Отец Павел Адельгейм: Теперь у нас есть генеральный секретарь — то есть патриарх...

Его роль к этому и свелась. Затем Политбюро, Священный Синод, еще 100 человек

Что сегодня представляет собой Русская православная церковь? Тело Христово, как сказано в Писании, организацию стяжателей или закрытую корпорацию, построенную на иных, отнюдь не духовных принципах? Найти ответ на этот вопрос попытался протоиерей Павел Адельгейм в своей книге «Догмат о Церкви». Выводы, сделанные им, оказались настолько шокирующими, что сразу же вызвали гнев части священнослужителей…Не успев появиться на прилавках магазинов, это небольшое издание в мягком переплете сразу же привлекло к себе внимание. И немудрено. Сам того не желая, но замечательную рекламу книге сделал Владыка Псковский и Великолукский Евсевий, который, выступая во время проповеди в Троицком кафедральном соборе, призвал верующих защитить его от несправедливых нападок отца Павла. По словам иерарха, настоятель церкви Жен Мироносиц опорочил «не только его, но и саму Церковь, которой служит». Отзывы большинства клириков Псковской епархии тоже оказались нелицеприятными для автора. Всего несколько цитат из стенограммы заседания Епархиального совета.

― Автор замахивается критическим топориком на действующий устав Русской Православной Церкви…

― Книга иерея Павла ― кощунственна. В ней клевета на правящего епископа, глумление над верой, ее священными канонами.

― Книга направлена на подрыв авторитета Церкви, призвана посеять сомнения в душах людей, духовно неокрепших, недавно пришедших к вере.

― Книга ― антицерковна. Она подрывает соборность Церкви…

Полностью стенограмма этого заседания была опубликована на страницах вестника Псковской Епархии «Благодатные лучи» (№2). К счастью, нашлись люди*, которые во время этого публичного обсуждения высказали мнение, отличное от позиции большинства. А потом начались и вовсе странные вещи. Сначала был зверски избит пономарь церкви, где настоятелем является ответ Павел. Некоторое время спустя машина, которой управлял Адельгейм, попадает в аварию. Только по счастливому стечению обстоятельств (скорость движения была очень мала) удалось избежать самых серьезных последствий. Экспертиза, которая была проведена сотрудниками ГИБДД по просьбе отца Павла, установила, что рулевая колонка его «Волги» была выведена из строя преднамеренно. Можно ли считать эти события логическим продолжением критических нападок на автора? Сам Павел Адельгейм не хотел никого винить в происшедшем. Тем не менее вопросы оставались. И главный из них можно сформулировать так: чем можно объяснить такое резкое неприятие «Догматов…»?  

― Мне тяжело об этом говорить, ― признается отец Павел, ― но в настоящее время Русская православная церковь в силу своей мировой изоляции все больше превращается в тоталитарную секту, замыкаясь внутри себя. И это ужасно, потому что законы развития общества таковы, что каждая замкнутая система обязана развалиться.

― И никакой альтернативы нет?

― Церковь должна вернуться к своим прежним канонам, которые были изначально заложены в ее основание вселенской церковью. Есть догматическое определение, которое было ей дано на втором Вселенском соборе: Единая, Святая, Соборная и Апостольская церковь. В совокупности своей они определяют церковь как уникальное явление в мире ― тело Христово, потому что Христом основано. Она не может измениться, так же как человек не может изменить черты своего лица. Они определяют суть церкви, как идентификационный узор на пальце. Другой будет у другого человека. Если изменить хотя бы один из принципов, это уже будет другая церковь. Можно сохранить канонические правила, устав, но если убрать хотя бы один признак (ту же самую соборность), без этого принципа не будет ни единства, ни святости, потому что это будет уже другая церковь!

― Может быть, поэтому все чаще звучат голоса о необходимости реформирования РПЦ?

― Недоразумение заключается в том, что церковь уже была реформирована, но никто не хочет этого замечать. Поэтому когда я говорю об обновлении церкви, то имею в виду не переход в службе на современный язык или о разрешении епископам жениться. Все это бред! Мы должны вернуться к каноническим принципам. В своей книге я взял совершенно четкий ориентир ― это поместный собор 1917‒18 гг. Он готовился 50 лет и был призван рассмотреть наиболее актуальные проблемы церковной жизни, главный из которых ― восстановление патриаршества. И не просто восстановление, а всенародное избрание главы русской церкви. Принимались абсолютно все кандидатуры, они ставились на голосование, но выбор в храме Христа Спасителя сделал старец Алексеевой пустыни (он был слепой), который вынул из шкатулки записку с именем нового патриарха Тихона. Вместо этого в 1988 году (а затем и в 2000-м) был принят другой устав РПЦ, по которому избрание Патриарха совершается на закрытом совещании епископов.

Принцип тот же самый, как и в советской системе. Теперь у нас есть генеральный секретарь ― то есть патриарх. Его роль сейчас к этому и свелась. Затем Политбюро, то есть Священный Синод ― еще 100 человек. Далее идут секретари обкомов ― наместники на местах. У них власть абсолютная. С той лишь разницей, что на секретаря обкома можно было пожаловаться. Сейчас ― нельзя. Как следствие, сейчас современные церковные понятия сильно искажены конъюнктурой.



