Немец с поляком - братья навек.

Читаю "Секреты польской политики" http://www.k2x2.info/istorija/sekrety_polskoi_politiki_sbornik_dokumentov/index.php и диву даюь. Совершенно удивительным образом пан Пилсудский и его преемники уверовали в возможность польско-нацистского консенсуса с последующим кооперативным пожиранием России. Какие фантазии будоражили умы ответственных польских политиков - большая загадка. Казалось бы, действительность не давала никаких оснований думать о том, что Польша для Германии - партнёр, а не десерт. 

Ниже следуют отрывки из статей польских историков, опубликованных с книге: 

Германская экспансия в Центральной и Восточной Европе

Сборник статей по истории так называемого «Дранга нах остен» Перевод с польского И.В.Созина и И.С.Миллера Под редакцией и со вступительной статьей В.Д.Королюка Издательство «Прогресс» Москва 1965

Новак и Паевский описывают экономическую войну, которую Германия вела против Польши в 1920-е годы. 

Нельзя сказать, что немецкая агрессивность не была ничем спровоцирована, но масштабность германского натиска времён Веймарской республики впечатляет. Как можно было предположить, что Гитлер будет обращаться с Польшей бережнее?

Здислав Новак

Экономические основы империалистической экспансии Германии в Восточной Европе

 После неудавшегося экономического бойкота Польши в 1919—1922 годах, выражавшегося в отказе продавать машины, станки и иные изделия, необходимые для послевоенного хозяйственного восстановления Польши, бойкота, от которого пришлось отказаться из-за быстрого расширения торговли Польши в этой области с другими европейскими странами, Германия приступила в июне 1925 года к генеральной экономической диверсии. В это время оканчивался установленный Версальским договором срок беспошлинного ввоза в Германию верхнесилезского угля. В полной мере оценивая роль, какую для польской экономики играл вывоз угля, и значение для нее германского рынка, Германия решила превратить это обстоятельство в орудие политического и экономического нажима. 15 июня 1925 года она ввела запрет на ввоз угля из Польши, предложив ей затем квоту в размере 60 тыс. тонн в месяц (до этого ввозилось 500 тыс. тонн) в обмен на отказ от ликвидации немецких имений в Польше. Польша ответила на эту диверсию общим постановлением о запрете ввоза некоторых товаров из государств, которые применяют по отношению к ней подобные дискриминационные меры. Тогда Германия ввела новые значительные ограничения на импорт польских изделий; в ответ последовали дальнейшие контрмеры со стороны Польши. В результате в начале июля 1925 года немецкие заказы на импорт из Польши сократились до 56,6 % существовавшего до этого импорта, что составляло всего лишь 2,78 % общего импорта Германии. В то же время польские заказы сократились до 46,88 % импорта из Германии, составлявшего 16,05% общего импорта Польши². Германия отдавала себе отчет в неравенстве завязавшейся

2 Cm. B. R z e p e с k i, Zatarg gospodarczy polsko-niemiecki,

Warszawa 1930, str. 1.

216

борьбы и поэтому всячески ее провоцировала. Немецкие импортные ограничения распространялись, помимо угля, главным образом на продовольственные товары, скот, сырье и полуфабрикаты, доля которых в польском экспорте составляла 73—77%. Польша могла прибегнуть к ответным запретительным действиям только в отношении готовых изделий, которые в значительной мере были необходимы польской экономике, а также предметов роскоши. Когда таможенная война стала предметом переговоров, Германия потребовала значительного снижения пошлин на товары, производство которых в Польше начало развиваться, и в то же время отказалась предоставить льготы в отношении товаров, которые Польша не производила. Стоит привести тогдашнюю оценку немецких требований из книги А. Рингмана:

«Следует учитывать, что немецкое машиностроение, самое мощное в Европе и уступающее в мире только американскому, наилучшим образом приспособлено к немецким военным потребностям и экспорт машин организован при этом так, чтобы затруднить заграничным

покупателям замену немецких машин машинами из других государств на случай вооруженного конфликта с Германией. Представив себе все это, а также всю систему политических отношений между Германией и Польшей, нетрудно догадаться, что требование снижения пошлин на 284 вида товаров является явным покушением на само существование польского машиностроения и означает по существу стремление к полному военно-стратегическому подчинению Польши, чтобы затем «мирным путем» восстановить границы Германии 1914 года»¹.

