Колеса

 ЗИС-101

Мое знакомство со средствами передвижения хронологически надо начинать с 39-го года прошлого века. Правда, до этого меня, вероятно, возили в детской коляске, но это почему-то совершенно не запомнилось.  Зато хорошо помнится езда на санках, особенно когда ложишься на живот задом наперед: при такой позиции земля, точнее – снег под полозьями бежал намного быстрее.  Конечно, еще санки очень впечатляли, когда на морозе мы пытались лизнуть языком блестящий полоз. 

А вот в 39-м у отца появилась служебная машина, и не какая-нибудь, а ЗИС-101, поскольку отец, которому тогда было всего 30 лет, был назначен наркомом, то есть министром - по нынешнему табелю о рангах, текстильной промышленности РСФСР.  Как я понял гораздо позднее,  это назначение в значительной степени определялось не столько выдающимися организаторскими способностями отца, сколько тем, что к 39-му году Сталин со своими инициативными помощниками, мягко говоря, - отстранил от руководства весьма значительную часть опытных, но не оправдавших высокого доверия руководящих кадров.

Эту самую шикарную по тем временам советскую машину я увидел, когда мне исполнилось 4 года. В машине было много сидений, в том числе сзади два дополнительных откидных, на одно из которых меня как-то усадили; еще было поднимающееся стекло, которое могло отделять водителя от пассажиров, и желтая кнопка стартера. 

Эту кнопку я запомнил потому, что однажды, забравшись в пустую машину (дело было в доме отдыха в подмосковной Клязьме) я, покрутив баранку, попробовал нажать на эту самую кнопку. Машина зарычала и дернулась. Я перепугался и удрал. Преступление осталось не раскрытым. До сих пор. Помню, что водителя, который возил отца, звали Дмитрий Алексеевич. Других впечатлений от машины память не сохранила. Что касается прочих впечатлений от тогдашнего автопарка, то можно добавить, что я узнал,  что самый большой грузовик  - это «пятитонка»: мы играли в салочки, и если водящий слишком долго преследовал кого-то одного из играющих,  преследуемый требовал снисхождения и некоей справедливости с помощью воплей «за одним не гонка,  я не пятитонка!»

В 1940 году мы опять с матерью и братом жили летом там же, в Клязьме. Отец приезжал к нам после работы, но, наверное, не каждый день: члены правительства, и не только они, должны были сидеть на рабочих местах до тех пор, пока Иосиф Виссарионович не выключит свет в своем кабинете в Кремле, а он был не только вождем всего прогрессивного человечества, но, так сказать, по совместительству, еще и совой. Иногда отец возвращался не из своего наркомата, а из Совнаркома. Как это слово расшифровывается, я не знал, подозревая, что это что-то вроде «сын наркома», смутно, впрочем, понимая, что со мной или с братом это вряд ли как-то связано.

                                  ПРОЛЕТКА

Следующим экипажем у отца, как ни странно, была «пролетка», - так называлась открытая коляска на шикарных рессорах, принадлежавшая когда-то неизвестному буржую, а затем попавшая на службу в качестве  персонального транспорта директору ткацко-прядильной фабрики «Красная Талка» в Иванове. Именно такое назначение получил отец после того, как его разжаловали из наркомов зимой 42-го «за невыполнение плана по производству сукна».

Отец сразу попросился на фронт, но Сталин, а может быть и не Сталин, а какой-нибудь вождь поменьше, почему-то на фронт его не пустил,  а приказал направить в Иваново на фабрику директорствовать. Если вспомнить, что Отец Народов расстреливал подчиненных и за меньшие преступления, то назначение отца на должность директора фабрики, да еще с «бронью», - так тогда называлось оставление для работы в тылу в военное время, -  кажется странным. Возможно, главный вождь или какой-нибудь вождь поменьше решил так: не смог дать обмундирование Красной армии – иди на фабрику и искупай вину если не кровью, то хотя бы доблестным трудом. Что-то вроде разжалования генерала в лейтенанты.

Я не думаю, что «пролетку» с лошадью вместо ЗИСа тоже приказал дать Сталин в целях еще более глубокого перевоспитания отца. Мать говорила, что просто весь легковой транспорт был мобилизован для действующей армии, и потому в результате отец разъезжал зимой 1942 года по делам в открытом дореволюционном экипаже.

Я же запомнил конюшню, куда на ночь пролетка рядом со стойлом лошади ставилась, и еще редкие поездки на «пролетке» с отцом, теплый запах лошади, которая на ходу к моему радостному изумлению иногда выдавала из-под хвоста весьма популярные у воробьев, но малоароматные яблоки, получавшиеся у нее после переработки овса. Разумеется, коляска не была единственным транспортным средством на фабрике. По фабричной территории разъезжали от цеха к цеху грузовики с хлопком, пряжей и другими грузами. Зимой мы на коньках  цеплялись к ним сзади проволочными крючками, получая дополнительное ускорение и домашние выговоры за нарушения техники безопасности.

                               «ЭМКА»

Году в 43-м отца перевели в Москву – на этот раз директором тоже текстильной фабрики - имени Фрунзе, и здесь взамен лошади он получил в свое распоряжение автомобиль М-1, или попросту «эмку». После войны помимо служебных разъездов отец иногда по выходным вывозил нас на рыбалку на какую-нибудь подмосковную речку или на водохранилище. 

