Нередко научное открытие или его предвидение связано с именем учёного-первопроходца. Ну, скажем, таблица Менделеева или теорема Ферми. Но не ищите в словарях и энциклопедиях эффекта Бруно. Хотя такой термин долго был в ходу у физиков Дубны — они-то его и придумали. Речь идёт о самом явлении гениального учёного, одного из корифеев ядерной физики — Бруно Понтекорво. Эффект, произведённый когда-то его приездом в Дубну, не на день, не на месяц — на всю оставшуюся жизнь, и в самом деле был ошеломляющим.ТРИДЦАТИСЕМИЛЕТНИЙ итальянский физик с мировым именем, много лет работавший в США, в 1950 году неожиданно выбрал местом своего проживания СССР. Потом-то, полвека спустя, когда на старости лет заговорили ветераны советской разведки, оказалось, что переезд учёного со всем семейством — женой и двумя детьми — был самым настоящим побегом через Швецию и Финляндию, тщательно подготовленным советскими спецслужбами. Небезызвестный Павел Судоплатов утверждал, что учёный уже с 1940 года сотрудничал с нашей разведкой и ничего невероятного в этом нет. Бруно Понтекорво уже в середине 1930-х годов вступил в подпольную Итальянскую коммунистическую партию. К этому подтолкнула его не только развязанная фашистами гражданская война в Испании. Он был из тех людей, которые все свои надежды на будущее связывали с коммунистической идеологией, с бесклассовым обществом, свободным от страшной растлевающей власти денег.
Как же сложились эти убеждения у сына удачливого фабриканта? В богатой благополучной семье, где росли шестеро детей, Бруно считался добряком и простаком. Видимо, изначально было заложено в его характере нечто выделявшее его из своей среды — демократизм, сочувствие к неимущим, готовность прийти на помощь. Формирование личности завершили общественный темперамент, потребовавший занять активную жизненную позицию, интерес к научному социализму — в противовес фашизму. Родные прочили ему спортивную карьеру — как-никак чемпион Италии по теннису, а он уже давно и всерьёз занимался наукой и политикой.
Злые языки говорили, что великий Ферми взял его в свою группу, чтобы было с кем на досуге покидаться мячиком, Но первый же опыт, поставленный в 1934 году начинающим экспериментатором, привёл к открытию поистине эпохальному. Понтекорво обнаружил, что облучённый нейтронами объект — в данном случае серебро — становится более радиоактивным, если он помещён на деревянном бруске. Оказалось, дерево как-то замедляет нейтроны, и серебро легче захватывает их. Вот вам эффект Бруно, не означенный, впрочем, в словарях и энциклопедиях: все лавры достались руководителю лаборатории, в науке это в порядке вещей. Оставался один шаг до великого открытия, сделанного лабораторией Ферми: источник нейтронов и облучаемое им серебро были погружены в фонтан, украшавший двор университета, — радиоактивность серебра оказалась выше обычного в полтора раза. Так было открыто замедление нейтронов водой, на чём и была основана работа первых реакторов.
Американцы принудительно выкупили патент на это открытие — оно было использовано при производстве плутония для первых атомных бомб. Бруно Понтекорво был единственным, отказавшимся взять свою долю из американских денег, перечисленных лаборатории Ферми. В дальнейшем он объявил себя пацифистом и, оказавшись в США с началом Второй мировой войны, категорически отказался участвовать в американском ядерном проекте. Его занимал мирный атом. Он открыл, как найти нефть под землёй с помощью нейтронов. Американские нефтяные компании буквально охотились за ним, предлагали большие деньги, но Понтекорво уехал в Канаду. Чем больше он трудился в науке, тем крепче становилось убеждение, что грешно отдавать свой талант на потребу капиталистическим хищникам. К счастью, спутницей его жизни стала шведская коммунистка, разделявшая его взгляды. Им удалось связаться с советской разведкой, и вопрос был решён.
Готовясь к переезду, а точнее, к побегу, Понтекорво самостоятельно выучил русский язык настолько хорошо, что в СССР сразу же мог приступить к работе. Но опять-таки — не по военной, а по мирной тематике. Его коньком был нейтрино — неуловимая частица материи, близкая к нулевой массе. Понтекорво поселился в Дубне, где вошёл в строй самый большой в мире ускоритель протонов. В Институте ядерных проблем АН СССР его встретили с распростёртыми объятиями и в то же время со скрытой настороженностью.