Имеет смысл также привести оценку таможенной войны, которую дает американский экономист Дж. Тэйлор:

«Не может быть никаких сомнений в значении этой борьбы; в таможенной войне с Германией Польша боролась за свою экономическую независимость. Германия обратила всю свою экономическую мощь на достижение внеэкономических целей. Использование экономического

1 A. R і n g m a n n, Polsko-niemieckie stosunki gospodarcze,

Warszawa 1929, str. 88—89.

217

проникновения для подрыва политической независимости изобрел отнюдь не Гитлер. Оно поощрялось и практиковалось такими «хорошими» немцами, как Густав Штреземан! В своей речи 7 сентября 1925 года он, например, говорил: «Третьей большой задачей... является решение проблемы наших восточных границ, возвращение Данцига, Польского коридора и исправление границы в Силезии». Несколькими месяцами ранее как раз вспыхнула таможенная война, а цели Германии были ясно определены газетой «Франкфуртер цейтунг» от 14 июня 1925 года: «Или Польша втянется с нами в тотальную экономическую войну (она, правда, причинит нам ущерб, но мы это перенесем), в ходе которой польская угольная и лесообрабатывающая промышленность будет разорена, или она подпишет с нами такой договор, какого мы хотим. Так или иначе Польша выйдет из этой таможенной войны смертельно раненной. Она лишится сил, а в конечном счете и независимости»¹.

1 J. Taylor, The Economic Development of Poland 1919—1950,

New Jork 1952, p. 117—118.

Януш Паевский

Немецкие попытки „натиска на Восток" в период империализма

Когда в 1920 году польские власти в соответствии с постановлениями Версальского договора приняли решение о национализации собственности бывшего кайзера Вильгельма II, бывших немецких династий и немецких

союзных государств, правительство Германии издало закон, запрещавший экспорт в Польшу. Целью запрета было не только склонить Польшу к отказу от принадлежащих ей прав. Прицел был куда более далеким: настолько дезорганизовать экономическую жизнь в Польше, чтобы сделать невозможной организацию молодой польской государственности. Об этом красноречиво говорит письмо, направленное 11 октября 1920 года прусским министром финансов Людеманом министру внутренних дел: «Запрет вывоза [из Германии в Польшу.— Я. Я.], осуществляемый последовательно, вызвал бы в польской экономике такие трудности, что польское пра-

243

вительство не смогло бы противостоять этому натиску»¹. Известный публицист Теодор Вольф заявил 12 мая 1921 года на страницах «Берлинер тагеблат»: «Мы хотим экономически иссушить Польшу»². Бывший провинциальный президент в Быдгощи (Бромберге) фон Бюлов, который часто ездил в Польшу, представил правительству отчет о результатах запрета вывоза в Польшу, заканчивавшийся таким выводом: «Если славянина не держать в узде, то с ним нельзя столковаться»³.

В соответствии с этим принципом правительство Германии упорно продолжало идти по пути запрета вывоза, хотя германской экономике, особенно в Силезии, такая экономическая политика по отношению к Польше также наносила ощутимый ущерб. На это жаловались некоторые представители крупного капитала⁴. Бойкот был прекращен лишь в 1922 году, а за отмену своих незаконных распоряжений Германия заставила платить новыми польскими уступками. Ведомство иностранных дел позже с сожалением объясняло, что больших уступок от Польши не удалось добиться.

Но это была лишь разведка боем. Настоящая атака последовала несколько позже. 1924 год принес Германии конец инфляции, относительную стабилизацию экономики и миллиардные американские займы. Германские

монополии сочли свои позиции окончательно упроченными и перешли в наступление как во внутренней, так и во внешней политике.

Повод для атаки на Польшу подвернулся быстро. 10 января 1925 года утратили силу постановления Версальского договора, признававшие за Польшей в одностороннем порядке формулу наибольшего благоприят-

1 Цит. по: В. Puchert, op. cit. на основе материалов прусского министерства внутренних дел (ЦГА в Мерзебурге).

