Конкурс. О ЗАРЯНИЦЕ, ЕЕ ДЕТЯХ, ЯРИЛИНЫХ ВНУКАХ И О СУДЬБЕ (сказка) Юлия Кузнецова

http://litgalaxy.org/forum/96966/88572

( По книге В.А.Старостина "Русь богатырская" )
( сказка с продолжением )

часть 1.

Распустила свои косы Заряница, 
Разметала рыжим заревом над полем,
Радость светлая в глазах ее лучится, 
Утро тихое, душа полна покоя.

Над сыночками воркует голубицей, 
В колыбельках поправляя одеяла,
Охраняет свое гнездышко орлицей,
Что бы детушкам ничто не угрожало.

Но не скрыться никуда нам от Судьбицы,
Разноглазой роковой судьбы-богихи,
Одним глазом поглядит – и счастью сбыться,
А другим поворотится – будет лихо.

Как-то раз, Судьба пришла к новорожденным,
Да и встала, ненароком, меж кроваток,
И один сынок стал светом одаренный,
А другого наделила черным мраком.

Одного из них, с тех пор, зовут – Ярило.
Своим светом добрым землю согревая,
Только радость и добро несет он миру,
Материнское сердечко утешает.

А второго сына стали звать Мороком.
Ему свет Ярилин больно жить мешает,
Под землей живет теперь он одиноко
И лишь ночью на поверхность выползает.

Заряница наша, Зорька, плачет тихо,
Расстилается на травушке росою:
- Ох, и в чем же провинилась я, Судьбиха?
Умоляю тебя, сжалься надо мною!

Рано утром я Ярило провожаю,
Вывожу его гулять по белу свету,
Радость светлая всю душу наполняет,
Ни кого, меня счастливей, в мире нету,

Но как только наступает темный вечер,
Мое солнышко родное спать ложится,
Выхожу уже Мороку я навстречу,
Выползает он ко мне из-под землицы.

Черный лик его теперь еще ужасней,
А белесые глаза совсем слепые,
Никого, меня на свете, нет несчастней.
Пощади меня, Судьбина, помоги мне!

Но богиха Зарянице не внимала,
Повернулась к ней, жестокая, спиною.
И Заря тогда сильнее плакать стала,
Вот уже по всей земле дожди стеною…

Половодьем разлились ручьи и реки,
Вот широкие моря образовались…
Да и сжалилась Судьбина, в кои веки,
Настрадавшейся Заре она сказала:

- Ченоликому Мороку было б счастье,
Было б, если дочь земли и неба Слава, 
На убогого смотрела б не с участьем,
А любовным ясным взором посмотрела б.

Так сказала ей Судьбина, удалилась,
Ни чего еще добавить не желала.
Но в Заре уже надежда зародилась
С именем красивым, нежным - Слава…

* * *
С того времени уж дней прошло немало.
Вырастали сыновья у Заряницы.
И Ярило, только лишь пора настала,
Себе в жены взял богиню Роженицу.

Роженица сильно долго ждать не стала,
Солнцебогу – мужу сына подарила,
И счастливые родители назвали
Светлоокого красавца Селянином.

У Перуна – бога неба, громоносца,
Вместе с матушкой сырой землей Земницей,
Ровно в те же сроки, что у бога солнца,
Дочка Слава поспешила появиться.

Да и видно так Судьбе угодно было,
С Селянином Слава были неразлучны,
Вместе выросли, друг друга полюбили,
И покуда было все благополучно.

* * *
Чернобог Морок, тем временем, подземный,
В одиночестве пустом устав скитаться,
Обзавелся себе свитою зловредной,
Научился темнотою наслаждаться.

Принимает он теперь добро за слабость,
Подлость хитрая и Лесть – его подруги.
А из светлого осталось только малость,
Да и этого-то скоро уж не будет.

Каждый вечер, с ним встречаясь, Заряница
Быть добрее уговаривала очень
И поведала, однажды, что Судьбица
Славу неба и земли Мороку прочит.

И сошлись над чернобогом злые тучи,
Стал он думать над словами Заряницы,
Хоть со временем стал сильным и могучим,
Но душою и лицом не мог хвалиться.

