КОТЫ.

   Выйду на балкон. Обопрусь об подоконник. Закурю. Завьется легкий дымок сигареты и растает. Рядом лежит белый пушистый кот Васька. Греется на солнышке, прищурив глаза, и помахивает хвостом. А рядом кот Мишка. Такой же пушистый. Одна и та же порода, а порой так сцепятся, что  шерсть клочьями  летит.

   Они словно смотрят в мои глаза и как бы спрашивают: и что ты думаешь, браток, дальше  делать?

   Они начинают мурлыкать, и в этом мурлыкание мне, как бы слышится: дурак, ты, дурак,  раздвоился душой, рассёк свои мозги, с мыслями не можешь справиться,  у тебя, нелады уже пошли не только с сыном, но и с женой. И чем дальше, тем хуже. Она уже против тебя пошла. То кричала сначала: сажай сына, а как посадил, все грехи на тебя свалила, дескать, жестокий ты человек, не отец сыну, а дядька чужой…

- Слышь, - это как бы слова Васьки. -  Он же послушался их. Нормальный мужик. Его ведь настраивали: сажать, сажать, а он что? Не хотел.  Отбрыкивался.

- Дурак, он, - мурлычет кот Мишка. – Была возможность посадить своего сынка – наркомана ещё  лет на пяток, ему же друзья предлагали, а он то на десять, то на пять суток сажает, нет, чтобы сразу рубануть и ещё говорит: не гуманно  свободы лишать человека. Я ему же мурлыкал об этом, а он уши заложил  и меня под пинок взял. Дескать, пошел ты на хрен со своей тюрьмой. Только и гудишь о ней, а сам – то и не был там.

- Да ведь он человек, - мурлычет кот Васька. – Трудно ведь сажать. И прав он о тюрьме.  Переживать будет, как там сын  в тюрьме. Там и душу сына  до конца вынуть могут. Ещё хуже выйдет. А он своими переживаниями сам себе душу вынет.

- Ерунда, - мурлычет Мишка. -  Посидит сынок, одумается. А то хренью какой – то стал хозяин. И себя мучит, и нас с тобой. Ходит, как полоумный, из угла в угол, и только пиво пьет.

На балконе смотрит на природу и говорит, что же ещё человеку нужно? Под горячую руку не попадайся. Боком стали мы с тобой  ходить. И жена против него, и сыновья, дескать, ты виноват во всём, а он всё оправдывается. Эх, дурень. Взял бы чемодан,  пару рубашек, сел на поезд и куда глаза глядят. Хлеб всегда найдешь, народ подкинет, добрый он у нас, а душу потеряешь.  На какой – то станции сошел бы и пристроился бы как – нибудь. Живая душа всегда найдется. Мы же с тобой пристроились. Не любит он свободу, привык, когда  жмут со всех сторон.  А на хрена такая свобода, если тебя каждый день грызут.

- Многое ты понимаешь в этом, - это Васька ему в ответ. - Лежишь, на солнышке греешься, хвостом крутишь, пьешь водичку, с кошками гуляешь, у тебя вон, сколько детей разбросано и сам не знаешь. Китекат лопаешь. А если тебя в клетку запереть годков на несколько. Что скажешь?

    Мишка потягивается.

- Я вольный. Хочу убегу, хочу, нет. А он как привязанный. Золотую середину ищет. А где она, когда тебя со всех сторон бодают. Да разве это дом стал? Поссорятся они, в конце концов. И нас выгонят. Куда деваться?

- Да, - мурлычет Васька. – Хреново нам с тобой тогда, брат, будет. На улице придется шаляться и по помойкам лазить. Нет. Нам с тобой в это дело не стоит вмешаться. Нас кормят, зачем лезть. На солнышке греемся, Друзей у него много. Авось выберется. Ну, а не выберется, нам с тобой какое дело до него. Не смог, значит. Слабак.  Я вот кот. И есть кошачьи законы. Как я могу против них пойти. Задерут. Не понимает он этого. Думает, что человеческие законы справедливее кошачьих. Свое гнет, а, может, получится, что его согнут.

   Я ухожу с балкона, а Васька и Мишка спрыгивают вниз и идут гулять.

======================================================================================================