ГИПНОЗ.

   На порожках дома Заговорщиков сидит  Иван Семёнович. Хозяин дома. Увесистый дядька. Этак пудиков под шесть. Рядом -  Карп Михайлович.

   Несмотря на разность в теле, Карпу Михайловичу, чтобы догнать Ивана Семёновича, нужно  накинуть пудика три и в росте: Иван Семёнович, как огородный шесток, а Карп Михайлович трошки  повыше на вершок, они большие друзья, чтобы побалагурить, выпить…

- Славно мы сегодня Карпо поработали, - гудит Иван Семёнович. – Славно.

- Да, добре, - пробиваясь сквозь гудок друга, отвечает  Карп Михайлович.

- А как выпили?

- Неплохо.

- А какой корм на столе был?

   Иван Семёнович начинает чикать и чокать.

- Самогончик,  кавунчики,  помидорчики,  огурчики, маринованный чесночок, зеленый лучок…

   От чиканья и чоканья у Карпа Михайловича постепенно начинают захлопываться  глаза.

- Вечерком пойдём в баньку, - гудок Иван Семёновича становится мягче, -  а что такое банька для мужика? Открываешь дверь и как в рай попадаешь. На  тебя волны тепла так и накатывают, так и прут, так и ползут, так и лезут, так и схватывают  со всех сторон, так…, -поковырялся Иван Семёнович, чтоб найти ещё слова «под так», но не нашел, заглянул даже в заначку, а в ней «всё не так, да твою мать»  и вновь за свое, - а ты же уставший после работы, тебе жарко, душно, хочется, чтобы тело подышало, вздохнуло, отдохнуло, отлежалось на горячей полочке, отпарились морщины с яи… - Иван Семёнович стопорнулся.

   Слово из заначки попалось.

- Да, -  слова Ивана Семёновича увлекает  Карпа Михайловича, и он повторяет, - чтобы вздохнуло, отдохнуло, припарило, да отпарило...

    Карп Михайлович всё глубже и глубже погружается в слова Ивана Семёновича, который сидит спиной к нему: чтоб тело помягчело, чтоб душа на волю вышла, чтоб… и не замечает, что его пальцы без его согласия начинают бегать по пуговицам железнодорожной тужурки.

- Хоп, - не сбавляя гудка, продолжает Иван Семёнович, -  и в парную под парок, да под веничек и березовый, и дубовый, и х…

   Оборвал слово Иван Семёнович. Из заначки выползло.

   После «хоп» на  тужурке Карпа Михайловича сиротливо болтается одна пуговица, а сама тужурка «сматывается» с  Михайловича. Он остается в майке, которая слетает с него, когда на него накатываются  слова Ивана Семёновича: а в парной жарище сто пудов, двести…

   Когда Иван Семёнович доходит до тысячи пудов, Карп Михайлович остается в одних трусах, погруженный в слова Ивана Семёновича: а парок хлёсткий, душистый, мятой, да эвкалиптиком приправленный, так и бегает по телу, так и наседает, так и щекочет по бокам, да по пяточкам, а ты на полочке барствуешь  и веничком себя, куда хошь, а печка шпарит… Волюшка.

   Последняя защита «улепётывает» с Ивана Семёновича, и он остается, в чём мать родила.

- А из парной сразу к столу, -  Иван Семёнович, не сбиваясь, вытягивает слово за словом. - А на нём  квас ядрёный с погребка и запотевшее пиво из холодильника в кружке пенится. И ты его в себя, чтоб грудь  охладить, да заправить, расширить её, - гудок Ивана Семёновича начинает басовито вибрировать и так налегать на Карпа Михайловича, что по двору разлетаются его слова.

- А где же пиво, где же квас? Семёныч!

   От этих слов Семёныч, сидевший спиной к Карпу Михайловичу, крупно вздрагивает, поворачивается и грузнет в остолбенении. Он пытается вырваться из него и, может быть, вырвался бы, но его добивают слова жены Марии Поликарповны, которая вышла из летней кухни с ведром помоев.

   Ведро вываливается из её рук, когда она видит вольного от одежонки Карпа Михайловича.

- Чем это вы тут занимаетесь, – её шепот еле, еле пробивается сквозь слова Карпа Михайловича, который с закрытыми глазами всё требует от Семёновича: а где же пиво, где же квас? – ты что очертел, Иван? На мужика полез?

   Ох, Мария Поликарповна. Она припаивает такие слова к мужу, что они пробивают столбняк Ивана Семёновича.

- Карпо! Мать твою! -  Мощный гудок расклинивает Карпа Михайловича.

   Он открывает глаза, с недоумением осматривается вокруг, потом рассматривает себя, переводит взгляд на сброшенную одежонку и добирается до лица Марии Поликарповны. Ничего хорошего.

- Это кто же меня так ошкурил, - бормочет он, -  кто же это мою одежонку, чтобы… за что, - он сбоит в словах и выравнивается, когда Иван Семёнович хмуро бросает.

- Кто, да кто? Ты сам, когда я про баньку тебе рассказывал. О парке, мятой и эвкалиптом приправленным, о кваске с погребка и пивке, запотевшим, с пеной… Мать твою, мать мою. – Иван Семёнович уже и сам заговаривается.

   Не слово за ним, а он за словом.

   А инерция никак не может выкарабкаться из Карпа Михайловича.

- А где же пи…

   Слово обрывается от разъярённого гудка Ивана Семёновича. Мария Поликарповна разбухает от хохота. А Карп Михайлович?

   Слово за читателем. Куда же делся Карп Михайлович?