Тут змеею к нему Подлость подползает:
- Вместе все мы эту Славу заполучим,
Для начала, ты к ней должен Лесть направить,
Что бы голову покрепче заморочить…

Расцветала Слава всем на загляденье,
С каждым годом становилась все прекрасней,
И со временем нисколько не старела,
И семья ее и дом был полон счастья.

Но закончилась, однажды, радость Славе,
Зависть, Ненависть и Злоба и Коварство -
Нечисть всякая проходу не давали.
Прогоняла Слава их, да все напрасно.

Ох, сильны же были у Морока страсти,
Да и замыслы его неукротимы.
Ясный день теперь для Славы стал ненастен,
Как противны чернобоговы порывы.

Как по тем по временам, по первозданным,
Ясных звезд еще на небе не сияло,
Сковородкою чугунною ночами
На людей луна свой свет не посылала.

Как придет Морок такою черной ночью,
Да устроит перед ней шабаш отвратный,
Да начнет опять ей голову морочить,
Душу чистую своим гнильем поганить.

Слава, Славонька, несчастная Славинка,
Нет покоя ей ни днем ни темной ночью,
Сердце замерло, тревога охватила,
А угрюмый, непотребный ласки хочет.

- Полюби меня дурного – говорит он -
Полюби меня, ужасного Морока,
Из злодея стану я великим добрым,
Как Ярило, брат мой, стану светлым богом…

Ты от зла избавишь мир своей любовью,
И за подвиг тебя славить вечно будут,
Я могущественен, хоть и чернобог я,
Селянина твоего сгубить – раз плюнуть.

Помутилось, поплыло все пред очами,
И за мужа и за деток стало страшно,
А Славинку все плотнее обступали,
Становилось все темнее и ужасней.

Еле помнила себя от страха Слава,
Согласилась, поддалась на уговоры,
На условии, однако, настояла,
Что бы мужа ее с детками не трогал.

Ликовал Морок и вся его прислуга,
В предвкушении пред Славою стоял он,
И дышал в лицо своим нечистым духом,
Ждал, когда она посмотрит нежным взглядом.

В нерешительности стоя, цепенея,
Не могла поднять глаза свои Славинка,
Перед ликом мерзопакостным немея,
Как в грозу, дождем побитая, былинка

Видел это чернобог и громыхнул он:
- Подойди ко мне с любовью в взоре ясном!
- Что стоишь как изваяние!? Заснула!? -
Угрожал Морок Славинке громогласно.

Подняла Славинка на Морока очи,
Ей великая решимость овладела,
Расступилась перед взором темень ночи,
Ярче солнца Слава взглядом поглядела.

Непотребный замогильник в свете Славы,
Стал ужаснее еще и страхолюдней,
Но она его уже не замечала.
И попятились мороковы прислуги.

«Взор мой хочешь?! Весь тебе его отдам я!
Но и ты клянись, что мужа Селянина
И детей моих не тронешь!» - Он поклялся,
Что не тронет ни кого из них отныне.

«Ты хотел еще любви, Морок несчастный! 
Забери же мое трепетное сердце!
Только помни, чернобог, что ты поклялся!
И от слов твоих тебе не отвертеться!»

Всю оставшуюся силу духа Слава
Собрала и своей собственной рукою
Ясны очи, что средь ночи воссияли,
Вынув, бросила в Морока, пред собою.

Очи Славы, чернобога не касаясь,
А влекомые неведомою силой,
Порассыпались на звезды и сияя,
Небо темное впервые осветили.

И еще хватило сил у бедной Славы,
Что бы сердце свое трепетное вынуть.
Из слабеющей руки оно упало,
В землю-матушку успев зерном проникнуть.

Тут, средь ночи, сам Ярило появился,
Его ясный лик печалью затуманен,
И поспешно перед ним Морок сокрылся,
Всю нечистую с собою забирая.

Вот, склонившийся над Славой, бог Ярило,
Замечает в ней последнее дыханье,
И луну, что пребывала несветимой,
Зажигает, темень ночи прогоняя.

Взял он косы Славы русые, раскинул
Их сиянием по северному небу…
То искристые цветные, то седые
Не дают забыть нам старую легенду…

часть 2.