3 Цит. по: К. Smogorzewski, Propaganda «korytarzowa» zagranica, Torun 4930, str. 10.

3 Цит. по: В. Puchert, op. cit. на основе материалов прусского министерства земледелия (ЦГА в Мерзебурге).

4 Например, в памятной записке торгово-промышленных палат Нижней Силезии от 30 июля 1925 г., представленной министерству

иностранных дел, указывалось, что таможенная война с Польшей серьезно нарушает экономическую жизнь Силезии. Основы экономического расцвета Силезии авторы памятной записки видели в возможности экспорта в Польшу. Текст памятной записки воспроизводит Е. Красуский (op. cit., str. 492).

244

ствования.

15 июня 1925 года прекратило действие наложенное на Германию верхнесилезской конвенцией 1922 года обязательство беспошлинно принимать уголь из Польши. Германское правительство искусно оттягивало начало переговоров с Польшей о торговом договоре. Это позволило ему развязать в 1925 году таможенную войну с Польшей. На основании доступных сейчас документов мы можем со всей уверенностью утверждать, что германское правительство давно готовилось к тому, чтобы сразу после истечения срока действия соответствующих статей Версальского договора и верхнесилезской конвенции развернуть с Польшей ожесточенную экономическую борьбу. Один из членов германской делегации, которая подписала в Женеве верхнесилезскую конвенцию, еще в 1922 году представил памятную записку, в которой писал, что германские уполномоченные при формулировании отдельных статей конвенции стремились сохранить для Германии возможность начать торговую войну¹.

15 июня 1925 года германское правительство закрыло границу для ввоза польского угля. Поляки ответили запрещением ввоза некоторых товаров из Германии. Со стороны Германии последовали новые ограничения и репрессии. Разгорелась таможенная война, которая сильно ударила по Польше, поскольку Германия была ее важнейшим торговым партнером. Немецкие запрещения коснулись 56,6% экспорта Польши в Германию, что

составляло 26,75% всего польского экспорта. Для Германии значение введенных ею запретов было минимальным— они охватывали лишь 2,78% всего ее импорта. Ответные польские распоряжения коснулись 46,88 % германского экспорта в Польшу, но это составляло лишь 3,5% всего экспорта Германии².

Все же Германия тоже терпела ущерб. Однако политическая цель — нанести Польше смертельный удар — и интересы некоторых промышленных магнатов взяли верх над всеми иными соображениями. Это убедительно подтверждают признания наиболее компетентного ли-

1 См. В. Puchert, op. cit.

2 См. J. Tomaszewski, Stabilizacja waluty w Polsce. Z ba-

dan nad polityka gospodarcza rzadu polskiego przed przewrotem

majowym, Warszawa 1961, str. 182—183.

245

ца — министра иностранных дел тогдашней Германии Густава Штреземана.

«Нам не нужна таможенная война, — писал Штреземан летом 1925 года, — поскольку мы экспортируем в Польшу товаров на 400 миллионов марок. Но, с другой стороны, мы не можем беспрепятственно допускать на наш рынок польский уголь, так как германская угольная промышленность переживает сейчас острый кризис, из-за которого в Вальденбурге царит настоящий голод. Чрезвычайно трудно найти выход из положения, особенно учитывая, что пресса стоит на стороне германской угольной промышленности (Гугенберг) и требует экономического разрыва с Польшей»¹.

Хорошо известная и весьма влиятельная газета «Франкфуртер цейтунг» писала 14 июня 1925 года: «Так или иначе Польша выйдет из этой таможенной войны смертельно раненной. Она лишится сил, а в конечном счете и независимости... А тогда, через несколько лет... мы добьем умирающую»².

Таможенная, или торговая, война — выражение неточное, слишком узкое. Война, развязанная в 1925 году германскими империалистами, была экономической войной, а если для большей ясности воспользоваться современным термином, то можно сказать, что эта была холодная война.

