«Если отпустят после 15 суток, предпочту отъезд смерти»

— Леонид Яковлевич, это ведь, кажется, первый ваш административный арест?

— Да, задерживали много раз, но на казенном довольствии впервые.

— С СИЗО понятно, с колонией тоже (известные сидельцы регулярно рассказывают о своем житье-бытье, чего стоят одни только посты Навального), а чем арестанты живут в ИВС? Быт, распорядок дня? Правила?

— Через ИВС прошло множество достойных людей. Не уверен, что смогу сказать что-то новое. Но попробую.

Быт здесь не в удовольствие, но и особенно бояться этого не стоит. Режим ненавязчив, передачи принимают, а о политических, таких как я, заботится еще и «передачка» — добровольцы ОВД-ИНФО*. А говорят, нет у нас гражданского общества!

В камере туалет — дырка в полу, но со сливом и за перегородкой. Час в день прогулка во дворике примерно 20 на 4 метра, зарешеченном сверху, — небо в клетку! Гуляют по камерам — это здесь получается такая единица, как крестьянская община. Кстати, по-итальянски «камера» — это комната. Мы в Италии!

— Тут без свиданий?

— Свидание — один раз за 15 суток. Часы при себе можно, но не на металлическом ремешке. Компьютеры, диктофоны — нельзя. Зеркала нет. С адвокатом можно встречаться каждый день. В общем, не смертельно.

Повторил бы вслед за Синявским, который, когда к нему в тюрьму в первый раз приехала жена, сказал ей: «Машка, здесь так интересно!» Да, интересно. Если, конечно вокруг смотреть, а не только в себя.

С собой у меня сейчас мешок лекарств, которые надо принимать по часам, плюс жесткая диета и прочее. Охрана ничему не препятствует, но условия для реабилитации не лучшие.

Интересно, что страх заболеть, о котором писали многие зэки, я вижу и у молодых ребят. Тюрьма — для здоровых!

— Чем занимаетесь в течение этих двух недель?

— У меня, как и у всех, масса нереализованных идей. Хочу написать книгу о психологии политики. Много лет читал курс об этом в своем родном МГУ — выгнали за неблагонадежность. Потом в Европейском и в Шанинке. Сейчас в Свободном. А книги нет — хочу сделать.

Хочу еще подготовить книжку «Избранные места из переписки с врагами» и сборник смешных, надеюсь, политических сказок, скопившихся за последние годы.

Но это если сидеть долго. А сейчас пытаюсь закончить очень важные, по-моему, дела. Я за последние год-полтора взял несколько десятков интервью у непосредственных участников гайдаровских реформ, а также у тех, кто хоть и не входил в команду, но был в курсе происходящего и реформы поддерживал.

Мне кажется, это важно и для нас самих, и для тех, кому придется восстанавливать страну, когда все это так или иначе закончится. Боюсь только, без компьютера это до конца не довести. Но сделаю, что могу.

А еще веду дневник. Жанр тюремных дневников становится все более популярным. Не о том пишу, чем кормили, — кстати, съедобное, на условиях 296 рублей 10 копеек в день (вот эти 10 копеек, по-моему, проявление фантастического гуманизма нашего государства), — а о вещах более серьезных. Когда (если) выйду, опубликую.

— Что читаете из книг?

— Есть всякая ерунда «на ночь». А для «всерьез» — книга моего покойного друга Самуила Лурье «Изломанный аршин», фантастического уровня литература, Дюрренматт, великолепная работа Дмитрия Травина «Как государство богатеет» и, главное, блестящий труд Якова Гордина «Русская дуэль» с его дарственной надписью мне.

Но, не поверите, времени читать почти нет!

— Когда вы только «заехали» в ИВС, умер Горбачев. Кем он был для вас?

— Он дал мне, всем нам, свободу — вечная ему благодарность. Кстати, именно за пользование свободой я и сижу. Любой на его месте, придя к власти, должен был бы что-то делать — система рушилась.

— Как удается следить за происходящим в стране и мире вне стен ИВС?

