Да не хочу я! Эротическая пьеса для двух героев

Владимир Юровицкий

Да не хочу я!

Эротическая пьеса

Действующие лица:
Он
Она

Она. Уже трусы снял. Так просто не можешь полежать?
Он. Резинка давит. А и зачем мы будем просто лежать? Давай наслаждаться.
Она. Отстань. Каждый раз одно и то же. Только и знаешь.
Он. Ладно, ладно, не сердись. Мы просто полежим, как братик с сестричкой.
Она. Только не приставай.

<dl>Слышен шорох снимаемого платья.</dl>

Он. Давай лифчик снимем, он тебе давит.
Она. У меня титьки мерзнут без лифчика.
Он. Я их погрею. Мы прижмемся, я их и согрею. Ух, какие большие. Прямо зарыться можно, как в стог сена. “Груди твои как два облака, павших на землю”. Вроде так говорил царь Соломон дщери Иерусалимской. Создала же природа такое диво. Сколь ни гляжу — все поражаюсь.
Она. Трусики не снимай.
Он. Да зачем они тебе. Только груз ведь один.
Она. Вредина ты.
Он. Смотри как приятно. Тело к телу, кожа к коже как хорошо прижаться. Ужас как приятно. “Попка твоя как два полушарья земных”.
Она. Больно. Задавишь ведь.
Он. Интересно, мне сосед Эрик-армянин как-то признался, что никогда в жизни не видел голого тела своей жены... Да не тащи ты простынь. Дай я полюбуюсь. Что может быть прекрасней голых сплетенных тел мужчины и женщины: В Эрмитаже я всегда захожу на третий этаж к Родену. Вот кто умел придавать красоту человеческих сплетений и объятий. А этим летом я как-то зашел на современную выставку. Прошел всю, все два этажа да с балконом — и представь, ни одной голой бабы или мужика. До чего дошло, даже на картине “В бане” мальчишку лет десяти одели в трусики. Цинизм какой-то. Что за живопись без голой натуры? Никогда такого не было.
Она. А помнишь, как ты меня все фотографировал в Ленинграде с голыми мужиками. А я ужасно стеснялась. Тогда я еще первый раз была в Ленинграде, и для меня голая натура с письками прямо чудовищной казалась. Мне так и казалось, что все видят, что я только на эти письки и смотрю. Стараюсь не смотреть, а так и тянет глаз. Они у всех такие маленькие, гладенькие, не то что у тебя, торчит как палка.
Он. Да где торчит? Смотри, птенчик, совсем птенчик.
Она. Ну да, знаю я. Лежит, пока не трогаешь. А как тронешь, он как тигр разъяренный вскакивает.
Он. Да не бойся, Совсем он не тигр. Это раньше было. А сейчас он у меня импотентик. На спор, что не поднимешь.
Она. На спор. Через две минуты будет стоять как оглобля.
Он. На спор.
Она. Что буду иметь?
Он. Что хочешь.
Она. Пятьдесят рублей на австрийские туфли.
Он. Да хоть сто. Я же знаю, что выиграю. Ничего ты с этой мышкой не сделаешь. Это что? Это писька, что ли? Так, что-то безобидное.
Она. Знаю я это, безобидное. Чего ты споришь. Сколько раз уже проигрывал?
Он. Так это было в раньшие разы. А теперь ни за что тебе его не поднять.
Она. Хорошо. Спорим. Только писаться не будем. Договорились?
Он. Да как так?
Она. Да не хочу я! Тебе только подавай. Готов целыми днями писаться. В горле у меня уже стоит.
Он. Не преувеличивай. Да и на этой неделе мы совсем не писались.
Она. Чего сочиняешь?! А в понедельник? А вчера?
Он. В понедельник мы за воскресенье долг восполняли. А вчера разве писались? Я что-то не помню.
Она. Ну, ты даешь. Уже забыл. Утром меня изнасиловал сонную и еще спрашиваешь.
Он. Утром не считается. Это случайная писька.
Она. Все, ты на эту неделю уже выбрал лимит. Говорят сама Белянчикова по ящику сказала, что надо один раз в неделю. А тебе каждый день подавай. Да не люблю я этого.
Он. Да что ж, мне бабу, что ли искать?
Она. Иди и ищи. Только отстань от меня.
Он. А чем я виноват, что мне всегда хочется.
Она. Ты какой-то ненормальный. Тебе к врачу сходить надо. Может он таблеток тебе выпишет. Или к Белянчиколвой обратись за помощью.
Он. Да не права ты. Знаешь ли ты, чем страдает современный человек? Гиподинамией. А одна писька равнозначна по усилиям пяти километрам бега трусцой или подъему на десятый этаж. С тобой мы бегаем трусцой? Нет. Будем зато любить друг друга. Давай вот пробежим сейчас пять километров. С писькой — от инфаркта.
Она. Что ты пристал. Что вы вообще, мужики, представляете? Вот что? А я отвечу. Мужчина — не человек, а фабрика по производству спермы. Сколько ты ее произвел? Сколько ты в меня ее влил? Подсчитать, так ужаснешься.
Он. Это уж точно. Может пол пуда будет.
Она. Полпуда ты уж загнул.
Он. Давай считать. Пусть пять граммов за раз. Сколько в году мы с тобой отношения имеем? Пусть 100 раз.
Она. Сто не будет.
Он. А вспомни, как летом в Крыму.
Она. Там ты меня вообще заебал. По два раза на день. Я уж не знала, куда бежать.
Он. Это я тебя худил.
Она. Что-то не дает эффекта твой метод. Смотри, какая жирняга стала. Скажи, что я толстая. Скажи, скажи, увидишь, что будет.
Он. Нет, ты совсем не толстая. Ты просто пампушка.
Она. Кто меня полюбит такую толстую? Ты, что ли?
Он. А как же, вот сейчас как раз хочу полюбить.
Она. Не так. Душой, а не писькой.
Он. У мужиков вся душа в письке. Вообще ты верно заметила, что мужчина — это фабрика по производству спермы. А что нужно для здоровья мужчины и его долголетия? Чтоб эта фабрика правильно функционировала. Согласна?
Она. Ну и что?
Он. А что главное для нормальной работы фабрики?
Она. А что главное?
Он. Отдел сбыта и регулярная поставка готовой продукции. Вот что главное, чтоб любой завод хорошо работал, потому что самое вредное, когда готовая продукция переполняет склады и внутренние каналы.