В Польше свирепствовал острый экономический кризис, серьезно осложненный разрывом торговых отношений с западным соседом. При тогдашнем социальноэкономическом строе правительство и правящие классы видели наиболее эффективный выход из тяжелого положения в получении крупного иностранного займа. Инструкции Штреземана, направленные в 1925 году германским дипломатическим представительствам в западных странах, предписывали не допустить, чтобы крупные банки предоставили Польше какой-либо заем³.

1 G. Stresemann, Vermachtnis, Der Nachla? in drei Ban-

den, Berlin (1932), Bd. II, S. 308.

2 Цит. по: К. Smogorzewski, op. cit, str. 10—11.

3 См. B. Puchert, op. cit., на основе материалов имперского

министерства экономики (ЦГА в Потсдаме).

246

Инструкции Штреземана имели тем большее значение, что во всем мире ликвидация напряженности в польско-германских отношениях рассматривалась как необходимое предварительное условие предоставления Польше иностранной финансовой помощи. В этих условиях в декабре 1925 года в Берлин был послан с неофициальной миссией видный политик и экономист депутат д-р Герман Диаманд¹. В ходе переговоров Яльмар

Шахт, который тем временем стал президентом Имперского банка², заявил, что никакой экономический договор невозможен без предварительного «политического умиротворения». Что же понимали германские империалисты под «политическим умиротворением»? Достаточно сказать, что, по мнению тогдашних берлинских кругов, предварительным условием «умиротворения», следовательно, не самим «умиротворением», а лишь расчисткой пути к нему должно было быть возвращение Германии Поморья и Верхней Силезии³.

Штреземан и его сотрудники вполне отдавали себе отчет в том, что такие условия не будет обсуждать ни одно польское правительство. Как полагали в Берлине, рассмотрение их было бы возможно лишь в случае полного краха польского государства. Именно такова была цель действий германских империалистов. Президент Имперского банка Шахт по просьбе Штреземана снесся с влиятельным американским финансистом Гарриманом, дабы помешать предоставлению Польше американских займов. В Лондоне на страже интересов германских монополий стоял управляющий Английским банком

1 Неопубликованные материалы о миссии Диаманда см. в статье В. Ratynskaja, Niemcywobecstabilizacjiwalutypolskiejwlatach 1925—1926, «SprawyMiedzynarodowe», nr. 9, 1960, str. 70—83. См. также L. Zimmermann, Deutsche Aussenpolitik in der Aera der Weimarer Republik, Gottingen — Berlin — Frankfurt (1958), S. 338.

2 В донесении польской миссии в Вашингтоне от 30 января 1926 г. указывается: «В целом можно смело сказать, что после Монтегю Нормана Шахт является тем лицом, чье мнение по европейским вопросам, особенно если речь идет о Центральной Европе, считается здесь наиболее авторитетным». Цит. по: Z. Landau, Polskiezagranicznepozyczkipanstwowe, Warszawa 1961, str. 190—191.

3 Cm. Z. J. Ggsiorowski, Stresemann and Poland after Locarno, «Journal of Central European Affairs», vol. XVIII, 1958, p. 294.

247

Монтегю Норман. Используя свои хорошие отношения с управляющим американским Федеральным резервным банком в Нью-Йорке Стронгом, он стремился помешать оказанию Польше какой бы то ни было финансовой помощи со стороны Соединенных Штатов ¹.

6 апреля 1926 года Норман заявил германскому послу в Лондоне Штамеру, что он противодействовал предоставлению Польше займа, хотя, по его мнению, «Польша находится, собственно, в таком положении, когда может предоставить необходимое обеспечение... Он хотел бы, чтобы Польша не получала никаких кредитов до тех пор, пока она не решится подчиниться плану Дауэса или не обратится в Лигу Наций с просьбой о помощи для оздоровления своих финансов. Этот последний способ кажется ему наиболее практичным, поскольку он мог бы дать самые быстрые результаты.

По мнению Нормана, Лига Наций могла бы ответить Польше, что ее финансовое оздоровление станет возможным лишь тогда, когда Польша постарается преодолеть все экономические и политические различия меж нею и ее соседями. Под политическими различиями следует, например, понимать проблему Данцигского коридора и Верхней Силезии. Поэтому было бы желательно возможно скорее узнать, как представляет себе уре-

гулирование этой проблемы германское правительство» ².

