Правда о Финской войне

Официально она именуется: «Советско-Финляндская война 1939—1940 гг.». Написано о ней немало, и автор этих заметок, надеясь на встречу с изрядно подготовлен­ным читателем, рискует все же задать ему простой вопрос: Советский Союз напал на Финляндию с объявлением ей войны или без объявления? Правильно — без объявления, потому что Финляндия сама объявила войну СССР именно 30 ноября, т.е. в день, считающийся формальным началом войны. Прежде чем разбираться во всех этих перипетиях, сделаем небольшой экскурс в историю.

В XII—XIV вв. большая часть земель, населенных фин­скими племенами, была завоевана шведами и в течение долгих лет подвергалась ассимиляции (даже сегодня вто­рым государственным языком в Финляндии является шведский), причем Швеции удалось захватить и часть исконно русских земель, в том числе Карельский перешеек и Выборг, основанный еще в XII веке новгородцами, который Россия возврати­ла в 1710 году, а по Ништадскому миру в 1921 году, подведшему итоги Северной войны, вернула и Юго-Западную Карелию. Точку во всем этом поставила война со Швецией 1808—1809 гг., когда оставшаяся спорная территория была присоединена к России под официальным названием Великого княжества Финляндского, которое в рамках Российской империи пользовалось широкой автономией, сохранялся сейм. Сам же Карельский перешеек, с IX века являвшийся частью Руси и захваченный в XVII веке шведами, в 1811 году вместе с Выборгом «для удобства управления» был присоединен к Великому княжеству Финляндскому, которое по отношению ко всей России было фактически «заграницей», чем широко пользовались русские революционеры, в том числе и сам Владимир Ильич: достаточно было переехать в Финляндию (или перейти через залив по льду), как ниспровергатели трона становились неуловимыми для царской охранки. Последнее обстоятельство видимо и явилось причиной того, что уже в новогоднюю ночь 1917 года Ленин поспешил предоставить независимость ошарашенным от радости финнам — безо всяких условий и оговорок. В суматохе тех бурных событий вождь революции возмож­но просто запамятовал о Карельском перешейке и Вы­борге, да и какое это тогда имело значение: ведь со дня на день должна была грянуть всемирная пролетарская революция! (Это слегка напоминает историю передачи Украине Крыма.) Запомним это и пройдемся дальше по страницам истории.

«Румяные критики» Финской войны свои стрелы огненные мечут в основном в двух направлениях, в сторону «агрессивности предвоенной сталинской политики» и в сторону тогдашней неподготовленности Красной Армии. С первым нам помог разобраться величайший стратег всех времен и народов Вл. Резун, взявший себе звучный псевдоним «Виктор (победитель, надо же) Суворов». Читаешь его, и уши вянут. Оказывается, перед войной наша «оборонка» выпускала легкие танки Т-26 и БТ-7, потому что готовились напасть на Германию и лихо покатиться по ее автобанам. Только непонятно, почему же в 1945-м в Европу двинулись не эти «попрыгунчики», а «тридцатьчетверки» и тяжеленные все сокрушающие «ИСы» с их страшенными 122-мм пушками и 120-мм броней. И совсем неплохо и быстро (!) прошли аж до Эльбы. Могли бы и дальше, и сейчас не было бы ни НАТО, ни его «расширения». И уж совсем для смеха можно вспомнить и такой пассаж Резуна. Перед самой Отечественной в одну из частей Киевского округа, дислоцированной вблизи Румынии, вдруг завезли партию не каких-то там ботинок с обмотками, а яловых добротных сапог.

— Ясно! — восклицает аналитик. — Готовили нападение на эту страну.

Действительно, согласимся мы, разве можно было предстать перед цивилизованными румынами в обмотках, да они на смех подняли бы нас, сиволапых! Только опять-таки в 45-м наши смело прошлись «по европам» в своей кирзе да обмотках, и никто не смеялся, а немцы так просто плакали... Как тут не вспомнить рассказанную одним фронтовиком историю, когда в 1945 году в его батальон, уже перешедший госграницу и значительно оторвавшийся от основных сил, вдруг тыловики завезли несколько бочек... миног. Солдаты, которые рады были бы и простым сухарям, с удовольствием ели диковинный деликатес. Эх, не знал об этом случае В. Резун! Он мигом бы сделал вывод, что батальон должен был ворваться в Париж: пусть там увидят, как питаются сталинские солдаты — устрицы для них, видимо, были уже в пути. И невдомек послевоенному аналитику, что на «огромной той войне» было все: и сапоги с ботинками могли перепутать, и миноги с треской. Словом, Резуна за откровенное мошенничество мы просто «снимаем с дистанции». А вот на тогдашней неподготовленности РККА следует остановиться всерьез и подробнее.