Тогда приходится останавливать конвейеры, тормозить производство, оно разлаживается, а если часто, то и вообще может развалиться. Согласна?
Она. К чему клонишь?
Он. К тому самому. Регулярная половая жизнь и есть регулярная отгрузка готового продукта с мужской фермы. Стало быть это и есть залог здоровья мужчин, которых надо беречь. Еще “Литературка” об этом писала. Может и всякий рак у мужчин от неудовлетворенных половых потребностей, а уж преждевременная импотенция — как дважды два. Может ты этого хочешь?
Она. Ужасно хочу. Тогда я могла бы играть твоей писькой без всякого страха. Подняла бы и опустила. Вправо упадет — тебе за кефиром идти. Влево упадет — тоже тебе за хлебом идти. Как приятно было бы.
Он. Глупая ты.
Она. Это ты умный. Всюду ты прав, и на все теорию сочинишь. Даже и на письку, и то сочинил.
Он. Поласкай меня. Погладь по груди, и по жопке тоже. Я ужасно сластолюбив к твоим ласкам. Ну, пожалуйста.
Она. Да не хочу я! Вот пристал!
Он. Зато я хочу!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Ну, извини, не обижайся. Ты же понимаешь, почему я взорвался? Скажи, ты не сердишься? Иди ко мне. Вот так. Положи головку на грудь.
Она. Когда я хочу, я же сама к тебе прихожу. Я ж ведь не стесняюсь. А сейчас мне не хочется. А ты рычишь, как зверь.
Он. Извини, милая. Но ты тоже постарайся понять. И мне не всегда бывает охота что-то делать. Но если я вижу, что ты этого жаждешь, я же стараюсь. Ведь это же немыслимо, чтобы два человека сходились абсолютно во всем — психически, идеологически, гастрономически и черт знает как еще, да плюс сексуально. Это же просто невозможно сходиться двум человекам во всем. Поэтому надо искать компромиссы. Что делать, если у нас различные темпераменты. Не расходиться же из-за этого, если нас столько объединяет. Кому-то ведь надо уступить или притвориться, Но ведь мужчина в сексе не может притворяться. Коль не стоит, то уж тут не притворишься, что страстью пылаешь. А и подавлять свой темперамент мужчине невероятно тяжело. Он же сумасшедшим делается, разум совсем теряет. Недаром ведь на сексуальной почве столько преступлений совершается, несмотря на кары и статьи УК. Так что волей-неволей притворяться нужно женщине, ей и уступать, Да ей и притвориться не так уж многого стоит. А не хочется, так всегда можно прошептать про себя — на, подавись, чтоб тебе письку сломать! Не так ли?
Она. Придумал что, письку сломать. Зачем ты мне такой нужен будешь? Я тогда другого мужика найду.
Он. Да ты же сама не любишь это дело.
Она. Я люблю, но когда редко. А ты ко мне чуть не каждый день пристаешь.
Он. Ну, вот, видишь, все и ушло. Знаешь, как это неприятно.
Она. А мне как раз и нравится такой. Вот снова зашевелился... Во, уже почти до пупки достает. Ну, давай еще маленько. Но что-то довел ты его, бедненького, даже он похудел. “Писька твоя — как луч солнца, пронзивший пространство”, — не говорила дщерь Иерусалимская царю Соломону?