— Увы, только через адвоката, Михаила Бирюкова. Выходить в интернет через зубную щетку не получается, а других приборов нет.

— Сегодня вы с супругой официально проходите обвиняемыми по уголовному делу о «несвоевременном информировании о втором гражданстве». В июле вас «по ошибке» объявили в федеральный розыск и задержали на пару часов. И вот теперь эти 15 суток. Есть ли четкое понимание, чего от вас хотят?

— Сначала — чего они от всех нас хотят. У них же всё под контролем, а они сажают все больше.

Мне кажется, это от их неуверенности, от страха. Они понимают, что мы правы, и ответить по существу не могут.

Естественно, они боятся, что правда будет ясна все большему числу людей.

Чего хотят именно от меня, не понимаю. Их ненависть ко мне (а они давно меня ненавидят) носит иррациональный характер. Я ведь ни прямо, ни косвенно не участвую в выборах, ничего не организовываю, никого ни к чему не призываю — никак не могу им помешать. Я просто говорю, что думаю. Но уже не только слова, но, похоже, и мысли стали преступлением. В обосновании моего ареста — сейчас совсем смешной момент — говорится, что вина моя в том, что я, видите ли, иронически отношусь к закону, запрещающему отождествлять Сталина и Гитлера. Так я не только к этому закону иронически отношусь!

Мне говорят, что они хотят, чтобы я уехал. Если так, то зачем за слова (…), [которые] кто только ни говорил: Астафьев, Солженицын — все, в общем, давать по максимуму? Могли ведь штраф дать! Да еще в ситуации, когда у меня (…) диагноз, не позволяющий, согласно постановлению правительства, содержать человека за решеткой, — наплевать и на это.

Поэтому, может, и не хотят, чтобы уехал, а просто мстят. Они же трепетные, обижаются!

— В этом году после начала спецоперации вы на какое-то время покидали пределы страны. Не жалеете, что вернулись? Неужели надеялись что-то изменить?

— Нет, конечно (…), я не такой идиот, как можно подумать, исходя из того, что вернулся после объявления меня иноагентом.

Риски были очевидны, ясно было, что сразу после пересечения границы ты окажешься в полной их власти. Но надо же следовать своим принципам, своему пониманию того, что дóлжно, даже когда за это приходится платить. В общем, это был вопрос сохранения чувства собственного достоинства.

Так что не жалею ни секунды! Мы с женой поступили, может, и неразумно, но правильно.

— А некоторые за рубежом говорят, что такие, как вы, должны уехать, потому что те, кто не уехал, «поддерживают режим».

— А шли бы они лесом, те, кто так говорит. Если бы я поддерживал режим, не был бы иноагентом и не сидел бы в камере. И вообще, с воли в тюрьму, я про ТАМ — ЗДЕСЬ, советов не дают. Помогать можно и нужно. Советовать не надо!

— Готовы ли вы теперь уехать из страны, если по истечении 15 суток вас отпустят из спецприемника, а не арестуют по какому-нибудь уголовному делу, как арестовали Кара-Мурзу* и Яшина*?

— Главный вопрос для меня — выпустят ли из-под ареста или начнется такой же трагифарс, как с другими, — еще 15 суток, еще, а потом уже и обвинение в экстремизме, фейках и так далее. Это непредсказуемо, увы. Поэтому стараюсь планировать свою жизнь за решеткой не до 13.09, когда истекает этот срок, а надолго.

Да, из Европы мой голос будет почти не слышен. Но с того света — тем более.

Нам с женой не в чем себя упрекнуть. Мы держались сколько могли. Так что если они дадут мне выбрать, предпочту отъезд смерти. Уеду. Но они же не вечны — вернусь!

— А что вам говорят близкие?

— Слава богу, у меня полное взаимопонимание и с дочерью, и с зятем, и с внуками. А моя жена и вовсе ведет себя просто героически, хотя ей, конечно, тяжелее, чем мне. Без нее я бы не смог держаться против них так долго.