Не очень-то рассчитывая на быстрый военный разгром СССР, Запад давно и серьезно через действующих фактически в его интересах советских военных идеологов, а также своих «агентов влияния», которые уже тогда, несомненно, имелись — прилагал немалые усилия к ослаблению боевой мощи наших Вооруженных Сил. Как это было?

С созданием Красной Армии ее фактическим строителем и «идеологом» был Лев Троцкий, который имел расхождения с Лениным не только в «вопросах стратегии и тактики рабочего движения», но и, в частности, — обучения и воспитания войск. Бойцам забивали голову идеями «мировой пролетарской революции», интернационального долга, перед которыми на нет сводилась простая и понятная идея защиты Отечества. С созданием Главпура, который традиционно стали возглавлять сторонники Троцкого, эту работу планово, систематически вела огромная армия комиссаров, политруков и работников особых отделов, в ряды которых набирались в основном лица «нерусской национальности». Идущие от сердца слова стали подменяться пустыми революционными фразами, анализ «боевого духа войск» — политдонесениями «наверх», до­носами на неугодных командиров, искусственно нагне­талась атмосфера всеобщей подозрительности. Наиболь­шего размаха эта «работа» достигла при Льве Мехлисе, возглавившем Главпур в 1937 году и снискавшем себе репутацию «главного расстрелыцика Красной Армии». Все это не могло не сказаться и на самой военной доктрине Советского государства. В воинских уставах того времени было записано: «Основной вид боевых действий Красной Армии — наступление». В этой справедливой формуле нашли отражение азы военной науки — от Цезаря до Суворова: «быстрота, маневр, натиск». Но странное дело — на фоне этого понятия оборона считалась почему-то второстепенной, а действия войск в условиях отступления (отхода) или окружения вообще не рассматривались. Попробуй только заикнись об этом — «Выходит, Красная Армия может отступать, попадать в окружение?» И ты уже готовый «враг народа». Все это приводило к подмене понятий военно-тактических чисто пропагандистскими, порою просто абсурдными. Известно, к примеру, что уже, когда началась Отечественная, кто-то здравомыслящий предложил немедленно рассредоточить, замаскировать знаменитые Бадаевские продовольственные склады в Ленинграде. Ответ был незамедлителен: «Ты считаешь, что на город великого Ленина могут падать фашистские бомбы? Да ты провокатор!» И многомиллионный город был обречен на голодную смерть. Образ потенциального противника таким образом умышленно окарикатуривался, силы его приуменьшались, процветало шапкозакидательство: «прицелом точным врага в упор»; «малой кровью на чужой территории»; «если завтра война, если завтра в поход, я сегодня к походу готов» и т.п. Стараниями таких «воспитателей» Красной Армии были искусственно привиты две страшные болезни.

Первая. Неумение и нежелание большинства командиров принимать самостоятельные решения, отдавать приказы от своего имени и нести за это полную личную ответственность. И симптомами ее всегда оставались вечные согласования с вышестоящим начальством любых своих действий, даже если они были четко определены уставами и должностными инструкциями, что очень до­рого обходилось в боевой обстановке. Стремление «уйти от ответственности» достигало порой вершин подлинно­го искусства: там, где приказы должны были отдаваться в письменной форме, начальники предпочитали ограничиваться устной или давать их в таком виде, чтобы потом можно было как угодно толковать их смысл. Болезнь эта — хроническая, и излечение от нее только началось в наши дни на последней чеченской войне. В связи с этим зададим читателю несколько вопросов «на засыпку»: кто лично приказал поставить на прямую наводку танки Кантемировской дивизии в октябре 1993 года? Кто лично скомандовал «огонь» по Белому дому? Кто лично приказал вступить танковой бригаде в Грозный в ту новогоднюю ночь 1995 года — без разведки, без бокового охранения, без головного дозора, чтобы она прямо попала в огненный мешок?

Вторая. Это привитая командирам всех степеней привычка все военно-тактические вопросы решать лобовым путем по упрощенной схеме: «За Родину, за Сталина — вперед!» Все это считалось первейшим признаком верности долгу, знаком чести, доблести и геройства. Автор далек от мысли бросить хоть малейшую тень на тех, кто первым поднимался под шквальным огнем, со связками гранат бросался под танки, закрывал своим телом амбразуры дотов: всякое случалось на большой войне, и иного выхода подчас просто не было. Но какой ценой давались эти лобовые, прямо на пулеметы, атаки! Прикажут сверху по телефону: взять высоту такую-то к 19.00, и точка.