Он. Поцелуй меня... В грудь... В животик... Еще...
Она. А можно я укушу тебя вот сюда.
Он. Только до первого “ой”... Ой!... Ой, больно же.
Она. А мне ужасно приятно. Ужасно люблю кусаться. Только ты вредина и редко даешь.
Он. Потому что ты садистка по натуре. Сколько надо мной уже наиздевалась.
Она. Если мне нравится. Готово уже. Проспорил.
Он. Иди ко мне.
Она. Не хочу. Мне так слишком быстро хорошо становится.
Он. А я люблю, когда ты мне делаешь хорошо. Ведь все мужчины в сфере секса на мужчин-мужчин и мужчин-женщин делятся. Знаешь анекдот про армянина, который затащил в гостиницу девку, не успел оглядеться, а она уже в постели. Он ее сдергивает и говорит: “Одевайся”. Та перепугалась, оделась. А армянин и говорит: “А теперь я тебя насиловать буду. А ты сопротивляйся”. Вот типичный случай мужчины-мужчины. А я наоборот, люблю, когда женщина мне делает хорошо.
Она. Не выдумывай. Сегодня не праздник. Вот будет воскресенье, тогда мы сделаем праздничную письку, сама сяду на тебя. А сейчас давай так. А то договоришься, пока снова не упадет.
Он. Как так? По да-Винчи?
Она. Ага. Без передовых методов. Как положено.
Он. Кем положено?
Она. Не знаю. Но так считается нравственным, а всякое по-другому — это уже разврат.
Он. Чушь какая-то. Кому какое дело, чем и как занимаются двое в постели? Может еще скоро и закон издадут, как и каким образом мужчине любиться с женщиной?
Она. А что ты думаешь? Это ты меня развратил. Раньше знаешь я какая была? Даже письку в руку взять боялась, в трусиках, лифчике и сорочке в постель с любовником ложилась. Ты меня развратил.
Он. А ты горюешь?
Она. Не-а. Ну, иди быстрее, а то договоришься.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она. Какая у тебя писька сегодня злая.
Он. Не знаю. Обычная.
Она. Только не спеши. А то кончаешь сам, а меня бросаешь на полпути, хоть за мужиком беги... Ляг на меня. Полежи просто так.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Он. Ой... ой... О-о-о-...
Она. Еще. Глубже... Ну, еще хоть чуть-чуть... Что она у тебя такая маленькая... Ой... ой... ух.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она. Слазь с меня.
Он. Хорошо тебе было?
Она. На три четверти.
Он. А ты все говорила — не хочу, не хочу. А каждый раз почти тебе бывает хорошо.
Она. А сначала мне не хочется.
Он. Это все от вредности твоей. Знаешь же, что будет хорошо, а только чтоб позлить меня твердишь — не люблю, не люблю.
Она. Ну и что? И все равно, не приставай ко мне каждый день. Полежи так.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она. Пахнет.
Он. Хорошо?
Она. Не-а. По-другому сегодня.
Он. Фантазируешь ты.
Она. Можешь еще поспать минут семь. Я пока соберусь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она. Проснись, мой птенчик.
Он. А-а.
Она. Надевай трусики. Уже время.
Он. Черт. Опять на работу. Скорей бы на пенсию.
1981