За благожелательные высказывания Нормана с радостью ухватился Штреземан и в конфиденциальной инструкции послу Штамеру от 19 апреля 1926 года детализировал программу политики германского империализма в отношении Польши. Этот необычайно интересный документ заслуживает внимания³.

1 См. Z. Landau, op. cit., str. 190—191.

2 Донесение посла Штамера ведомству иностранных дел от 7 апреля 1926 г. (цит. по статье В. Ratynskaja, op. cit., str. 77).

3 Текст инструкции Штреземана от 19 апреля 1926 г. приводится в работе С h. Н o 11 je, DieWeimarerRepublikunddasOstlocarno-Problem 1919—1934. RevisionoderGarantiederdeutschenOstgrenzevon 1919, Wurzburg 1958, S. 254—256.

Когда на конференции историков в Лейпциге в ноябре 1957 г. я изложил основы политики Штреземана в отношении Польши (доклад был опубликован в «ProtokollderWissenschaftlichenTagung 248 inLeipzigvom 25 bis 30. November 1957, BandII, Berlin 1958, S. 126—133), последовала такая реплика западногерманского публициста Вальтера Гёрлица в газете «Ди вельт» (№ 207 от 6 сентября 1958 г.): «Януш Паевский, профессор новейшей всеобщей истории польского Познаньского университета, относит и Штреземана к числу инициаторов второй мировой войны. Хотя Штреземан стремился решить «вопрос о Коридоре» путем мирных переговоров между Германией и Польшей, его обвиняют в том, что он хотел уничтожить Польшу». Инструкции Штреземана послу Штамеру ясно показывают, что представлял собой этот «мирный путь» Штреземана, который, как можно судить, весьма «нравится г-ну Гёрлицу. Мирное решение польско-германского спора в соответствии с германскими требованиями было, по мнению Штреземана, невозможно до тех пор, пока Польша не опустится на самое дно экономической катастрофы.

«Пока эта страна еще имеет хоть какие-то силы,— писал он в упомянутой инструкции, — ни одно польское правительство не будет в состоянии пойти на мирное соглашение с нами по вопросу о границах. Но, не говоря уже о позиции Польши, общее политическое положение Германии, в особенности относительно западных государств, еще слишком слабо, чтобы можно было с какими-либо шансами на успех поднять на международной арене вопрос относительно наших претензий к Польше.

Если бы мы попытались при поддержке Англии добиться пересмотра границ теперь, то такая попытка могла бы дать лишь частичный результат. Но частичное решение только ухудшит положение Германии, так как опасным образом затруднит действительно удовлетворительное решение вопроса. Поэтому мы должны оттягивать вопрос окончательного и прочного экономического оздоровления Польши до тех пор, пока эта страна не

созреет до пересмотра границ в соответствии с нашими требованиями, а мы не укрепим в достаточной мере свою мощь».

У Штреземана были определенные опасения, что английские и американские финансовые круги все же окажут помощь Польше. Но его успокаивали заверения президента Имперского банка Шахта, что такая опасность невелика. Его также радовала мысль, что экономическое оздоровление Польши невозможно без участия Германии:

249

«Если, однако, будет начато оздоровление Польши, особенно если его начнут англичане, мы не сможем держаться в стороне. Мы не сможем создавать впечатление, что хотим саботировать это дело, используя свои экономические позиции. Поэтому нам не осталось бы ничего иного, кроме как принять участие в международных мероприятиях, чтобы держать руку на их пульсе и влиять на ход событий в соответствии с нашими стремлениями... Мы могли бы и должны были бы действовать таким образом ради того, чтобы как можно сильнее ограничить эту помощь, чтобы Польша получила лишь безусловно необходимые, строго контролируемые средства, которые предотвратят экономический крах, но лишь подготовят окончательное оздоровление».

Германия, по мнению Штреземана, только тогда сможет санкционировать полное оздоровление экономического положения в Польше, когда этот вопрос удастся связать с пересмотром границ. Частичное же решение, например автономия для «Коридора», объединение его с Данцигом и т. п., следует решительно отвергнуть, так как невозможно «глупые решения Версальского договора заменять другими глупыми решениями».