Жизнь
На модерации
Отложенный
Жизнь
Автор: Буркин Владимир
Жизнь начиналась, когда она уезжала. В отпуск, к подруге, к маме, бывало, даже, насовсем, навсегда. Когда особенно разочаровывалась в нём.
Всякий раз, хлопала она дверью (три раза, с троекратным возвратом, прочей патетикой) Зачитывала длинную речь на тему «ты же без меня не проживёшь», «ничего не сделаешь» и «не забудь».
Миша даже не обижался: потому, что никогда ничего не забывал. Для труженика руля и педали — свойство совершенно необходимое.
За дни её отсутствия, успевал сделать всё, что было указано, прочитать две-три книги, отремонтировать квартиру, погулять по городу. Найти новых приятелей и один раз как следует напиться в новой компании. На приятелей ему везло: ребята всегда подбирались на удивление толковые и «лёгкие». Жили, понятно, все трудно, но отдыха друг-другу не портили, печалей не изливали, на караоке пели весело, тостовали дружно.
А чего ещё-то надо?
И вот, что удивительно: жёны… жёны у всех у его приятелей были такие же, как у него. Такие, что с ней, хоть сдохни, без неё — вдохни полной грудью и дыши от души. Зачем вместе — не понятно. Надо оно?
— Противоположности притягиваются, — брякнул кто-то для разъяснения положения дел.
— Дуростями противоположностями срастаются! — неожиданно рассердился Михаил.
А потом начал вдруг делиться сомнениями со старым водилой, оказавшимся случаем рядом. Обычно на его вопросы никто не отвечал, но старик, помолчав, заговорил:
— Знаешь, —Говорил он неторопливо, аккуратно подбирая слова, будто мотор собирал после капремонта, — я для себя так решил: если мы их… с ними не будем, мир рухнет. Третья мировая начнётся или Правда Жизни дыбом встанет… не знаю, но будет что-то очень плохое. Считай, на нас мир держится!
Михаил преисполнился. Не знаю, чего, но чего-то такого, что придаёт уверенности в жизни мужчинам:
— Не зря живём, — подытожил кто-то в наступившей отчётливой тишине. Такой, в которой было слышно, как бьётся о потолок заполошная откормленная донельзя местная кафешная муха. Выпили молча, не чокаясь. За «незряживём».
Придя домой вдруг пригорюнился: а оно мне надо? Вот так вот жить? Зачем она каждый день скандалы устраивает? Зачем каждый день звучит пафосное:
— Твои косяки меня задолбали…
На работу не ходит, еды толком не готовит. Целый день ворчит и ругается. Даже в рейс, бывает звонит чтобы поругаться в дополнение к положенным часам «совместной жизни».
Всю ночь Михаил лежал глядя в потолок, на котором метались тени от только оперённых листвой веток. Фонарь за окном отчётливо зудел о чём-то своём… Михаил думал главный вопрос:
— На… зачем?!
По всему выходило: зря. Совсем зря. Что зря? Всё зря! Или не всё?
С вечера засел записывать. Всё. Всё, что было. Так, чтобы разобраться. Всё. Всё, что было. Поездки свои дальнобойные (а ничего, интересно так). Ругань дома (выходило на удивление однообразно) общение с приятелями (выходило на удивление занудно).
К концу «отпуска» (двадцать ежегодных дней без супруги, он называл «отпуском». А так он отгулов отродясь не брал), исписал тетрадок пять. Ну таких, толстобрюхих, в пласмассовой обложке. Снёс сменщику. Тот прочитал все пять толстобрюшек:
— Печататься тебе надо. Даром, на полиграфкомбинате работаем?
Нашёл в газете объявление, снёс свои толстобрюшки в какой-то кабинет с очкастым парнем.
Между тем, все сроки возвращения супруги истекли: ни звонка, ни открытки.
Написал в Крым, тещё. Попробовал звонить… не отвечает.
Будто в ответ, пришёл участковый. Михаил так и не понял, почему участковый стал самолично докладывать о смерти супруги. Оказывается, погибла она в первый же день. Выкинули с поезда. В купе зацепилась она языком с местными блатарями, те её грохнули безо всяких предисловий.
А что вы хотите? Начало девяностых, благословенное время убийц…
Он не горевал. Не хотелось. Много вспоминал и записывал. Кое что выдумывал. Легко давалось: шаблон жизни понятен и выдумка легко мешалась с былью.
К моменту, когда пришли какие-то листочки с договорами на сумму… короче, вторую квартиру купить хватит, уже исписывал десятую пухлую тетрадь. Отвёз тетрадки, подписал договора.
Открыл свою фирму. Перевозки, разумеется. Спал мало. Кое-какую братву сталкивал лбами. С кем-то договаривался, откупался. Что мог, из происходящего записывал. Снова издавал. С изумлением смотрел, как совершенно никчёмные, вроде его жены, люди, покрикивая на окружающих вдруг становятся значимыми шишками.
Равновесие удерживать с каждым годом становилось всё труднее. В две тысячи пятом почуял, что жизни ему больше не дадут. Вывел почти все деньги из оборота.
— Над рекой стояли ивы, низко голову склоня, я продал свои активы, от…станьте от меня! — зацитировал он где-то тыренную причиталочку.
Деньги вывел как-то по умному и в Канаду. Через месяц, фирму арестовали. Предлог был смешной, но забрали всё. Даже компы из офиса вынесли.
Он спокойно уехал. Пожил немного в благословенной Калифорнии… заскучал, оформил визу обратно. Не без труда (теперь — гражданин Канады!) Купил избушку в усть-канских предгорьях, там теперь и живёт.
— Знаешь, я ничего не понял. Жизнь пролетела, как лето, а я ничего не успел, — как-то сказал он мне.
— Брось, написал десять книг! Три бестселлера…
— Да кому они… Машеньку жалко: она только ругаться и умела, считай и не пожила.
— А живёт… кто?
— Живёт тот, кто делает что-то, — с удивлением на моё непонимание, ответил он.
— Ну… вот, которые бизнес у тебя забрали, они живут?
— Нет!
— Почему?
— Ну… они же только ругаются. Наказывают, крадут… это не жизнь — это ж кошмар, — он смотрит на меня с таким удивлением, что ощущаю себя неполноценным, — Сегодня они, завтра — их. Это ж не жизнь, это — кошмар. А как были никемами, так никчемными и остались.
От перемены положения в жизни, душа полнее не станет!
— А твоя душа полнее стала?
— Не стала.
— А что надо, чтобы стала?
— Не знаю, — он сердито смотрит на заснеженные горы, на низкое хмурое небо за окном и замолкает, демонстративно прекращая разговор, но потом сам продолжает:
— Не знаю. Но, чтобы мы все (он зачем-то обводит рукой вокруг себя) чтобы мы все зажили иначе, надо знать. Хотя бы, догадываться.
— О чём?
— Что надо делать, чтобы душа стала полнее. Чтобы не было такой пустоты. Понимаешь?
— Наверное, нет, — покачал я головой, — но буду об этом думать.
Больше, до самого отъезда моего домой, мы не сказали ни слова. Не о чем больше было.
Евстигнеев Денис
Комментарии