Солнце красное за гору закатилось,
Вышла мать-Заря навстречу темной ночи,
Над землею низко-низко опустилась,
Повидаться с непутевым сыном хочет.

Он все реже к ней выходит на свиданье,
Заряница, молча, плачет утром тихим,
Он не любит ни луны, ни звезд сиянье
Чернодушный сын-Морок и черноликий.

Хоть поклялся честным словом бедной Славе,
Что не сгубит ни детей ее, ни мужа,
Только подлою душою он слукавил,
Нету в сердце теплоты, лишь лед да стужа.

Но трусливый чернобог своей рукою
Побоялся извести Ярилы внуков,
А придумал он как подлостью другою
Погубить их и призвал к себе злых духов.

Он взрастил в своей подземной пропастине
Голодая и послал на землю чадо.
Тешил мысль о том, что очень скоро сгинет
Род славян и будет мерзкому отрада.

Но напала на коварного кручина,-
Не учел он головой своей постылой,-
Наделила мать сыночка Селянина
Роженица порождающею силой.

Как приступит к сокрушительному бою
Голод-царь, да свои зубы-то оскалит,
Бор дремучий неприступною стеною
Обороной Селянин пред ним поставит.

Разгрызет на щепки Голод древесину
И опять грозит, костями потрясая,
На защиту ставит горы на равнину
Селянин, весь род славянский ограждая.

А тем временем, покуда Голод скалы
Разбивал на камни, люто огрызаясь,
Славомир подрос – кузнец – помощник славный
И помог отцу, в доспехи снаряжая.

Он ковал отцу и щит, и меч булатный,
Только силушку свою уж порастратив,
Селянин упал в бою на поле ратном,
Сыновьям черед бороться – старшим братьям.

Славомир ковал доспехи, копья, стрелы,
А Микула в бой пускался с Голодаем,
Только нет ему проклятому предела
И смеялся Голод их одолевая.

Как упал Микула ниц, да и взмолился,
Сердце матери услышало стенанье,
Проросло зерно колосьями пшеницы,
Всеми злаками, душе на любованье.

И куда б нога Микулы не ступала,
Вкруг него и перед ним произрастали
Зерна, что давным-давно от сердца Славы
В землю-матушку, рассыпавшись, упали.

А не меч булатный, нет, не лес, не скалы
Одолели Голодая с чернобогом -
Тонкий, хрупкий стебель колоса заставил
Пред собою отступить врагов до срока.

Ночь черна, да край восточный уж алеет,
То Заря Ярилу на небо выводит,
На коне гривастом, белом, крутошеем
Он дозором до зари вечерней бродит.

А случается, что солнышко-Ярило,
Да пойдет по полю босыми ногами,
Добрый конь шажком за ним неторопливо,
Под копытами травы не приминая.

Он сорвал да и несет рукою правой
Горсть ржаных да наливных колосьев хлеба,
Что, однажды, проросли из сердца Славы,
Её череп же несет рукою левой.

В полотняной, он идет рубахе белой,
Не простой рубахе, а не износимой,
Плодородье нивам дарит, зернам – спелость,
Мир и радость всем с собой несет Ярило.

А Микула все воюет с Голодаем,
Только осенью злодея одолеет,
Побежденного в могилу закопает,
А весной уж он опять, настырный, лезет.

И берет Микула плуг и землю пашет,
В пашню зерна – сердце матери бросает,
Голод лютый надсмехается и пляшет,
Только к осени Микула побеждает.

В этот раз не роет яму для могилы,
А костер разводит Голоду Микула,
Пепел с прахом окаянного по миру
Разлетелся, лишь, осенний ветер дунул.

А весною, глядь, опять скрипит зубами
И грозится извести Микулу Голод,
Вечный пахарь-хлебороб опять трудами
Одержал победу, вновь повержен ворог.

Голодаевы же косточки решил он
Утопить подальше в море-океане,
И, отправившись на лодке, молча скинул
Их в пучину, хищным рыбам на съеданье.

Призадумался Морок, да изловчился,
Уж другую подлость хитрую придумал,
И, покуда, Голодай с Микулой, бился,
Он на поле в пашню пахарю подсунул

Перстенечек золотой да с изумрудом,
Только был он не простое украшенье,
А погибелью грозил честному люду,
В нем мороково таилось искушенье.

