ШАРК, ШАРК, ШАРК....

   ШАРК,ШАРК,ШАРК…

   Иван Григорьевич Переделкин  проснулся с матерком.

   Как только он закрывал глаза, чтобы уснуть, тотчас являлся человечек низенького роста. Несколько рябоват, несколько рыжеват, даже несколько подслеповат. Да и Иван Григорьевич был тоже несколько рябоват, несколько рыжеват и тоже  даже несколько подслеповат.

- Ты…того…совсем…, - начинал человечек, - как бы…этого… 

    Иван Григорьевич не понимал его заскорузлой речи, в которой то и дело появлялись «прогалины».

- Ты… того… говори…,  - отвечал Иван Григорьевич, сам не замечая, что его речь страдала той же заскорузлостью.

   Речь человечка  так растрепала мысли Ивана Григорьевича, что он то и дело пощипывал свои кустистые  брови, которые даже закрывали его глаза, и ему всегда приходилось сильно морщить узковатый  лоб, чтобы видеть.

   Наконец   он засунул ноги в домашние тапочки желтого цвета, и хотел было  направиться к своей жене Антонине Васильевне, да через комнату прошмыгнула черная кошка  Ворона, и он решил не рисковать.

   «Мало ли что может случиться,  - думал он, - если я переступлю «черную полосу». Споткнусь на порожках, ударюсь головой, а, может быть, даже и убьюсь?».

   Словом, взвинтил Иван Григорьевич нервы приметами и опять свернулся калачиком на кровати под шершавым одеялом, но как только он закрыл глаза, перед ним снова появился несколько рябоватый, несколько рыжеватый, даже несколько подслеповатый, с небольшой лысиной во лбу человечек.

- Что ты того… пристал. Я сейчас жену позову.  Она тебе задаст. Васильевна! -  пробормотал Иван Григорьевич,  перемешивая слова с нарастающим храпом.

   Жена ответила басовито: а пошел ты…

   Эту «дорожку» Иван Григорьевич знал и всегда «ходил» по ней, когда он звал жену с кровати.

   Он подождал, пока рассеялся бас и снова позвал жену.

   Половицы угнулись и затрещали, когда вошла Васильевна.

- Понимаешь, это…, того… - скованно начал Иван Григорьевич. – Ко мне один человечек  всё приставал.

- И где  он – загудела Васильевна, - покажи мне его. Я сейчас ему башковину встряхну.

 - Он  такое говорил, - расстроено пожаловался Иван Григорьевич, -  что мне и тебе скоро это… Туда, того…Жизнь отнимут, - выпалил шепотом он, чувствую как от этих слов, его будто шибануло током.

- Да как он смел  это говорить? – загремела Антонина Васильевна.

- Ты, Антонина, посмотри в шкафу. Моя железнодорожная шинель на месте? Не украл? Воров сейчас это…

- На месте. Сегодня утром проветривала,  нафталином посыпала, чтобы моль не сожрала.  И тараканы не изгадили. А что он тебе ещё говорил?

-  Понимаешь, - засипел Иван Григорьевич. -  Он говорил, что на него   напали разбойники…

    Антонина Васильевна сип не переносила и всегда откалывала слова басом.

- В нашем городе?

-  Как бы… там, и как бы в нашем, - путанно стал нашептывать Иван Григорьевич. - Напали и сняли   шинель, а он умер после этого,  потом ожил и сам начал сдирать шинели с незаслуженных,  после этого он начал  ругаться,  что мы забыли его, а он нам пример показал, а мы, дескать, его пример в заднее место спустили….

- Брехня, - уверенно  перебила жена, «поднимаясь» в голосе. - Как он может ожить, если умер? Ты умершего  хоть раз  живым видел?

   Маленький человек крепко запутал мозги Григорьевича Ивановича.

- Приходил же ко мне. Выходит - живой.

- А когда он  к тебе приходил?

- Сбился я с толку. То ли во сне он приходил, то ли не во сне, - не спадая с жалобного тона, продолжал Иван Григорьевич.

-  Жизнь такая пошла, что не поймешь, где сон, а где правда.

