Почему экономика стала новой религией

Хотя экономика оперирует цифрами, она не является наукой в прямом смысле этого слова, поскольку исследует не неживую, растительную и животную природу, а природу человеческую. Разве может человек исследовать самого себя, не приподнявшись сперва над собой?

В кризис мировую экономику вогнали адепты церкви экономической эффективности: они слепо верят в свою компетентность, выписывают всем государствами одну и ту же пилюлю и наотрез отказываются учитывать иррациональные поступки людей в своих теориях. Экономисты должны снова превратить экономику из религии в науку, требует физик Марк Бьюкенен.

На Бога уповаем

Экономика давно перестала быть наукой. Теперь экономика – религия, и впору открывать церковь «святого Бернанке» или секту ревнителей высокой инфляции, считает физик-теоретик Марк Бьюкенен (Mark Buchanan), автор книги «Прогноз: чему физика, метеорология и естественные науки могут научить нас в экономике» (“Forecast: What Physics, Meteorology and the Natural Sciences Can Teach Us About Economics”).

Экономисты никогда не строят нейтральных теорий, они навязывают с их помощью свои ценности, убежден ученый:

  • Пик поклонения новой церкви – экономике – пришелся на последние годы перед кризисом 2008 года. Тогда некоторые экономисты начали пропагандировать экономический империализм. Они стремились всё довести до законов высшей математики – от социологии до антропологии – и везде искали рациональное.
  • Кризис немного сбил с них спесь. Внимание переключилось на психологическую революцию. Стало ясно, что рациональный идеал экономической теории – это даже не отправная точка, а грубая карикатура на действия реальных людей, и рациональность – аномалия в жизни человека.
  • Для измерения объемов торговли экономисты взвешивают затраты и выгоды, расходы на зарплату рабочим и транспортную составляющую.
    Они легко поддаются измерению в денежном выражении, и, на первый взгляд, такой подход кажется объективным. Но вот беда: экономисты сами решают, чтó годно для анализа, а что можно игнорировать.
  • Нельзя измерить социальные потрясения в обществе. Фанатичная вера в экономический прогресс заставляет людей забыть о духовном и думать только об экономической эффективности, идею о господстве которой внушили им экономисты.
  • Экономика пронизана скрытыми оценочными суждениями, что делает любые рекомендации далекими от подлинной науки. К примеру, большинство экономистов отстаивает ту точку зрения, что ослабление профсоюзов в США и других западных странах идет на пользу компаниями, которым профсоюзные деятели мешали адаптироваться к требованиям рынка. Однако видные экономисты Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон убеждены, что профсоюзы не просто влияют на спрос и стоимость рабочей силы – они сыграли важную роль в создании и поддержке демократии, в ограничении политической власти корпораций и смягчении неравенства в доходах.
  • Уверенные в своей правоте экономисты предлагают, как им кажется, универсальные рецепты, применение которых приводит подчас к весьма неожиданным последствиям. Асемоглу и Робинсон приводят в пример приватизацию в России в 1990-х годах. Идея заключалась в том, что частная собственность пойдет на пользу любой экономике, а на практике приватизация привела к незаконному обогащению олигархии и росту неравенства, которые подготовили почву для появления авторитарного режима.
  • Проповеди об экономической эффективности помогли заложить основу финансового кризиса. Уверенность в чудесах финансовой модели привела к отказу от барьеров между коммерческой и инвестиционной банковской деятельностью, отсутствию контроля за быстро развивающейся торговлей деривативами.
  • Трагической ошибкой стала пьянящая уверенность в том, что экономические рецепты одни для всех стран. Экономистам неплохо бы разнообразить набор лекарств и сменить веру в свою всесильность на признание объективной сложности реальной картины мира.