В другой жизни я бы…

Если бы Всевышний, шутки ради, предложил мне заново родиться на свет и спросил: кем по нацио­нальности готов ты прожить другую жизнь, я бы, не раздумывая, сказал: евреем. Я был и есть литовец. Для первого раза - замечательно, но не настолько, чтобы повторить в дру­гой жизни. К тому же, будучи литов­цем, я так до конца и не пойму, что значит быть евреем.

Долгое время я не увязывал этих типичных курортников с евреями, о которых слышал по вечерам от ма­мы, читавшей нам вслух книги Вет­хого Завета. Однако в подростко­вые годы набрел на две тоненькие, послевоенного издания, книжечки Шолом-Алейхема, и они помогли мне совместить эти два мира. А там и третий возник - приметы когда-то живших здесь и уничтоженных ев­реев. Буквы каменных надгробий, ставших ступеньками лестниц, кварталы бывшего гетто, скорбные указатели на дорогах, ведущих к местам массовых убийств...

Словно сговорившись, приезжа­ли они в Друскининкай из больших советских городов, устраивались в санаториях, на съемных квартирах. Хоть и говорили по-русски, но были совсем другие, не то что обыкно­венные русские. Те чувствовали се­бя будто в красном уголке своего колхоза: в увешанных медалями се­рых костюмных пиджаках, пузыря­щихся на коленях спортивных шта­нах и дерматиновых тапочках, они выстраивались в очередь за сине­ватыми свиными ножками, которых в глаза не видели на своих родных прилавках. Евреи были гораздо пристойнее. Не помню, чтоб они пьяные шатались по улицам, с кем-то перебранивались. Даже их не ви­девшие солнечного света сыновья, временно прекратившие упраж­няться на пианино или штудировать языки, и темноволосые, с больши­ми глубокими глазами дочери вы­глядели не по-детски серьезными и вдумчивыми. Местные ребята, вес­нушчатые, с драными локтями, не приглашали их в свои неугомонные игры, зато не упускали случая при­помнить какую-то юдофобскую присказку или припевку, услышан­ную от взрослых.

Не только архипатриоты, но и те соотечественники, у которых нет охоты нести ответственность за грехи отцов, клянут мои заметки. Я же считаю, что отметить день па­мяти геноцида литовского еврей­ства, умолчав о том, что геноцид осуществляли не какие-нибудь пришельцы из космоса, а такие же литовцы, как мы сами, - это вопи­ющее лицемерие. Есть разные способы отделаться от укоров со­вести, самый неудачный из них - выискивать еврейские фамилии в списках следователей НКВД или стрибов (истребительные отряды НКВД) и подсчитывать свои соб­ственные жертвы предвоенных, во­енных и послевоенных лет, чтобы бросить их на другую чашу весов.

Разве есть у нас моральное право осуждать несколько процентов, чу­дом спасшихся от гибели литов­ских евреев за то, что часть из них предпочла Советы, воевавшие с осуществлявшими «окончательное решение еврейского вопроса» на­цистами. Вместо того чтобы изо­бретать хитроумную теорию двой­ного геноцида, поставьте себя на место простого парня, сына ме­стечкового лавочника. Его мать и сестер вытащили из дому и рас­стреляли те самые соседи, что в сочельник приходили за селедкой, которую брали в долг до нового урожая. В нас говорят жидогубы, когда мы ломаем копья из-за жал­ких 3 миллионов символической компенсации, выделенной нашим государством за присвоенную не­движимость еврейских организа­ций. И впрямь символическая сум­ма: по одному литу с каждого граж­данина Литвы, то есть 15 литов за убитого здесь еврея. Это не иску­пление греха, это символический акт доброй воли. Кто не может рас­статься со своим литом, - возьми­те с меня два. Кто хочет отмеже­ваться от народа-жидогуба, - я приму и его ношу. Потому что эта ноша освобождает. Кстати, лишь недавно мой отец рассказал, что, когда началась война, их семья прятала мальчика-еврея, потом переправили его к нашим роди­чам, жившим на отдаленном хуто­ре, и не думали, будто делают что- то особенное.

Антироссийские высказывания говорящему на непонятном язы­ке, когда мы ищем виновника на­ших неудач и кричим об идее за­говора, - я узнаю инстинкт жидогу­ба. Вопрос только времени и сте­чения подходящих обстоятельств: когда именно человек из толпы, пы­таясь убежать от ответственности за свой жизненный выбор, снова обагрит руки кровью тех, на кого укажут поводыри. За неимением евреев, мишенью может послужить кто угодно: мнимые педофилы, секс-меньшинства, кровопийцы- работодатели, соседи, которые по­лучают социальное пособие и ра­ботают нелегально, давно прижив­шиеся тут инородцы и новые бе­женцы из других стран. Пока я не покончил с жидогубом в самом се­бе, он только и ждет момента, ког­да уснет душа, чтобы завладеть мо­им разумом и телом.

Я хотел бы родиться в другой жизни евреем именно потому, что этот народ тысячи лет обитает в не­доброй, чужой среде, и жестокие уроки судьбы, которые мы получа­ем сегодня, усвоил еще в те време­на, когда бежал от египетского раб­ства, возвращался из вавилонского пленения, строил Храм и видел, как он был разрушен.

Ромас Садаускас-Кветкявичюс Друскининкай, Литва