― Таковая существует?

― А как же! Все это пошло еще с советских времен, когда кандидатуры патриарха согласовывалась КГБ и Комитетом по делам религий. У них был один критерий оценки возможного кандидата: лояльность к власти. Сейчас патриарха будет избирать корпорация епископов, но принцип тот же. Трудно спорить с тем, что присоединение церкви к государству дает ей материальные привилегии, но одновременно ― абсолютную зависимость от него же. При этом церковь утрачивает свою духовную свободу, но и государство ничего не приобретает. Оно теряет, потому что утрачивает ту нравственную силу, которая всегда стоит рядом с ним и всегда может сказать: ты поступаешь неверно. Должен быть такой голос, который призван свидетельствовать о нравственном состоянии государства и общества. При этом в церковь должна оставаться для своих прихожан организмом любви. Но не права! Почему епископ имеет такую неограниченную власть, против которой мы в принципе не возражаем, точно так же как в семье никто не возражает против власти отца. Если, конечно, он не пьяница и не разбойник. Кто же будет возражать против такой власти, если он любит свою жену и детей? Власть епископа должна быть основана на любви, но не на праве. Обосновывать власть епископа правом ― это значит сообщать ей основания, которые церковь вообще не содержит.

― Но любовь ― понятие очень аморфное…

― Любовь ― это очень конкретно, но эту конкретность нельзя формализовать. Ее нельзя описать словами и четко регламентировать. Потому что любовь ― это свобода. А вот право ― ограничение свободы. Право ― это свобода, предоставленная и ограниченная нормой. Но если мы нормируем свободу, то должна быть четко определена свобода каждого. В церковном правовом поле тоже все одинаковы. Если мы возьмем древние церковные каноны, то на первом месте стоит ответственность. Сейчас с епископа снята всякая ответственность. Но она наступает, если он проявит свое несогласие с корпорацией. И это тоже проявление тоталитаризма.

― Критика вашей книги может быть примером сказанному? Ведь вы высказали свое, отличное от других мнение, которое не соответствует точке зрения епископа.

― Не столько епископа, а ― корпорации. Но все дело не в том, что я выступаю против корпорации в защиту соборности церкви, а от этого принципа никто не может просто так отмахнуться. Они могут его игнорировать, не замечать, но они не могут его зачеркнуть. Мы поем: «Верую в единую святую, апостольскую церковь…» Но когда наш епископ говорит о соборности, у него даже лицо перекашивается.

― Слово «демократия» может служить в данном случае синонимом слова «соборность»?

― Нет. Понятие соборности может определять только один человек. Так уже было. В истории церкви сохранилось имя Максима Исповедника, простого монаха, который жил в VII веке. В это время возникла монофилитская ересь, адепты которой утверждали, что Христос имеет только одну божественную волю. Максим отвечал им: Христос имел две воли: оставаясь истинным и совершенным богом, он стал истинным и совершенным человеком. По этому поводу и возник спор. Тогда все патриархи были монофилиты. Максиму отрубили руку, чтобы он не мог писать. Ему вырвали язык, его посадили в тюрьму, потом отправили в ссылку. Но вот что значит истина, которая не имеет никаких формальных критериев, но имеет такую внутреннюю силу, что, будучи раз произнесенной, ее уже нельзя убить. Казалось бы, что этим иерархам убогий монах? Нет, они возвращают его и требуют: подпиши. Что им дала эта подпись?! И они снова начинают его мучить, но проходит время и то, что утверждал Максим Исповедник, становится верой всей церкви. То есть он один сохранял церковную соборность, а демократия ― это принцип большинства голосов. Большинством голосов в церкви ничего нельзя решить. Отсюда ― каждый христианин должен иметь возможность высказать свое мнение. Ему нельзя заткнуть рот, потому что никто не знает, через кого Дух Святой произнесет слово истины. Ни епископы, ни миряне, ни клир ― никто не может претендовать на исключительность в церкви. В церкви нет исключительности. Церковь ― это народ Божий, и все находятся внутри церкви. Никто не стоит над церковью, потому что церковь ― это Тело Христово. Ну, кто же может быть над Телом Христовым, у которого глава ― Христос.

При этом внутри церкви у каждого функции разные. О равенстве в этом случае опять же трудно говорить. Ну, как мы можем говорить о том, что нога равна руке, ― у каждого свое предназначение. Так же и в церкви. Одно дело ― это епископ, священник, другое дело ― народ. Но каждый из них может свидетельствовать. И запрещать свидетельствовать нельзя.

― Отец Павел, вы одиноки в своих убеждениях?

― Нет. Я получаю много писем (в том числе и по интернету), и все как один говорят, что я все правильно написал. Накануне того же самого епархиального собрания некоторые из священников приходили ко мне и говорили: мы с вами совершенно согласны, но мы не можем вас поддержать, у многих из нас семьи, дети. Поэтому мы будем высказываться против вас и вашей книги, поэтому вы нас простите за нашу человеческую слабость. Все это объяснимо: я не могу требовать от них мученичества. Это такой подвиг, на который человек решается только сам.