Машинка служила исправно, но однажды наехала отцу на ногу, когда он выталкивал ее из придорожной канавы.

Нога была сломана в 5 местах, и лечение заняло полгода, поскольку кости срастались неправильно, из-за чего ногу приходилось ломать и опять сращивать. Впрочем, все закончилось благополучно, и поездки на рыбалку возобновились. Иногда на этой же машине мы выезжали в Иваново, где жили наши родственники, и куда меня отправляли на лето к тете Леле, сестре отца, в село Богородское.

                               ОПЕЛЬ "ОЛИМПИЯ"

Эта машина появилась у отца (опять же в качестве служебного автомобиля)  в 1946-м. В то время Москва была буквально наводнена трофейной техникой. Одних только «опелей» было несколько, и я, 10-летний мальчишка, знал их все. Это были «Олимпия», «Супер», "Адам" «Кадет», «Капитан» и «Адмирал». 

Эта последняя модель предназначалась у немцев для высших чинов. «Кадет» позднее превратился в 401-го «Москвича»: после войны его стали делать на трофейном оборудовании, вывезенном из Германии. А отцовская «Олимпия» была очень похожа на «Кадета», только была, кажется, двухдверной. Мы  с братом очень гордились тем, что катаемся с отцом – в основном за город -  на заграничной машине. 

Помню, как я хвастался в классе, что «Олимпия» может развить такую скорость, что даже высунутый в окно палец загибается от ветра, на что мне кто-то заметил, что палец безусловно загибается,  и посоветовал его разогнуть. Честно говоря, скорость у этой техники была скромной, а по нынешним понятиям – просто смехотворной: я помню, как мы с братом визжали от восторга, если отец выжимал под уклон все, на что машина была способна. Мы кричали: «Смотрите, смотрите!» - и тыкали пальцем в спидометр, стрелка которого приближалась к 80.

С некоторой натяжкой можно сказать, что с этого автомобиля начался мой водительский стаж. Впрочем, такое утверждение будет справедливым лишь наполовину, и я сейчас объясню, почему. Дело в том, что в наших загородных путешествиях я иногда садился на правое переднее сидение, рядом с отцом, который вел машину. Ну, естественно, я приставал к отцу с просьбами немножко порулить, и отец позволял мне подержаться за руль, подстраховывая левой рукой мои действия в случае моих попыток направить машину в канаву или в глубокую рытвину.

Постепенно, по мере роста моего, так сказать, водительского мастерства, ему приходилось меньше вмешиваться в процесс руления, и он стал даже поддразнивать мать, которая сидела сзади: доверив на ровном свободном участке мне баранку (но не педали, конечно!), он демонстративно поворачивался назад и вел беседу с женой. Очевидно, ему нравились ее не вполне шутливые возгласы вроде «Петька, прекрати!» Так вот, если вести отсчет с этих событий, мой стаж водителя на сегодня, то есть на 2009 год, составляет этак лет 65, и при желании я могу считать себя чуть ли не дедушкой русского автомобилизма.  

После победоносной, не без участия Соединенных штатов, войны с Японией, на которую США  шарахнули две свои чудо-бомбы, «Олимпию» сменила какая-то японская машина с правым рулем. Водила ее в качестве персонального шофера тетя Нина Агапова. Видно, эта япошка пробыла у отца недолго, поэтому ничего, кроме того, что она была желтого цвета, про нее не вспоминается.

            Что касается других автовпечатлений того времени, то из нашей, отечественной техники помнятся удивительные газогенераторные грузовики, у которых за кабиной  сбоку был прилажен какой-то цилиндрический агрегат, который топился дровами. Дрова таинственным способом генерировались в газ, который совсем уже непонятно как двигал авто вперед. Позднее в шоферской среде возникло выражение «подкинуть коксу» - уже в смысле добавить газа уже при езде на карбюраторных и дизельных автомобилях.

                                «ПОБЕДА" и ЗИС-110

В 1947 году, когда мне было уже 12, в Сокольниках проводилась выставка, на которой москвичам показали  «Победу» и  ЗИС-110,  которые запускались в производство. Мы с братом видели эти новинки. Особенно поражал своим хромированным радиатором и размерами ЗИС, который, как я позднее узнал, был до неприличия похож на американского «паккарда». 

ЗИС-110 пришел на смену прошлой правительственной машине - тому самому ЗИС-101, на желтую кнопку которого я давил в Клязьме перед войной. Что же касается «Победы», про нее сразу появились две легенды: первая – про то, что Сталин, посмотрев машину, задумчиво сказал: - «М-да, «победа… Но небольшая.» И вторая: будто бы Молотов, сев в машину, сказал, что высоту салона надо бы увеличить… на полшляпы. Не могу сказать, было ли это пожелание исполнены, но машина долгие года трудилась – сначала на благо избранных, потом  – перевозила уже народ попроще. Лично мне удалось покататься за ее рулем лишь через 30 лет, когда она стала уже раритетом.

                                              (Продолжение следует)