Знал ли обо всем этом Сталин? Понимал ли порочность такой системы обучения и воспитания войск? Автор этих строк как человек, видевший войну и в прошлом кадровый военный, берется доказать, что нет, потому что Сталин был в это время занят более важным и решающим для обеспечения победы — он готовил страну к войне стратегически, создавал оборонный военно-промышленный комплекс. Под его руководством дни и ночи проходили заседания Политбюро, совещания ведущих металлургов, оружейников, химиков, конструкторов танков и самолетов, с конвейера уже стали сходить: лучший в мире танк Т-34, замечательный истребитель Як-1, непревзойденный по своим боевым качествам штурмовик Ил-2, знаменитая «катюша», могучие боевые корабли. Еще три, максимум пять лет, и ни одна страна в мире, даже любая группа стран, не посмели бы и в мыслях посягнуть на нашу родину...

Когда Западу в сентябре 1939-го не удался «фокус» с натравливанием на нас Германии (сначала Сталин взмах­нул перед его носом «Пактом о ненападении», а затем и «Договором о... дружбе и границах» с Германией), там поняли, что приглашение Гитлеру путем «странной войны» двинуть на СССР не удалось. И тогда в ход пошла «финская карта».

Колода сама готовилась уже давно. «Роль туза» в ней предназначалась мелкому остзейскому барону Карлу Густаву Эмилю Маннергейму, бывшему царскому генералу, за 28 лет службы России сделавшему удачную военную карьеру и в 1-ю Мировую зарекомендовавшему себя спо­собным полководцем, но, как это нередко бывает, люто возненавидевшему вскормившую его страну. В помощь Маннергейму предназначался такой же остзеец Х. В. Эстерман, будущий командующий Карельской армией. Как видим, финнами в этой колоде и не пахло. На Западе хорошо знали о недостатках Красной Армии и надеялись продемонстрировать всему миру ее отсталость и неподго­товленность к войне и тем самым представить СССР как легкую добычу для Германии и... для самих себя — недаром же до этого времени, хотя Англия и Франция объя­вили войну Германии еще 3 сентября, с их стороны не было сделано ни одного выстрела. В фундаментальном труде Джона Толанда «Адольф Гитлер» автор вдоволь на-потешился над французами, засевшими за линией Мажино, с их ежевечерними пожеланиями гитлеровцам «спокойной ночи», поздравлениями с праздниками и катаст­рофически деградировавшими как солдаты своей страны. Но Франции, Англии и дирижировавшими ими из-за оке­ана США, было не до Германии: они готовили 150-ты­сячный корпус для оказания помощи Финляндии, кото­рой, кстати, никто не угрожал. Но уже с конца 20-х годов на Карельском перешейке в 30 километрах от Ленинграда под руководством английских, французских, немецких инженеров шло лихорадочное возведение «линии Маннергейма». Возглавил работы бельгийский генерал Баду, один из создателей «линии Мажино». Сооружалось нечто невиданное: если глубина «Мажино», считавшаяся спе­циалистами непреступной, составляла 6—8 км, то эта «ли­ния» имела глубину обороны... 90 км со множеством эше­лонированных укреплений, гранитных противотанковых надолб, минных полей, 25 мощными отдельными узлами сопротивления, более 2 тыс. ДОСов и ДОТов, сложной системой рвов, эскарпов, проволочных заграждений и т.п. Взрывные работы были слышны в Ленинграде, и Советское правительство неоднократно запрашивало финскую сторону о том, что же, собственно, происходит возле наших границ? Ответа от Маннергейма, который стал к этому времени «регентом Финляндии» и главкомом ее воору­женных сил, обычно не поступало. Кроме «линии» в стране Суоми было настроено множество военных аэродромов, в десять (!) раз превышающих потребности финской авиа­ции. В 4-миллионной стране вместе с «шюцкором», своего рода всенародным ополчением, «детищем» Маннергейма, под ружье было поставлено почти 600 тыс. человек! В армии было полно всевозможных иностранных инструкторов. Развернувшись вдоль советской границы, она имела 900 орудий, 270 боевых самолетов, 60 танков. Кроме того (!) Финляндия получила от Англии и Франции, «воевавших» в это время с Германией, 101 самолет, 214 орудий, а всего за время «Финской войны» от западных государств сюда поступило 500 орудий, 350 самолетов, свыше 6000 пулеметов, около 100 000 винтовок, 2,5 млн. снарядов, множество иного вооружения и снаряжения. Поэтому утверждение ряда критиков, что в этой войне «черт связался с младенцем» не выдерживают никакой критики.

