Интервью с Марианной Максимовской

Заместитель главного редактора службы информации телеканала РЕН ТВ, автор и ведущая аналитической программы «Неделя», лауреат девяти премий ТЭФИ, член Академии российского телевидения Марианна Максимовская названа в числе журналистов, которым читатели нашего журнала высказали особое доверие.

Ридерз Дайджест: В одном из интервью вы говорили, что изначально не хотели быть ведущей итоговых политических новостей на РЕН ТВ, считая эту работу не женским делом. Вы по-прежнему придерживаетесь такой точки зрения?

Марианна Максимовская: Тут надо пояснить, что речь шла о 2003-м годе, когда только-только закрылась телекомпания ТВ-6, где мы, «осколки» старого НТВ, пытались продолжать работать в том же духе. Время было очень тяжелое для политической журналистики, и я не сильно верила в перспективы такой работы.

Когда Ирена Стефановна Лесневская предложила мне прийти на РЕН ТВ и сделать свою итоговую программу, я, если честно, была подвержена стереотипным представлениям, что в кадре в такой программе должен быть мужчина: крупный, заполняющий собой экран, с низким красивым мужским баритоном. А себя, тогда тридцатитрехлетнюю молодую женщину, я в этой роли не видела. Но все получилось, вопреки обстоятельствам и даже в каком-то смысле моим собственным желаниям. В результате в этом году нашей программе «стукнет» десять лет.

Р.Д.: Существует ли независимая журналистика в России?

М.М.: Абсолютно независимой журналистики по большому счету нигде не существует, всегда есть какие-то вещи, на которые приходится оглядываться. У западных телеканалов есть те же акционеры, имеющие свои определенные бизнес-интересы, которые, помимо политической повестки дня, тоже приходится учитывать. Но на Западе есть возможность выбора для зрителей, которым предоставлена вся телепалитра: есть каналы, отвечающие интересам как республиканцев, так и демократов, есть каналы исключительно для любителей рыбалки, для сторонников свободного использования и ношения оружия или, наоборот, противников этого. А у нас в России такого выбора практически нет. Достаточно попереключать каналы, чтобы понять, что у нас можно, а что нет, думаю, это не надо пояснять. У нас на РЕН ТВ действительно поле свободы и возможности для выбора шире, нежели на многих других телеканалах, и мы с удовольствуем пользуемся тем, как эти обстоятельства счастливо для нас сложились.

Р.Д.: Политическая журналистика — профессия опасная, примеры тому хорошо известны. Лично вам поступали открытые или завуалированные угрозы?

М.М.: Конечно, поступали, иначе я провела бы двадцать два года на телевидении просто зря.

Р.Д.: Вам было страшно?

М.М.: Ну да, конечно, я же не сумасшедшая, чтобы не бояться. Но это, к сожалению, часть нашей профессии. Ситуация такова, что ты, конечно, боишься, но продолжаешь работать, потому что, если страх мешает делу, нужно менять профессию. Иногда приходится рисковать, и здесь не стоит хвастаться: «Вот, мы такие смелые, ничего не боимся!»

Опасности есть не только в журналистике, но и во многих других профессиях, взять к примеру пилота, который каждый день управляет самолетом. Лично у меня есть легкая аэрофобия, я сажусь в самолет и думаю: «Как же пилоты не боятся?» Ну, наверное, они тоже боятся, в их профессии много чего происходит, иногда оборудование выходит из строя, но пилоты пытаются сделать все возможное, чтобы посадить самолет, а не бабахнуться о землю. Мы поступаем точно так же.

Р.Д.:Задача новостного журналиста — оперативно подать информацию о важном событии, но ведь на его всестороннее осмысление часто требуется время. Не может ли излишняя поспешность исказить объективность события?

М.М.:  Вопрос имеет отношение к так называемому «факт-чекингу»: это сейчас модный журналистский термин, означающий проверку фактов. В новостях бывает, что времени просто не хватает, и событие подают так, как оно видится поначалу, а потом уже начинают разбираться. У нас другого рода программа, наша задача — провести полный факт-чекинг и к концу недели выдать сюжет, уже будучи полностью уверенными в том, что мы ничего не напутали, и действительность ровно такая, как она представлялась изначально. Бывают ситуации, когда угол зрения меняется, ты начинаешь проверять, что же действительно произошло, пытаешься разобраться, и оказывается, что все совсем не так, как виделось прежде, но, зачастую, это получается даже намного интереснее.

Р.Д.:Вы применяете в своей работе врачебный принцип «не навреди»?

М.М.: Это вопрос журналистской этики. Я, конечно, понимаю меру ответственности за каждое сказанное нами слово и отдаю отчет в том, что мы можем словом искалечить судьбу. Я всегда об этом помню, потому тщательно проверю факты.

И если они доказывают, что наш герой абсолютно заслуживает, чтобы ему сломали карьеру, мы даем этот материал в эфир. Если же есть сомнения в действиях героя, который изначально предстал в некоем негативном свете, мы отложим сюжет и будем выяснять ситуацию дальше.

Р.Д.:Что лично вас особенно удручает в сегодняшней России?

