«Я достаю из широких штанин...» Правда о советском паспорте


Я и не трогал бы эту затасканную тему, но как представлю, что подумают о своих прадедах мои внуки... Станет кто из них (предпосылки есть) поэтом, как Есенин, и напишет что-нибудь вроде «...Был крепостным Гаврила-прадед,
А я вот, ныне, его внук...»

Я на самом деле про знание своей собственной истории...

Вот другой поэт – Маяковский, написавший известные стихи о советском паспорте. Если кто не знает, Маяковский опережал свое время – паспорта в СССР поэтапно стали вводить в последующую эпоху, начиная с 1932-го. Так что доставать из широких штанин и гордиться он мог чем-то принципиально иным – международным, например, документом.

Но международный паспорт в контексте этой статьи меня интересует не больше, чем в свое время интересовал внутренний – моих отца и маму. Их интересовали паспорта временные, которые позволяли после окончания полевых работ в колхозе позимогорничать «на шахтах» (кто думает, что я новоязничаю, пусть найдет на карте город Зимогорье – это рядом с Ирмино, куда однажды пришел сам Стаханов на лошадку денежку сколотить).

У моих родителей честолюбия было поменьше и запросы поскромнее. К тому времени остались они главными кормильцами в семьях (несмотря на, мягко говоря, небольшой возраст). По тогда неоригинальной, хоть и трагикомичной причине – сначала мой дед по матери «посадил» деда по отцу, а потом сам «сел» за перегибы. Оба исчезли «с концами» в голодные годы, остались только слухи от земляков, которые вернулись. Упокой, Господи, души их... Степень грешности определи Сам, пожалуйста.

Но мы о паспортах. Лежало этих временных (возможно, скорее справок, чем паспортов) в «документальном» ящичке пять штук – три отцовских и два маминых. Невзрачные серенькие бумажки, чтением которых я не особо увлекался, предпочитая читать красивые и информационно насыщенные облигации. Поэтому из паспортных данных запомнил только казусы – у каждого документа был свой год рождения владельца. У отца – 1918-й, 1919-й и 1920-й, у мамы – 1919-й и 1920-й. И не был бы я Иваном, не узнай, почему такие небрежности – в шахту, оказывается, малолеток не пускали, а в сельсоветах сидели добрые люди вроде папы Павлика Морозова, которые запросто или чуть дороже могли выправить нужную бумагу.

В том же ящичке хранились и паспорта настоящие, выпуска, как и я, 1949-го – легко запомнить. Если верить этим документам, то отец родился в 1918-м, а мама в 1924-м. Бабушка, история и совесть нашего села и рода, мягко так обвиняла маму в кокетстве – родилась ты, мол, девка, ой как раньше...

Чтобы хоть как-то закончить с этим детективом, забегу аж в 1974-й, год окончательной победы советской паспортизации, в том числе и над колхозным крестьянством. В тех, последних, паспортах и у отца, и у мамы год рождения указан был 1920-й, так они ровесниками и на пенсию ушли. Кому любопытно – у отца 115 плюс десять «как участнику», у мамы – 80 «с копейками», она не дояркой и не механизатором, а на «рядовых куда пошлют» в последнее время работала.

С временными и обязательными паспортами – понятно, а вот откуда взялись те, мои одногодки, могу только предполагать. Осознавая, что их наличие идет вразрез с либерально-железобетонной точкой зрения историков, я просто пройдусь по хронологии и перемещениями в пространстве моих родителей в тот период. А вы сами определитесь, с какой из коллизий был связан факт получения основного, для колхозника необязательного, документа гражданина Советского Союза.



Отец демобилизовался в сорок седьмом, уже гражданским ездил получать «шевроле» из остатков ленд-лиза во Львове, потом некоторое время работал в МТС (жил в это время на территории колхоза). Женился на моей матери в сорок восьмом, ездил на том самом «шавралете», пока тот без запчастей не остановился окончательно.

Мама в сорок втором вместе с первым мужем эвакуировалась на Алтай, мужа с полдороги призвали в РККА, она по пути родила мне будущего брата Кольку и примерно до начала сорок четвертого жила на речке Бие, где их местные подкармливали молоком, а в речке она ловила рыбу. Вернувшись в село, как не бывшая в оккупации и потому надежная, стала кладовщицей в колхозе (в наше село во время войны немцы так и не зашли, к слову). Будучи уже женой моего отца, «получила» год «принудиловки» сразу по двум статьям: обнаружились при ревизии излишки – два центнера ячменя – и «за халатность» (фамилией старой расписывалась новобрачная в накладных). Но детский садик в Ворошиловске-Алчевске-Коммунарске ей достроить не дали – через месяц или два амнистировали. Помог я, как ребенок до года, и Надежда Крупская – десять лет со дня ее смерти было. Но она была уверена, что «посадил кум, он председателем был, а отпустил Сталин».

Все по родительским паспортам, добавлю только, что три сестры отца, сестра и брат матери и моя бабушка по матери уехали без проблем на те же «шахты» или «на Донбасс». Приезжали они с подарками и «школьными» конфетами – я их считал шоколадными, а гостей изумительно богатыми. Им и взрослые завидовали, так как работали они «по часам». Уезжали «в город» по разному – кто по «набору», кто через ФЗО. Последнего пугались и старались не попадаться на глаза вербовщикам. Можно ли было уехать из села «без протекции»? Не знаю – три сестры отца уехали после его женитьбы и семейного совета. Жить просто всем в одной хатке было невозможно, о каких-либо препятствиях со стороны власти не слыхал.

Как получал паспорт я? Поступил в ПТУ с «метрикой», в ней же отмечали и прописку, отучился, начал работать в мехколонне. В отделе кадров потребовали паспорт – взял справку «с места жительства», в «своем» сельсовете, сфотографировался «три на четыре», в паспортном столе написал заявление, на второй день получил паспорт. В метрике внутри разворота и снаружи поставили штампы – «паспорт получил», чтобы не надумал в двух местах прописаться сразу...

Но я вообще нигде не прописывался, так как работал по колхозным селам (электрифицировал), а в колхозе ни паспорта, ни прописки даже участковый не требовал. Потребовал военком, когда пришло время идти в армию (мы служили с девятнадцати – для справки). Поехал в ближайший к Беловодску сельсовет, Даниловский, положил паспорт на стол и попросил приписать – в армию, мол, хочу. Приписали без вопросов, по какому адресу, не помню.

Еще совсем немного о том, чего не найдешь в википедии – паспорт для колхозника не был ни дефицитом, ни пределом мечтаний – при необходимости хлопотная необходимость, не более того. Паспорт же вообще и не только советский – инструмент полицейского контроля за его обладателем и средство регулирования государством миграционных потоков.

P.S. Последнее предложение взято мной из одной умной статьи.