75 лет назад, 1 июня 1938 года, в БССР был установлен национальный рекорд продолжительности собрания в трудовом коллективе: 4 дня. Этим коллективом явился Государственный театр оперы и балета.
 |
|
Белорусский государственный театр оперы и балета
вскоре после постройки в 1938 году
|
С почтением читаю в юбилейной официальной справке: "Национальный академический Большой театр оперы и балета Республики Беларусь создан в 1933 году как Государственный театр оперы и балета Беларуси на базе Белорусской студии оперы и балета. С 1940 года — Большой. С 1964 — академический. Открыт 25 мая 1933 года оперой "Кармен" с великой белорусской певицей Ларисой Александровской в заглавной партии. За это время на главной театральной сцене страны прошло: более 20 тыс. показов спектаклей; 203 премьеры — 78 балетных постановок, 125 оперных спектаклей; в том числе после масштабной реконструкции, которая завершилась в 2009 году, — 24 премьеры.
Количество зрителей — свыше 18 млн человек. Репертуар НАБТ насчитывает 70 спектаклей. Коллектив театра побывал более чем в 30 странах".
Впечатляюще. Но мало кто знает, что этому театру принадлежит и особого рода рекорд: продолжительность общего собрания трудового коллектива.
Да, официально четыре дня с 28 по 31 мая 1938 года (с небольшими перерывами на сон и прием пищи) шло общее собрание в Белорусском государственном театре оперы и балета. И затем еще 1 июня люди театра без протокола обсуждали итоги собрания.
Фактически это был бунт творческого коллектива против навязанного со стороны руководства. Причем победа оказалась на стороне театра.
Одно время я полагал, что абсолютный рекорд БССР по продолжительности установила начавшаяся 30 января 1935 года сходка объединенных партгрупп исполкома Горецкого района, на которой обсуждалось закрытое письмо ЦК ВКП(б) "Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова". То партийное собрание, как явствует из материалов архивного спецхрана, длилось пять суток подряд.
Но все же думается, что пальму первенства следует отдать коллективу театра.
Во-первых, массовость стартов: в Минске в собрании участвовали более 300 человек, а в Горках — лишь 15. А главное, качественный состав участников.
Партийцы-большевики — это профессионалы такого вида спорта, как проведение ритуальных сборищ.
А театральные артисты, костюмеры и рабочие сцены — любители по части собраний. Их достижение весомо, как олимпийский рекорд.
Предыстория событий
В июле 1937 года в Минске состоялся печально известный пленум ЦК КП(б)Б с участием всех секретарей горкомов и райкомов республики. На пленум с особой миссией прибыли из Москвы заведующие отделами ЦК ВКП(б) Маленков и Яковлев. Они привезли постановление о снятии с постов руководителей республики и передаче дел на них в НКВД.
Началось избиение белорусских кадров, жизни лишились Шарангович, Голодед, Червяков, сотни руководителей областного и районного звена. Взамен прежнего руководства в БССР привезли как исполняющих обязанности первого и второго секретарей ЦК белорусской компартии Волкова и Левицкого, которые до этого работали в партийно-государственном аппарате Москвы и Московской области. Началась тотальная чистка белорусских ведомств от "последышей национал-фашистов".
Вместе с обозом Волкова в августе 1937 года из Москвы прибывает и новый директор, он же — художественный руководитель Белгостеатра оперы и балета Федор Андреевич Яриков. Как выразился один из его подхалимов артист Белов, "коммунистическая партия оторвала кусок своего мозга и бросила на периферию, где было вредительство".
Здесь стоит пояснить, почему нам особенно интересны события, происходившие в этом творческом коллективе.
Известно крылатое выражение "Жизнь — это театр, и все люди в ней актеры". Мы же произнесем его иначе: "Театр — это жизнь, и его актеры — обычные люди из повседневной действительности".
Все то, что случилось в Белорусском театре оперы и балета, явилось точным отражением событий в республике 1937–1938 годов. И сам коллектив театра был как сгусток судеб белорусских граждан, как концентрированная модель общества.
Судите сами: здесь имелась новоназначенная административная элита ("засланец" Яриков — как новый руководитель республики Волков), здесь были своя интеллигенция и свой пролетариат, свои хозяйственники и даже свой НКВД. А по причине того, что люди в театре вообще яркие, склонные к некоторой аффектации, то поэтому и события в нем выглядели особенно рельефно.
