Моя жизнь в СССР — поездки «на картошку»

На модерации Отложенный

Одним из неотъемлемых признаков жизни в СССР был выезд «на картошку». Это, если кто не знает, обязательная "отработка" в колхозах или совхозах определенного времени (не меньше месяца в год) практически для каждого учащегося или работающего. Трудовых рук для полевых работ (почему-то!))) всегда не хватало. Местные "аборигены" только руководили приезжими, но на полях их не было видно. Складывалось впечатление, что студенты и научные сотрудники "тянули" на себе все сельское хозяйство.

Выезд на картошку

«Ездить на картошку» (название условное) начинали буквально с 5-6-x классов школы: под присмотром учителей детей вывозили, например, на прополку морковки или свеклы  — на один день. Сколько было загублено тих корнеплодов при такой прополке, никем не подсчитано, но подозреваю, что далеко не один центнер! Городские дети дергали все подряд — тем более, что молоденькая морковка очень была похожа на только что проклюнувшиеся из земли сурепку или ромашку, а свекла вообще выглядела самым обыкновенным сорняком.

В институтах начинали занятия на месяц-полтора позже — всех студентов и большую часть преподавателей отправляли в колхозы. Хочешь ехать или нет, никто спрашивать не будет... Не хочешь ехать, мол, забирай документы и вперед, в армию...

Красноярскому государственному университету, например, повезло — у нас "на картошку" отправляли только один раз за пять лет — как правило, в начале второго курса. Как тогдашнему ректору удалось этого добиться — история об этом умалчивает... Но все знали: отмучаешься один раз на втором курсе — и больше никаких колхозов и "картошек". Политех, студентов которого гоняли "на картошку" каждый год, люто нам по этому поводу завидовал...

И вот он наступил — мой второй курс, а вместе с ним поездка "на картошку".

Вначале мы долго ехали на прекрасном автобусе под названием "Пазик". Было жестко, тесно и непрерывно трясло. Зато, правда, весело — студенты же. За шесть часов поездки мы перепели все песни, которые знали, пересказали все анекдоты, съели всю взятую в дорогу еду... и только хотели было начать скучать и тосковать, как выяснилось, что мы уже приехали. Точного названия колхоза моя память не сохранила. Помню что было это где-то в Партизанском районе — даже сейчас глушь. Тогда же глушь была ваще несусветной...

Нас выгрузили, поселили в жилье и выдали полагающееся нам "материальное довольствие" — ватники и резиновые сапоги. Плюс к этому, каждому полагалась железная кровать, матрац и относительно чистое постельное белье. Жилье я помню до сих пор — продуваемый всеми ветрами барак (не ОБАМА), поделенный на три комнаты — в одной жили девочки, в другой — мальчики, третья исполняла роль  прихожей. Впоследствии в ней непрерывно валялись наши мокрые ватники и грязные резиновые сапоги.

После размещения на постой нас повели в столовую, которая произвела самое неоднозначное впечатление.

Порции были большие, котлеты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО из мяса, и есть все это вполне можно, но — боже! — сколько там было мух!.. Я ни на какой помойке столько мух не видел. Поэтому половину времени я ел, кое-как прикрывая еду от мух руками, вторую половину — пытался разгонять их.

На следующий день нас подняли в полседьмого утра. В семь был завтрак, в восемь надо было быть уже на поле (один в один, как на фото).
Меня "поставили раком" над бороздой и отмерили метры. Надо сказать, что убирать картошку я к тому времени умел. Ну, или думал, что умел — каждый год мои родители сажали 25-30 соток картошки, и я, естественно, принимал участие в ее уборке. Но после первых двух часов работы в поле я понял, чем отличается ПРОМЫШЛЕННАЯ уборка от работы на собственном поле. К концу рабочего дня мне хотелось только одного — упасть, лежать и не двигаться. И ведь на тот момент я НЕ ИМЕЛ пузика, имел первый разряд (по туризму) и вообще считал себя довольно спортивным молодым человеком... Через год, в геологической партии, мое заблуждение по поводу моей пригодности к ежедневной тяжелой работе развеют окончательно.

В общем, это был ад... Я проклял всё — себя, Советский Союз, родной университет, местных жителей... ВСЁ!. Скорее всего, я бы не доработал до конца срока и сбежал бы, «вылетев» за это из университета.

Но на следующий день ко мне подошел один из "местных", мужик лет тридцати пяти и сказал: «Слушай, ты тут вроде постарше, остальные у вас совсем сопляки, пошли выпьем, а то я один не могу, а больше не с кем». Мне было уже до такой степени на все пофиг, что я пошел с ним пить самогонку. И после первых ста грамм самогонки (которую я до этого момента ни разу не пробовал) вдруг перестали болеть руки и ноги, перестал ощущаться холод и всеобщая промозглость. Даже мухи как-то перестали меня беспокоить...

И этот самый мой «местный» собутыльник сказал мне, когда я пожаловался на свою неспособность к работе: "А ты утром перед выходом на работу прими 150г и потом в обед столько же — и ничего у тебя болеть не будет». Терять мне было нечего —так я и начал поступать. Все остальные дни моего пребывания в колхозе я ходил постоянно полупьяным, благо самогонка стоила гроши. Болеть и правда ничего не болело (кроме головы — спросонья и до приема "дозы"), но вся жизнь в колхозе слилась в какой-то один затяжной кошмар...

Не было у меня ни романтических историй, ни героических похождений, ни трепетных единений с природой — только непрерывная работа и столь же непрерывная пьянка.

Как мне потом сказал мой двоюродный брат, всю жизнь проживший в деревне: «А ты думаешь, местные как-то иначе живут?»

Да, как все это выносили все остальные — я, честное слово, не знаю. Возможно, я просто изнеженный городской ребенок. А возможно, остальные и не пытались работать — просто тихо тянули время до конца рабочего дня. Честно — я просто уже не помню, прошло тридцать лет. Но вот свой ЛИЧНЫЙ ужас перед тупой выматывающей физической работой помню до сих пор. И больше заниматься такой работой не хочу. НИКОГДА.