М.М.: Года три назад дочь задала мне вопрос: «А что, собственно, у нас не так? Вроде, все не так плохо: зарплата растет, люди берут кредиты, ездят отдыхать в Турцию и Египет, даже начинающие менеджеры могут себе позволить покупки от чайника до автомобиля и поездки с девушкой на отдых». Я ответила дочке примерно так: это все правда, но, если с этим менеджером, который только что купил чайник в кредит, а потом не менее счастливо скатал с подружкой в Турцию, случится что-то: наедет на него прокурор, который по определению сильнее и могущественнее, или какой-нибудь влиятельный сосед захочет отобрать две сотки из шести, или на работе возникнет конфликт с боссом, или какая-то крупная компания обманет и не выдаст зарплату, или произойдет что-то еще, свою правоту человеку будет доказать невозможно. То есть все хорошо, пока с вами лично ничего не произошло.

Главная проблема в России — тотальная незащищенность граждан перед вопиющей несправедливостью и невозможность доказать свою правоту. А объектом этой самой несправедливости мы можем стать на каждом шагу. Дальше эту тему можно развивать: непрозрачность судов, нет свободы слова, нет контролирующих органов, не к кому пойти пожаловаться, нет управы на людей всесильных, богатых, со связями. Даже если ты просто заболеешь, у тебя нет денег и возможности вылечиться, если твоего ребенка плохо учат или не берут в детский сад, нет возможности эту ситуацию изменить, ну и так далее.

Р.Д.: Возможно ли в России создание гражданского общества?

М.М.: Возможно. Более того, я вижу изменения в общественном настрое и в умах. Я имею в виду не митинги прошлого года, а отклики самых разных людей в интернете на призывы о помощи, то есть формирование общественных организаций и волонтерского движения, которого еще несколько лет назад в нашей стране не было. Когда-то на всю страну были одни «солдатские матери», а сейчас — пожалуйста: автолюбители свои права защищают, борцы с ТСЖ организуются в городах и регионах и так далее. Это классические проявления формирования гражданского общества. Все начинается.

Р.Д.:Новостным журналистам приходится регулярно общаться с представителями высших эшелонов власти. Может ли приближение к власти вызвать журналиста «стокгольмский синдром»?

М.М.: Ну, конечно, может и вызывает. Примеры очевидны. Включите телевизор и вам это бросится в глаза. Но это, скорее, не «стокгольмский синдром», а эффект более широкого свойства: с одной стороны, существует извечный страх перед властью, а с другой, очевиден такой психологический феномен, когда человек чувствует, что всемогущая власть где-то рядом и ее отсвет ложится и на него, от этого огромное количество людей начинают ощущать себя круче и как-то раздуваются от этого.

Р.Д.: В России, как и во всем мире, наблюдается тенденция постепенного уклона телевидения в сторону развлекательных программ. Как вы полагаете, не приведет ли это в будущем к полной миграции политических новостей и аналитических программ в Интернет?

М.М.:  Конечно, нет. Действительно, очень многие люди включают телевизор, чтобы посмотреть какое-нибудь шоу, это понятно, и я не стала бы критиковать этих людей за желание развлечься. С другой стороны, все равно многие включают те же новости, потому что хотят не только прочитать их в Интернете, но и посмотреть картинку, послушать какую-то аналитическую программу, в которой проведут факт-чекинг, погрузят в контекст и предоставят максимальную палитру. Есть программы, которые этим занимаются, и есть большое количество зрителей, которым это до сих пор нужно. Все это будет как-то сливаться, ведь уже сейчас Интернет оказывает влияние на телевидение, а телевидение — на Интернет.

Р.Д.: Ваша старшая дочь относится уже к новой генерации журналистов. У вас с ней бывают споры, профессиональные и политические?

М.М.: Да, но я не назвала бы это спорами. Знаете, у нас в семье принято разговаривать друг с другом. Я говорю это безо всякой иронии, потому что  жизнь так ускорилась, у людей часто не хватает времени на общение, а мы стараемся друг с другом разговаривать о каких-то вещах, которые нам кажутся важными, и профессиональные вопросы в этом столбике тоже. Мы общаемся, что-то я ей рассказываю, с точки зрения старшего, что-то у нее расспрашиваю, потому что мне интересна ее точка зрения. Дочь меня тоже чему-то учит, это естественно.

Р.Д.: То, что женщина в политической тележурналистике может быть не хуже мужчины, вы доказали на личном примере. Приходилось ли вам в профессии  использовать чисто женские чары?

М.М.: Чисто женскими «штучками» я, если честно, пользуюсь редко. Мне кажется, тут важнее, насколько ты владеешь инструментарием, понимаешь свою работу и можешь договориться с людьми. Бывают случаи, когда женщине-журналисту проще взять интервью и договориться в конфликтной ситуации, просто женский голос как-то смягчает самый острый вопрос. В этом смысле мне часто легче, чем коллегам-мужчинам. Но если ты женщина и умеешь мило улыбаться, но при этом не умеешь формулировать вопросы, то одна улыбка даже вместе с короткой юбкой все равно не помогут.

Автор: Марта Петрова