Вот Микулушка над плугом наклонился,
Он давно смирился с долюшкой своею,
Как бы Голод не плясал, не веселился,-
Будет он бороться с ним – пахать и сеять.

А наехавши на перстень окаянный,
Ту подсовину работник не заметил,
И земелькой привалив, вперед и прямо,
Шел и думал о жене своей и детях.

День сияет, солнце высится над миром,
Пашет пашенку Микула – пахарь вечный,
Будь земля сыра, тепла, да и родлива,
Будет труженику слава бесконечна!

часть 3. 

Раззлобесился Морок в подземном царстве,
Как узнал про то, что перстень с изумрудом,
Так, присыпанный землей, лежать остался,
Не замеченный Микулою за плугом.

В темноте сверкают красные глазищи,
Точно угли, да на черной головешке,
Ночь глубокая, Морок по полю рыщет,
Злобно воет, да колечко ищет в спешке.

Напоён был изумрудок тёмной силой:
Лютой завистью, коварством, жаждой власти,
Чтоб меж братьями вражда пошла по миру,
Чтобы не было славянам больше счастья.

Кто посмотрит на такое украшенье,-
Позабудет все, что раньше было мило,
Ослепленный ярким золота свеченьем,
Тот захочет быть над миром властелином.

Отыскал-таки Морок свою пропажу,
Положил её на самом видном месте,
- Вот пускай теперь Микула землю пашет,
Пусть найдет себе подарок – этот перстень.

Наступает утро ясное, Микула,
Потрудиться, на лошадке в поле едет,
Видит, рядом что-то яркое сверкнуло
И манящим светом так глаза и слепит.

- Что за чудо? Вот диковинка какая…
Ребятишкам будет славная забава…
И уставился глазами, поднимая,
В изумрудный омут горя и обмана.

На кобылку бросил взгляд косой Микула
И она ему уже не показалась.
- Мне коня бы боевого в пышной сбруе,
Чтоб быстрее ветра по полю скакалось.

Отвернулся и от пашни и от плуга,
О работе он уже не помышляет,
Неказиста стала верная супруга,
А о детях уж совсем не вспоминает.

И стоит чумной Микула среди поля,
Его разум затуманен, одурманен,
В голове шальной лихие мысли бродят,
Кои ползают, свиваются клубками.

В поле пахарю обедать приносила
Его верная, любимая Надежда,
Встрепенулась-испугалась, да взмолилась,
Он не смотрит на нее уже, как прежде.

Ей Микула, ничего не отвечая,
Только с ненавистью-бранью отпихнулся,
Рассердился на сердечные стенанья
И ушел, чтобы обратно не вернуться.

Долго шел Микула, в поисках богатства,
Потерял давно поля свои из виду,
И забрел, однажды, в царство-государство,
Где справляли по владыке панихиду.

А о труженике-пахаре, Микуле,
Люди только с уваженьем говорили,
Лишь, усопшего по чести помянули,
На правленье государством посадили.

Вот Микула Селянинович на троне,
На руке его сияет изумрудок,
Но не может он найти себе покоя,
Будоражит помутившийся рассудок.

Объезжая, как-то раз, свои угодья,
Недостаточно большими их увидел,
И нисколько не подумав о народе,
Стал войной границы ширить повелитель.

Надоели, вскоре, старые покои,-
Белокаменный дворец решил поставить,
Потянулись люди, стали стены строить,
Чтоб приятнее владыке было править.

У Микулы нет теперь предела власти,
Нет желаниям его препон досадных,
Но при всем при этом нет ему и счастья,
Не нашел бальзамов он душе усладных.

А жила в ту пору, да не по-соседству,
Расцветала красотой своей Пылавна,
И придумалось Микуле, чтоб невестой,
А затем ему женою верной стала.

Он поход за раскрасавицей не двинул,
Не пошел завоевательной войною,
Возжелал, чтоб, прихватив с собою свиту,
Ей явиться во дворец его, самою.

Хоть не по сердцу такое обращенье,
Но Пылавна пред Микулою предстала,
А увидев рук владыки украшенье,
Что зеленую отраву излучало,

Позабыла обо всех своих печалях,
В голове её теперь другие мысли,
Перстень делал свое дело и, блистая,
Ссорил всех промеж собой родных и близких.

