчас, когда идет перестройка сознания верующих, закрытие многих церквей и монастырей, самое время искать великие памятники литературы и искусства древности. Собрания и библиотеки наконец оказались в народных руках. И кто знает, в какой груде погибающих древнерусских книг лежит заповедное «Слово о полку Игореве» либо другое «Слово», вообще неизвестное науке? Писал он и о результатах своих поездок в Олонец, на Печору, еще в той, первой статье предлагал отправлять знатоков словесности на поиски памятников литературы и искусства.

Буквально следом, словно эхо отозвалось колокольному набату, появилась статья писателя Цитовичева: «В своих рассуждениях гражданин Гудошников предлагает вернуть в нашу пролетарскую, истинно народную культуру традиции и образцы буржуазной, отжившей свой век культуры. Довольно, гражданин! Вы хлопочете о вчерашнем снеге. Мы должны со всей ответственностью за будущее литературы сказать наше ...

Старые, желтые бумаги, какие-то книги в коленкоровых переплетах веером рассыпались по земле. Гудошников начал собирать, сгребать их в кучу, оглядываясь по сторонам в поисках пустого ящика. Одна из женщин, спустившись на землю, бросилась помогать.

И вдруг руки Никиты Евсеевича нащупали среди бумаг что-то твердое, объемистое и плохо гнущееся. Каким-то чутьем он угадал, что это пергамент, скорее всего, книга без крышек. Он разворошил бумаги и вытащил серую, неровную по краям сшивку пергаментных листов. В глаза бросилась надпись, сделанная уставным кирилловским письмом. Почти машинально он прочел ее и опустился на землю…

«Древлее письмо, писанное старцем Дивеем, язычником…»

Древлее письмо…

Внезапно ослабевшими руками он открыл сшивку пергамента — вязь каких-то букв, вроде знакомых, но не складывающихся в слова. Строки неведомых слов, красноватые, выцветшие чернила, загрубевший, жесткий и ломкий, как сухой быльник, пергамент…

Древлее письмо…

________________________________

Николай Г. по воле случая (?) оказался ответственным за организацию госархива Белоруссии. И вот такое чудо!

История языческой рукописи старца Дивея, как и история всех других памятников древнерусской литературы и письменности, безусловно переплеталась с историей самой России, почти сплошь состоявшей из войн и катаклизмов, в которых, вопреки здравой логике, страдали как раз именно книги. Порою Гудошникову казалось, что он в своем сочинении уходит не туда, не о том рассказывает. Задумав написать о языческой рукописи, он писал о войнах, междоусобицах, набегах степняков-варваров, походах просвещенных шведов, немцев и французов. Он писал о никонианском расколе, казни еретиков, богоотступниках, о невежестве, человеческой глупости и вандализме. О крестьянских войнах и революциях.

В общем-то, работа подходила к концу. Он уже несколько дней сидел над главой о случае средневекового вандализма, произошедшего в 1957 году — в том самом году, когда в космос был поднят первый искусственный спутник Земли. Случилось это в сибирском городе, можно сказать, по соседству, и Никита Евсеевич ездил туда на три недели, чтобы самому глянуть на варваров и на дела их. Однако поездка не дала того, чего он ожидал. Варварами оказались работники библиотеки и управления культуры ..

на лекциях говорили, что христианство послужило толчком к развитию литературы на Руси… И письменности…

— Я с этим согласен: послужило… Но мы привыкли учитывать лишь то, что послужило, а что взято и уничтожено — никто не считал и не считает. Христианство увело развитие древнерусской литературы по другому руслу, по тому, которое было выгодно религии. И неслучайно много литературных памятников эпохи христианства сохранилось. Вера-то книжная, книги береглись. И наоборот, еретические сочинения уничтожались. Народ слишком вольный был, непокорный. Почему нас «Слово» притягивает, завораживает? А человек в «Слове» — вольный! Сильный там человек, красивый! Он как горностай, как сокол под облаками! Он там с природой говорит как с ровней. И голос у человека сильный! «Девицы поют на Дунае — вьются голоса через море до Киева!» А христианству надо было этого человека в церковь загнать, в теснину, на колени его перед Богом поставить, с червем земным сравнять, адом напугать… Помните «Житие Александра Невского»? Это был русский человек, но каким же его христианство показало?.. Каким ему нужно было, таким и показало. А как бы воспел его Боян, соловей старого времени?