И, может, Сталин не выдержал, когда в финской печати, развернувшей антисоветскую кампанию, стала муссироваться идея «Великой Финляндии» с включением в ее состав значительной части Карелии, и... приказал начать против своей неугодной соседки боевые действия? Ни­чуть не бывало — он предложил финнам заключить пакт о взаимопомощи (ведь формально Европа уже была в войне). Но подстрекаемая «союзниками» Финляндия отказывается, 13 октября объявляет мобилизацию и подтягивает к советской границе практически все свои воору­женные силы. Тогда Сталин предлагает финнам обменять Карельский перешеек на вдвое (по некоторым сведениям, он даже был согласен на впятеро) большую территорию в Карелии. Но те ни в какую. Тогда Советское правительство предлагает им отвести свои войска на перешейке на 20—25 км, чтобы снять возникшую напряженность. Но Маннергейма уже «понесло» — он требует, чтобы и советская сторона на такое же расстояние отвела и свои; в этом ответе была неприкрытая издевка: наши войска должны были располагаться где-то в районе Эрмитажа и памятника Петру I. Реакция Сталина оказалась вполне предсказуемой — было объявлено о денонсировании договора с Финляндией о ненападении от 1932 года и об отзыве дипломатических представителей. Утром 30 ноября СССР снова предлагает Финляндии заключить «договор о дружбе и взаимопомощи на самой широкой основе». По наущению Запада, который затаил дыхание в радостной надежде на войну, финны не отвечают и на эту новую инициативу. Тогда Сталин отдает приказ Ленинградскому военному округу отбросить от наших границ сосредоточившиеся здесь группировки войск. Но он ломится в уже открытую дверь: в этот же день Финляндия объявляет СССР войну. Теперь можно до бесконечности спорить о том, кто же первым открыл огонь. Израиль, к примеру, уже много лет ведет систематические обстрелы территории суверенного Ливана, где появляются отдельные группы «палестинских террористов», а мировые радетели о правах человека и в ус не дуют. Важнее другое: Западу удалось втянуть СССР в «проверочную» войну.

Что только ни написано нашими зарубежными и внутренними недругами о Финской войне! Что с советской стороны она была преступной, неспровоцированной (!), что Красная Армия в ней продемонстрировала свою небоеспособность и даже беспомощность, что для войны в условиях холодов она оказалась неподготовленной и необученной. В последних утверждениях немало справедливого: здесь в полной мере проявились и те «болезни», о которых шла речь, и шапкозакидательство, и нехватка умелых командиров, и недостатки вооружения, экипировки: финский автомат «суоми» оказался намного эффективней нашей «трехлинейки», их снайперы-«кукушки» ловко отстреливали одетых в белые полушубки и четко отличавшихся от бойцов советских командиров, их летучие лыжные батальоны вырубали широкие бреши в наших рядах, никуда не годными оказались для такой войны советские буденовки, оружейные масла, нашей военной промышленности пришлось спешно налаживать производство бетонобойных снарядов. С легкой руки злобствующих политиков эта война с нашей стороны была объявлена «бездарной». Но поверить в это могли лишь профаны и доверчивые обыватели. За короткий срок войска Северо-Западного фронта под командованием С. К. Тимошенко в составе 7-й армии К.А. Мерецкова и 13-й В.Д. Грендаля взломали (конечно же, «в лоб») хваленую «линию Маннергейма» и совместно с менее удачно действовавшими со стороны Карелии слабо укомплектованными войсками за 105 (!) дней поставили на колени до зубов вооруженную, отлично подготовившуюся к войне на своей территории страну. Одно только взятие «линии Маннергейма» достойно занесения в книгу рекордов Гиннеса. Какая армия мира могла бы ее взять — может быть, французская? американская?

Однако те на Западе, «кому надо», уже тогда неплохо разобрались в действительных возможностях РККА. Англия и Франция всерьез тогда готовились напасть на Советский Союз, о чем Гитлеру подробно докладывал его специальный эмиссар по этому вопросу Вильям Ширер. Но... не успели: в Москву уже прибыла с просьбой о мире финская делегация во главе с премьер-министром Р. Рюти. И как вспоминает секретарша Гитлера Криста Шредер, узнав обо всем этом, фюрер воскликнул: «Ну и бестия этот Сталин! Но парень что надо».

Советскому руководству пришлось сделать суровые практические выводы по итогам Финской войны. И размышляя о ее издержках и горьких потерях, нельзя забывать, что ей мы во многом обязаны блестящим разгромом немцев под Москвой в том морозном снежном декабре 1941 года, когда в бой вступили отлично вооруженные и экипированные советские стрелковые дивизии и специальные лыжные батальоны. Кто скажет, каких жертв удалось избежать при этом благодаря той самой Финской войне?