   Совсем съехал с точки Иван Григорьевич.

- Нда, - с «тяжелым навесом» на слово протянула Антонина Васильевна. –  Где сон, а где правда?. А что этот мужичок  еще тебе говорил?

- Ты, смотри, только не проговорись. Он сказал, - Иван Григорьевич перешел на едва слышный  шепот, - что у меня   украли  завод, а у тебя  фабрику.

- Как у тебя могут украсть завод, - загудела Антонина  Васильевна. –  Ты же там только фрезеровщиком работаешь. Завод - то хапнул Мишка Тараканов.  Бандит наш. У него  брат  банкиром был. Он взял у него  кредит на миллион, за миллион купил свиноферму, потом продал её за десять миллионов, отдал кредит миллион с чем - то, за пять миллионов купил завод, а на остальные гроши отмахал себе особняк. Кучеряво живёт. Это тебе не шинелька. Вот такую бы «шинельк»у с Тараканова  содрать, да некоторые мужики   страхом обрюхатились.  А я на ткацкой фабрике ткачихой работаю. А её заграбастал его брат Васька Тараканов.  Мусоровозами бабки с него возит. Ох, паразит. Паблом так шурует, что начальство наше на нём только и летает.

- Да убавь ты слова о начальстве -  Иван Григорьевич совсем потерял голос и только шипел, - мужичок говорил, дескать, мы с тобой корячились, когда строили и завод, и фабрику, хлюпались в грязи, мозолили руки, седьмым потом прошибались, горбы нарастили, а их Таракановы того… к себе….

- Вот это он правду сказал, - громыхнула Антонина Васильевна.

- Ты бас свой того…¸как бы…, чего…Ты что не понимаешь, на каком… этом… он к нам подъезжает? Как его…

- А не говорил он,  - не обращая внимания, на застрявшего в словах мужа, спросила  Антонина Васильевна, - что же делать нужно? К Таракановым скоро вся родня приедет. Все главные места заберут. А нам останутся  ёлки, да метёлки.

   Иван Григорьевич, «отбросив» слова, развел руками.

- Знаешь, что, - Иван Григорьевич от  голоса  жены даже скомкался. – Когда он придет к тебе во второй раз, ты Иван  спроси его, что нам делать?

   Иван Григорьевич открыл рот, но вместо слов по комнате разнеся такой густой и развесистый храп, что Иван Григорьевич проснулся и испуганно вскочил с кровати. Человечка не было. Вместо него в комнате находилась Антонина   Васильевна.

- Так это мне точно приснилось, - он даже всплеснул руками и радостно вздохнул.

- Всё спишь, а у нас беда на ослах приехала,- раскаталась на голос жена.

- Беда, - пискнул   Иван Григорьевич.

- Таракановы уехали отдыхать. Ты вот прочитай. Я это нашла в почтовом ящике.

   Иван Григорьевич вскрыл письмо и, увидев лист с объявлением, побледнел.

   « НАЧАЛЬСТВО УЕХАЛО  ОТДЫХАТЬ, ЗАВОД И ФАБРИКА НА ВРЕМЯ ОТДЫХА ОБАНКРОТИЛИСЬ».

- И так каждый год, - прошептал он, понимая, что фрезер его тоже обанкротился на время отдыха начальства. - Ну, ничего, - бодро сказал он, - мы научены колотить, - от сурового взгляда Антонины Васильевны он быстро поменял слова, -   наши фрицев под их собственным  Берлином крепко  поколотили. На куполе  Рейхстага  свой флаг воткнули.

- Так здесь же не Берлин и наши почти все вымерли, -  «зашивая» слова в бас, бросила Антонина Васильевна. – И кто, на какой купол полезет? И с каким флагом? Ты со своим шершавым одеялом? Или мы, бабы?

  Иван Григорьевич промолчал,  быстро надел желтые шлепанцы и пошел на улицу. Шлепанцы то и дело слетали с его ног, но он снова натаскивал их и от этого Иван Григорьевич не шел, а шаркал: шарк, шарк, шарк….

-