Жил-был поп, Толоконный лоб. Пошел поп по базару Посмотреть кой-какого товару.
Навстречу ему Балда. Идет, сам не зная куда. «Что, батька, так рано поднялся? Чего ты взыскался?»
Поп ему в ответ: «Нужен мне работник: Повар, конюх и плотник. А где мне найти такого Служителя не слишком дорогого?»
Балда говорит: «Буду служить тебе славно, Усердно и очень исправно, В год за три щелчка тебе по лбу, Есть же мне давай вареную полбу.»
Призадумался поп, Стал себе почесывать лоб. Щелк щелку ведь розь. Да понадеялся он на русский авось.
Поп говорит Балде: «Ладно. Не будет нам обоим накладно. Поживи-ка на моем подворье, Окажи свое усердье и проворье».
Живет Балда в поповом доме, Спит себе на соломе, Ест за четверых, Работает за семерых; До светла все у него пляшет, Лошадь запряжет, полосу вспашет, Печь затопит, все заготовит, закупит, Яичко испечет да сам и облупит.
Попадья Балдой не нахвалится, Поповна лишь о Балде и печалится, Попенок зовет его тятей; Кашу заварит, нянчится с дитятей.
Только поп один Балду не любит, Никогда его не приголубит, О расплате думает частенько; Время идет, и срок уже близенько.
Поп не ест, ни пьет, ночи не спит: Лоб у него заране трещит. Вот он попадье и признается: «Так и так: что делать остается?» Ум у бабы догадлив, На всякие хитрости повадлив.
Попадья говорит: «Знаю средство, Как удалить от нас такое бедство: Закажи Балде службу, чтоб стало ему невмочь; А требуй, чтоб он ее исполнил точь-в-точь.
Тем ты и лоб от расправы избавишь, И Балду-то без расплаты оставишь».
Стало на сердце попа веселее, Начал он глядеть на Балду посмелее. Вот он кричит: «Поди-ка сюда, Верный мой работник Балда. Слушай: платить обязались черти Мне оброк по самой моей смерти; Лучшего б не надобно дохода, Да есть на них недоимки за три года. Как наешься ты свой полбы, Собери-ка с чертей оброк мне полный».
Балда, с попом понапрасну не споря, Пошел, сел у берега моря; Там он стал веревку крутить Да конец ее в море мочить.
Вот из моря вылез старый Бес: «Зачем ты, Балда, к нам залез?» — Да вот веревкой хочу море морщить, Да вас, проклятое племя, корчить. —
Беса старого взяла тут унылость. «Скажи, за что такая немилость?» — Как за что? Вы не плотите оброка, Не помните положенного срока; Вот ужо будет нам потеха, Вам, собакам, великая помеха.
«Балдушка, погоди ты морщить море, Оброк сполна ты получишь вскоре. Погоди, вышлю к тебе внука».
Балда мыслит: «Этого провести не штука!» Вынырнул подосланный бесенок, Замяукал он, как голодный котенок: «Здравствуй, Балда мужичок; Какой тебе надобен оброк? Об оброке век мы не слыхали, Не было чертям такой печали.
Ну, так и быть, — возьми, да с уговору, С общего нашего приговору — Чтобы впредь не было никому горя: Кто скорее из нас обежит около моря, Тот и бери себе полный оброк, Между тем там приготовят мешок».
Засмеялся Балда лукаво: «Что это выдумал, право? Где тебе тягаться со мною, Со мною, с самим Балдою? Экого послали супостата! Подожди-ка моего меньшого брата».
Пошел Балда в ближайший лесок, Поймал двух зайков, да в мешок. К морю опять он приходит, У моря бесенка находит. Держит Балда за уши одного зайку: «Попляши-тка ты под нашу балалайку: Ты, бесенок, еще молоденек, Со мною тягаться слабенек; Это было б лишь времени трата. Обгони-ка сперва моего брата. Раз, два, три! догоняй-ка».
Пустились бесенок и зайка: Бесенок по берегу морскому, А зайка в лесок до дому.
Вот, море кругом обежавши, Высунув язык, мордку поднявши, Прибежал бесенок, задыхаясь, Весь мокрешенек, лапкой утираясь, Мысля: дело с Балдою сладит. Глядь — а Балда братца гладит, Приговаривая: «Братец мой любимый, Устал, бедняжка! отдохни, родимый».