«…скача по мысленному древу, летая умом под облаками, свивая славу обоих половин этого времени, рыща по тропе Трояна через поля на горы…» — Он помолчал, одним глотком допил чай и со стуком поставил стакан. Таня вздрогнула. — Но — увы! — «Слово» одиноко! И о Невском уже некому было сказать старыми словесами..

А.С.Т. СЛОВО.с.94.

--------------------------

Если мы сегодня уже забываем, что такое русское слово, в своем изначалии, в его… корневище, так откуда им слово это узнать? Потомкам-то? Они свою родную культуру душой понимать должны, срастаться с ней, а не ходить в музей и пялить на нее глаза! Девочка эта правильно сообразила! Урок литературы начать с древнего слова, с древней поэзии, с языка… Как переводится слово «язык»? Народ!.. Так вот, будет у народа свой язык, будет и сам народ, и культура его будет.

— Ничего живого ни в слове, ни в природе для потомков уже не останется, — тихо проговорил Никита Евсеевич. — Что монеты твои, Незнанов, что слова — одинаково мертвыми станут. Копейки свои ты в коробочках держишь? Они у тебя как лежат — орлом или решкой кверху?

Как-то однажды, когда отцу совсем было худо — шалили нервы, Степан укорил его, что тот сильно и понапрасну волнуется, а в его бы годы следовало спокойнее относиться к жизни, мудрее, что ли. И что это за отрава — книги. Почему, где бы они ни появились, вокруг них начинается брожение, разгораются страсти. Казалось бы, наоборот, где древние книги — там покой, тишина, умиротворение. Они, книги, должны нести мудрость, одухотворять человека. «Это по-твоему, — отмахнулся тогда отец. — Не от книг страсти разгораются. От слова, что в них написано. Слово рождает мысль. А мысль — борение… Это не нами придумано, это диалектика… Тихо и покойно бывает только в келейке у творца, в писцовой избе. А как вышло от него слово да пошло гулять в народ, тут и разгораются страсти…»

Жуков тоже заглянул в бумагу, пожал плечами.

— Николай Сергеич, по-моему, они все тут большие, черные и потрепанные, — сказал он. — Что толку писать?

— А как же тогда зафиксировать? Из района же…

— А давайте взвесим их и по весу справку напишем? — предложил заведующий отделом культуры.

На берегу великой сибирской реки у села Еганово произошел беспрецедентный акт оценки литературного наследия Древней Руси. Книги прямо в ящиках ставили на складские весы, устанавливали гири и фиксировали вес: сначала брутто, затем нетто. По окончании операции на свет был произведен документ, в котором говорилось, что археографической экспедицией Сибирского отделения Академии наук СССР из Егановского района вывезено триста семнадцать килограммов рукописных и старопечатных книг, собранных у жителей-старообрядцев. И стояла дата — 28 июня 1961 года — года, когда человек проник в космическое, холодное пространство.

Он всегда всё помнит..

Приведу один его коммент из обсуждения темы СПРАВЕДЛИВОСТИ (Татьяны Седых) в клубе интеллектуалов.

----------------

Vlad Dor # ответил на комментарий Сергей Вербицкий 22 сентября 2013, 17:23

Страшная фраза.

Как следует из летописи («Преподобного Нестора Российский летописец», СПб. 1863), с такими словами обратился к своим воинам выдающийся древнерусский полководец, князь Киевский (с 955 по 972) Святослав I Игоревич перед сражением с византийцами (970) под городом Доростол (сейчас болгарский город Силистрия): Да не посрамим земли Русския, но ляжем костьми ту: мертвый бо срама не имут !

Кстати, вчера был день памяти героев Куликова поля.

Татьяна Ладыгина # ответила на комментарий Vlad Dor 24 сентября 2013, 13:24

Никогда не поздно ВОЗДАТЬ ХВАЛУ ГЕРОЯМ!

Слава Русским воинам-победителям вселенского зла!

Вечная память героям, павшим за Землю Русскую!