Но учёный с мировым именем оказался таким простым, сердечным, доступным человеком, что сразу оброс друзьями и учениками. Возникла только одна загвоздка: как к нему обращаться? Не принято у нас называть взрослого человека просто по имени. Впрочем, выход был легко найден: если отца звали Массимо, значит, быть ему Бруно Максимовичем.
По общему мнению, Максимыч был неутомим. Его называли генератором идей. Каждый диспут или семинар с его участием собирал огромную аудиторию — и дело было не только в научных изысках: он заряжал людей своей энергией. Потом, конечно, появились и противники, и завистники — без этого редко обходится, но талант и труд побеждали явное и скрытое недоброжелательство. По заслугам были и награды. В 1954 году за цикл научно-исследовательских работ, выполненных на синхроциклотроне, ему была присуждена Сталинская премия. В 1958 году он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, а ещё через несколько лет стал академиком. Ленинская премия, увенчавшая его труд в 1963 году, была вручена на пике научных успехов всей отрасли. Впоследствии Понтекорво говорил: если бы советские разработки по физике элементарных частиц удержались на уровне 1960-х годов, Советский Союз выиграл бы соревнование с Америкой и выстоял в «холодной войне».
Прекрасное это было время — 1960-е годы, простор для творчества и созидания.Но уже в ту пору Понтекорво удивлялся тому, как мало значит дорогая ему коммунистическая идеология для его новых коллег, для той интеллигенции, которая составляла круг его общения. Он говорил своим ученикам: вы даже не представляете, как вам повезло — жить при социализме, а в ответ слышал, что он идеализирует социализм.
Но, даже не встречая взаимопонимания, знаменитый учёный никогда не ограничивал свой круг общения. Он хотел чувствовать пульс жизни, общаться с разными людьми, его тянуло к молодёжи. Одно время очень модной была весьма надуманная полемика: «Физики или лирики?» Помнится, эта тема стала поводом для дружеской встречи физиков Дубны и сотрудников журнала «Советский экран». За длинным столом Понтекорво оказался как раз напротив меня — в расцвете лет и сил, ни на кого не похожий, по внешности, акценту, жестикуляции иностранец, но как-то удивительно отвечающий нашему скромному советскому застолью. Он быстро переключил разговор на кино. Мы знали, что его родной брат Джилло Понтекорво — прогрессивный итальянский кинорежиссёр, недавно получивший главную премию Венецианского кинофестиваля «Золотой лев» за фильм «Битва за Алжир». И как же огорчало его, что этого острого антиколониального фильма нет на экранах СССР. «Вот о чём надо беспокоиться — о текущей политике, об идеологии», — сказал он. Мы даже не подозревали, что во всех течениях киноискусства Бруно Максимович разбирается досконально, но больше всего ценит политическое кино. А вообще-то круг его интересов и увлечений был очень широк. Он по-прежнему прекрасно играл в теннис, гонял на велосипеде (говорят, иногда даже садясь задом наперёд), увлекался водными лыжами и подводной охотой. Природа удивительно щедро наградила его талантами.
И словно в отместку та же природа не пощадила его в старости. Пятнадцать лет боролся он с болезнью Паркинсона. Трагизм его последних лет был усугублён контрреволюцией и разрушением СССР. Нельзя сказать, чтобы эти события стали для него неожиданностью. Он и раньше подмечал, что на смену энтузиазму и бескорыстию приходят цинизм и делячество. С болью говорил: в Советском Союзе в партию нередко вступают, чтобы сделать карьеру. Сдача идеологических позиций обуржуазившимся бюрократическим руководством была им предугадана — ведь всё происходило на его глазах. С 1955 года он был членом КПСС и, как многие честные люди, пытался предотвратить разложение партии. Два года, прожитые им после краха СССР, были самыми страшными в его жизни. Когда он уезжал лечиться в Италию, к нему, больному, измученному переживаниями, рвались ретивые журналисты. Всем хотелось вырвать у него слова отречения. Бруно Максимович никого не принимал. Но один британец всё-таки прорвался и потом оболгал великого человека: мол, чувствует себя идиотом, жалеет, что сбежал в СССР и работал на коммунистов. Враньё! Никто никогда не слышал от Понтекорво сожалений о прожитой жизни, о сделанном в молодости выборе. Он остался верен своей второй родине. И вот тому доказательство. По завещанию у него две могилы — в Италии и в России. Половина праха захоронена в Риме, половина — в Дубне.
Автор: Лариса ЯГУНКОВА
Комментарии