Бесенок оторопел. Хвостик поджал, совсем присмирел. На братца поглядывает боком. «Погоди, — говорит, — схожу за оброком».
Пошел к деду, говорит: «Беда! Обогнал меня меньшой Балда!» Старый Бес стал тут думать думу. А Балда наделал такого шуму, Что все море смутилось И волнами так и расходилось.
Вылез бесенок: «Полно, мужичок, Вышлем тебе весь оброк — Только слушай. Видишь ты палку эту? Выбери себе любимую мету. Кто далее палку бросит, Тот пускай и оброк уносит.
Что ж? боишься вывихнуть ручки? Чего ты ждешь?» — «Да жду вон этой тучки: Зашвырну туда твою палку, Да и начну с вами, чертями, свалку».
Испугался бесенок да к деду, Рассказывать про Балдову победу, А Балда над морем опять шумит Да чертям веревкой грозит.
Вылез опять бесенок: «Что ты хлопочешь? Будет тебе оброк, коли захочешь...» — «Нет, — говорит Балда, — Теперь моя череда, Условия сам назначу, Задам тебе, враженок, задачу. Посмотрим, какова у тебя сила.
Видишь, там сивая кобыла? Кобылу подыми-тка ты, Да неси ее полверсты; Снесешь кобылу, оброк уж твой; Не снесешь кобылу, ан будет он мой».
Бедненький бес Под кобылу подлез, Понатужился, Понапружился, Приподнял кобылу, два шага шагнул, На третьем упал, ножки протянул.
А Балда ему: «Глупый ты бес, Куда ж ты за нами полез? И руками-то снести не смог, А я, смотри, снесу промеж ног».
Сел Балда на кобылу верхом, Да версту проскакал, так что пыль столбом.
Испугался бесенок и к деду Пошел рассказывать про такую победу.
Делать нечего — черти собрали оброк Да на Балду взвалили мешок. Идет Балда, покрякивает, А поп, завидя Балду, вскакивает, За попадью прячется, Со страху корячится.
Балда его тут отыскал, Отдал оброк, платы требовать стал.
Бедный поп Подставил лоб: С первого щелка Прыгнул поп до потолка; Со второго щелка Лишился поп языка; А с третьего щелка Вышибло ум у старика.
А Балда приговаривал с укоризной: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».
13.09.1830 |
Комментарии
"«греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер. В России влияние духовенства столь же было благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических… огражденное святыней религии, оно было всегда посредником между народом и государем, как между человеком и божеством. Мы обязаны монахам нашей историей, следовательно, и просвещением». (Исторические очерки, 1822 г.)." Так то.
Язычник Пушкин - хитер!
Последние 7 лет его жизни, Евангелие у него было настольной книгой. Вот тебе и язычник.))
Все его творчество пропитано Русью, ее чарующей Красотой, волшебной самобытностью.
Куда там, мертвенному христианству.
Отцы пустынники
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв.
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста.
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
Пророк
(Исаия 6 гл.)
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней розы прозябанье.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрое змеи
В уста замерзшие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, Пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!"
Мало того, в языческом славянском обществе было многоженство и наложницы. Посчитайте сколько жен и наложниц было у Святослава... Посчитайте сколько жен и наложниц было у Владимира...
http://maxpark.com/community/politic/content/2035658
Арина Родионовна - жрица-ведунья??)) Вы что, с ума там посходили что ли?)
Гаврилиада - относится к ранним произведениям Пушкина. В ту пору он был большим озорником - анархистом.)) Кстати, по воспоминаниям Норова, Пушкину за нее было стыдно, так как повзрослевшему!! поэту такие взгляды, описанные в поэме, были чуждыми.
С позиций унылого чужого учения, нельзя так гениально восхищаться Русью...
"...с позиций чужого учения, нельзя так гениально восхищаться" исламом, - скажет Вам любой мусульманин.
Пушкин был христианский гений. И ему одинаково удавалось и заглянуть и в славянский фольклор, и в ислам. Эту черту у него подметил еще Достоевский.