-Ты, Микула Селянинович, жених мой,
Подари невесте свадебный подарок,
Я хочу, чтоб сняв с руки мне перстенек свой,
Отдал в качестве супружеского дара.

И пошел меж ними торг, да не на шутку,
Не хотел с кольцом Микула распроститься,
Только злато-серебро, соболью шубку
Не брала она и оба стали злиться.

Ей ненадобны ни села, ни деревни,
Ни угодий, ни дворцов она не хочет,
Отвергает драгоценные каменья,
То, упрашивая, плачет, то хохочет.

Не житье теперь в покоях у Микулы,
То невестушке не так, да сё не эдак,
Ни к чему его красивые посулы,
Нужен только изумруд с волшебным светом.

Подустав от препирательства с Пылавной,
Раз решил Микула съездить на охоту,
День сиял, погода выдалась на славу,
Он оставил во дворце свои заботы.

Приказав шатер раскинуть в чистом поле,
Целый день гонял в лесу зверье да птицу,
Разгулялся наш Микула на просторе,
На заре вечерней только возвратился.

Над шатром мерцают звезды в темном небе-
То в глазах у Славы слезы задрожали,
Да каким бы сын упрямым, дерзким не был,
Мать простит, как бы ее не осуждали.

Вот отужинав, Микула спать ложится,
Не в хоромах белокаменных в постели,
А в шатре на покрывалине и снится
Будто он младенец в детской колыбели.

Подошла к нему сыра земля Земница-
Его бабушка любимая родная,
Добрый, теплый свет в глазах ее лучится,
И беря за руку, внука поднимает.

Повела его по миру, показала,
Правду всю ему нагольную явила,
И Микула ужаснулся поначалу,
Сердце каменное дрогнуло, заныло.

Он увидел, как на трудные работы
Люд стекается из разных поселений,
Изможденный весь в истрепанных лохмотьях,
Даже в праздники ему не до веселий.

Кто-то гнал людей на труд тяжелый рабский,
Да скрывал себя под черною одеждой.
Бил бичем и хохотал при том ужасно
Голодай – заклятый враг Микулы прежде.

Вот приходит он в село свое родное,
Где с детьми Надежда в хижине убогой,
И ожило сердце, а про роковое
Он мороково кольцо забыл до срока.

И тогда праматерь – бабушка Земница
Привела его обратно в чисто поле,
Где, отужинав, усталый спать ложился,
После долгого гулянья на приволье.

И дала Земница внуку подаванье-
Что ни есть, на первый взгляд, суму льняную.
- Я даю тебе, Микула, на прощанье,
В этой сумке, тягу всю мою земную.

Ты бери подарок, он тяжел и легок,
Тяжек труд земной, да легким будет счастье,
Пусть не взрачен, вид его совсем не дорог,
Овладеешь над землей большою властью,

А в труде же обретешь такую силу,
Что и тяготы его ты не заметишь,
А с тобою вместе, людям все по миру
Будет радость, коль земле ты не изменишь.

Пробудился ото сна в шатре Микула,
Снова пахарь он и труженик усердный,
Сердце чистое, душа легко вздохнула,
А мороков изумруд на пальце вертит.

Вот, взглянувши на него, на перстеняку,
Ослеплен опять Микула злом вселенским,
В тот же миг он ощутил такую тягу,
Что не смог шагнуть и шагу больше с места.

И нащупал он опущенной рукою,
На бедре подарок – сумочку льняную,
Поглядел – душа опять полна покоя,
Лишь, о детях и жене теперь тоскует.

Заходил в шатер владыкою надменным,
А выходит нынче пахарем Микула,
Поспешил домой наш труженик смиренный,
Так в края его родные потянуло.

часть 4.

А Пылавна, в белокаменных покоях,
Уж не день не два, Микулу поджидала,
Собралась за ним в шатер во чисто поле,
И найти его пустым неожидала.

Только вовсе не жених её всевластный
Нужен был несчастной, брошенной невесте,-
Ей хотелось, в дополнение к убранству,
Получить его волшебный чудо-перстень.

