Путин на коне или на кобыле?

В 2008 году, бывшем высшей точкой путинизма, государственный телеканал РТР показал в прайм-тайм цикл передач под названием «Имя Россия», в ходе которых страна голосованием выбирала своих самых великих исторических деятелей – примеры для подражания, отцов и кумиров нации. «Жаль, что мы не можем голосовать за живых лидеров», – сказал один из участников проекта – губернатор Краснодарского края, очевидным образом подобострастно намекая на Путина.

Когда открылось интернет-голосование, в нем явно начал побеждать Сталин. Так как его победа стала бы катастрофой с точки зрения имиджа, руководство проекта (предположительно) прибегло к некоторым махинациям, снизив результаты Сталина до третьего места и сделав победителем святого XIII века Александра Невского.

Первая десятка в основном состояла из политических лидеров и делилась на две категории. В одну из них попадали обожаемые деспоты: Сталин, Ленин, Иван Грозный, Петр Великий. Любимая путинской пропагандой идея о том, что россияне «тоскуют по сильной руке», подтвердилась.

Было нечто отчетливо мазохистское в том, что массовых убийц, кое-кто из которых в буквальном смысле убивал собственных детей, выбирали национальными героями. Однако была и вторая группа лидеров: Столыпин, Александр II, Николай II – жертвы убийц, действовавших «во имя народа».

Отношениям России с ее лидерами присуща некая жестокая двойственность. Они колеблются от обожания (деспотичного) отца до внезапного отцеубийства, от любви до ненависти. Читая книгу Бена Джуды (Ben Judah) «Хрупкая империя: как Россия полюбила и разлюбила Владимира Путина» (Fragile Empire, How Russia Fell in and out of Love with Vladimir Putin) – лучший краткий портрет путинской эпохи – можно проследить, как меняется отношение России к Путину. Из объекта любви и преклонения он все чаще становится посмешищем.

«Новости – это фимиам, который мы благословляем действия президента», – говорит в начале книги один из политтехнологов, стоявших за восхождением Путина. Власть Путина держится на «видеократии» (и угрозе ареста).

Образ телецаря представляет собой смесь из образов всевозможных российских правителей и героев. Он – воин, охотящийся на тигров в лесу, Иван Грозный, призывающий к порядку баронов-олигархов, Петр Великий, создающий гос-корпорации, которые проводят IPO на Лондонской фондовой бирже, «эффективный менеджер», подобно Сталину выводящий страну на следующий этап развития. Новые школьные учебники прочно вписывают Путина в ряд сильных и авторитарных российских правителей.

Однако если в имидже Путина есть нечто от постмодернистского коллажа, то и в его культе всегда были заметны иронические ноты. В 2011 году я побывал на вечеринке в одном из самых модных московских клубов под названием «Рай». Она называлась «Я хочу премьер-министра» (Путин тогда как раз был премьер-министром).

Вокруг шестов извивались стриптизерши, выкрикивавшие признания в любви к Путину. Богатые и красивые пили за него и надевали на лица его маски. Причем это не была сатира, направленная против лидера. Общий тон был несколько сложнее.

«Мы будем тебя почитать, – казалось, говорили участники вечеринки, – но мы понимаем, что живем в современном обществе, в XXI веке, в котором такое почитание абсурдно.

Пока ты играешь в хорошего лидера, мы играем в лояльных подданных, а тем временем все, и ты, и мы, будут заниматься настоящим делом – делать деньги…

При этом мы знаем, что нас бросят в тюрьму, если мы против тебя выступим, и это делает наши ужимки еще более дикими». Были и другие вещи в том же духе – например, поп-песня «Хочу такого, как Путин» или выпущенный студентками престижного Московского государственного университета эротический календарь в честь Путина, на страницах которого привлекательные девушки заявляли:

«Леса потушили, а я все еще горю…»

«Как насчет третьего раза?» (Шутка, обыгрывавшая темы секса и намерений Путина баллотироваться на третий президентский срок).

Что это, лесть? Или издевка? И то, и другое, и – одновременно – ни то, ни другое. Так выглядит воплощение извращенных стратегий власти современной России, отражающее путинский китчевый маскарад образов власти.

Если у Москвы XXI века есть любимый художник, то это Джефф Кунс (Jeff Koons). Ее любимый фотограф – Дэвид Лашапель (David Lachappelle).

Путешествуя по российской провинции и углубляясь в механизмы путинского правления, Джуда выявляет фантомную природу видеократии.

Скажем, однажды он побывал в Нижнем Тагиле – заводском городе на Урале, о котором много говорили в 2011 году после очередной путинской видеоконференции. В ходе этой конференции, на которой лидер разговаривал в прямом эфире с людьми с разных концов страны, тагильские рабочие, стоя в своих комбинезонах перед танком, пообещали Путину, что если протесты против него продолжатся, они сами «приедут в Москву отстаивать стабильность».

Однако добравшись до Тагила, Джуда обнаружил, что эти «рабочие» были пиарщиками и управленцами, переодетыми в (подозрительно аккуратные) комбинезоны. Такой вот любительский политтеатр.

Опирающийся на подобные призрачные основы имидж Путина в любой момент может исказиться, поблекнуть и перекоситься.

На Дальнем Востоке Джуда готовил материал о «приморских партизанах» – молодых парнях, которые убивали коррумпированных полицейских и которых многие считают, скорее, «робин гудами», чем простыми убийцами. Местные жители говорили журналисту, что Путин губит Россию, а его вороватые чиновники высасывают ее досуха.

Делая себя лицом новой, возрождающейся России, Путин становится и лицом всей ее коррупции. Стоит заметить, что это страна, в которой, как пишет Джуда, «38% граждан испытывают желание убивать коррумпированных чиновников иногда, а 34% – всегда». Путин подражает обожаемым Россией самодержцам, но логика культуры указывает, что ему придется унаследовать и роль свергнутых правителей. «Его преследует призрак Николая II», – пишет Джуда.

Проведенный ранее в этом году «Левада-центром» опрос показал, что россияне сейчас считают величайшим лидером России в XX веке Брежнева. В передачах 2008 года он даже не вошел в первую десятку, и его нынешнюю популярность следует, по крайней мере, частично, считать результатом кремлевской пропаганды, восхваляющей брежневскую эпоху в школах и на телевидении и сравнивающей путинскую «стабильность» с правлением Брежнева.

Кремль активно старается представить образы стареющего бессменного правителя и бесконечной стагнации как идеал, а не медленную, унылую катастрофу.

Судя по всему, Путин пытается найти выход из ситуации исторического выбора между Сталиным и Николаем II. Однако в ходе опроса Брежнев всего на один процентный пункт обогнал Ленина, совсем не намного опередившего Сталина и Николая II. Таким образом,спасительный отрыв выглядит пугающе маленьким.