И красавица на поиски пустилась.
Долго ль коротко ль, нашла-таки пропажу,
Как увидела – в лице переменилась,-
Царь-Микула грозный в поле землю пашет.

И, смеясь ехидно, к пахарю подходит,
- Это что за превращенье получилось?!
А сама ему на руки так и смотрит.
Нет кольца, куда ж оно запропастилось?

Посмотрел Микула-пахарь на девицу,
Но бросать свою работу не желая,
От неё в другой край поля устремился,
На вопросы ничего не отвечая.

А она, когда ему смотрела в спину,
За трудом не легким, молча, наблюдала,
И, уверенною пахаревой силой,
Любовалась и обратно поджидала.

Уж теперь не надо ей ни царств, ни власти,
А о перстне золотом давно забыла,
Захотела с ним делить беду и счастье
И об этом, подходя, заговорила.

- Хороша же ты, красавица Пылавна.
А краса девицы, словно в небе солнце,
Только двух светил мне на небе не надо,
Есть Надежда у меня, как луч в оконце.

Лишь она мне и опора и награда,
Ну, а ты еще найдешь себе другого.
Время лечит, зарастет на сердце рана
И полюбишь ты красавца удалого.

И, отправившись за сошкою обратно,
Он повел по пашне новую бороздку,
И, оставшись в одиночестве, Пылавна
Еще долго вытирала молча слезы.

Задушила грусть - зеленая кручина,
Без Микулы ей и радости не будет.
И отправилась на кузню к Славомиру,
- Перекуй судьбу! Пусть он меня полюбит!

- Не берусь я сделать этого, девица.
Много судеб поломаю понапрасну,
Но попробую, коль ты на то решишься,
Отковать совсем другую. Ты согласна?

- Но еще тебя сейчас предупреждаю,
Для того чтоб жизнь удачной получилась, 
Вместе с радостью скую тебе страданья.
И не мешкая, Пылавна согласилась.

При большой дороге ветхая лачуга,
Там лежит Пылавна в язвах и коросте,
Нет девице исцеленья от недуга,
Все нутро ее гниет, болят все кости.

Не кузнец наслал на девицу хворобу,
Изнутри болезнью нечисть выходила,
Та, что в перстне изумрудовом Морока,
Колдовским сияньем многих заразила.

По большой дороге мчится конь ретивый,
На спине его седок собою статный,
Весь исполненный отваги, взгляд орлиный,
Да каменьями украшен меч булатный.

Он узнал от кузнеца, от Славомира,
Что судьба его в лачуге при дороге,
Вся в болезненной коросте и нарывах,
Вот уж тридцать лет она лежит, не ходит.

Он пытался подыскать себе невесту,
Много девушек красивых и пригожих,
Но такую, чтоб была ему по сердцу,
До сих пор, никак найти, увы, не может.

Раз уж выпала ему такая доля,
Он, смирясь, решил отправиться на встречу,
Покосившийся найти во чистом поле
Дом невесты, может, что ее излечит?..

В дом Пылавны добры люди не входили,
А все больше обходили стороною,
Только нищие, калеки приносили
Хлеб да воду, и смотрели за больною.

Как увидел богатырь свою судьбину,
Он от ужаса не мог и слова вставить,
Постоял, подумал, меч из ножен вынул,
От мучений так ее решил избавить.

Размахнулся, рубанул, да сердцем дрогнул,
Беззащитную калеку жалко стало,
И в обратную отправился дорогу,
Без оглядки, чтоб ничто не задержало.

А когда махал мечем в лачуге тесной,
Зацепился обо что-то рукоятью,
И огромный камень яхонтовый, треснув,
Откололся, потерявшись под кроватью.

Годы шли, а богатырь так не женился,
Не нашел для сердца милую усладу.
Он своей судьбою так распорядился,-
Нет жены, но и такую мне не надо.

Раз, гуляя меж рядами, по базару,
Симпатичную торговку заприметил,
На щеках ее румянец розы алой,
Речь игривая, а взор лучист и светел.

А потом, когда наутро брачной ночи,
На груди своей жены рубец увидел,
Славомира вспомнил, что ему пророчил,
И любовь свою, впредь, больше не обидел.

конец