Бунт начался с коллективных писем в газеты, с заявлений в ЦК о безобразиях, творимых Яриковым и его прихлебателями. В ЦК КП(б)Б поняли, что события внутритеатральной жизни, даже несмотря на то, что все прежние "нацдемовские" кадры были основательно вычищены, принимают скверный оборот. Ситуация выходила из-под контроля, и поэтому была назначена комиссия ЦК во главе с замзавом агитпропа Г. М. Ароновым. В конце концов решили провести общее собрание. Вы, мол, давайте высказывайтесь насчет Ярикова, а мы послушаем и решим, как быть.
Вот она перед нами — архивная стенограмма того собрания. Сотни страниц своеобразного "либретто бунта". Среди выступающих значатся корифеи белорусской сцены и музыкального искусства Александровская, Богатырев, Млодек, Тикоцкий… Но начнем не с них, а с директора театра Ярикова.
Сталин, Ворошилов и Дед Талаш
Прошлое этого человека, с одной стороны, как бы героично, а с другой — темно. Его партийная "объективка" в Минске не обнаружена, что, впрочем, неудивительно, поскольку Яриков демонстрировал временность своего пребывания здесь: жил в гостинице, сохраняя квартиру в Москве, куда наведывался почти еженедельно. Даже на партучет в Минске Яриков стал лишь спустя 4 месяца после начала своей "спецмиссии".
Говорил он о себе временами коротко:
— Я как бывший чекист… Мне как немолодому большевику…
И временами довольно пространно:
— Трудовая жизнь началась у меня с 12 лет у кулаков и купцов в качестве батрака, когда я окончил церковноприходскую школу. В эпоху гражданской войны я руководил на самом важнейшем участке по борьбе с генералом Мамонтовым. И до настоящего дня, когда нужно было восстанавливать промышленность, сельское хозяйство и транспорт, я работал не покладая рук. Вместо того, чтобы поехать в Горький, я приехал сюда — с искренним, честным большевистским стремлением помочь белорусскому театру создать свои кадры, создать свои белорусские произведения. Мне заявили в ЦК партии, что помогут, сказали: "Не бойся трудностей, что ты не знаешь белорусского фольклора, тебе помогут. Поезжай". На любой работе, вплоть до сторожа театра, меня работа не пугает, я из чернозема вышел.
Уж лучше бы он действительно устроился сторожем. Как раз эта вакансия открылась в театре. Из стенограммы:
Яриков. Управление по делам искусств БССР до сих пор не удосужилось обсудить уроки вредительства в театрах Белоруссии. Оно осталось равнодушным, не разоблачило всех последышей Шаранговича и Голодеда. А эти последыши есть. Ведь за короткий срок у нас несколько человек изъяли как врагов народа. Такой незаметный человек был — сторож. Фамилии не припомню…
Голос из зала. Скуратович.
Яриков. Вот откуда начинается это дело…
Было бы слишком просто представлять Ярикова этаким бескорыстным партийцем-дуроломом, хотя первое впечатление о нем было именно таким:
— Я указал товарищу Тикоцкому, чтобы вместо всех этих речитативов в опере "Михась Подгорный" давайте лучше главный герой просто зачитает декрет товарища Ленина "О земле"… Я сказал товарищам Богатыреву [композитору] и Романовичу [драматургу], чтобы в опере "Дрыгва" присутствовали вожди Коммунистической партии и Красной Армии товарищ Сталин и товарищ Ворошилов, которые обеспечили победу Белоруссии над белополяками. (Ах, если бы выполнили это художественное указание тов. Ярикова, то какое замечательное получилось бы вокальное трио: Сталин, Ворошилов и Дед Талаш! — С.К.) Надо создать такое произведение, чтобы зрители, уходя из этой оперы, почувствовали советский патриотизм и чтобы возбужденный советским патриотизмом советский зритель потребовал винтовку и по первому зову партии пошел бы громить врагов…
Откат и распил
Но к 1937 году нагульновские типы большевиков-рубак повывелись в среде партийных назначенцев. Яриков был представителем номенклатуры новой формации — расчетливый деляга, жестокий "терминатор", познавший все приемы демагогии и аппаратной борьбы. Начнем с самого очевидного — с денег.
В 1937 году ставка рядового артиста Белгостеатра была 150–200 рублей. Яриков, который перед этим полгода заведовал в Москве оперной студией с окладом 800 рублей (студия, по отзывам москвичей, была полностью им развалена), в Минске сразу же взял себе оклад 2.500 рублей и 1.000 рублей квартирных. Поскольку новый руководитель находился в состоянии "боевого похода" на проклятых белорусских нацдемов, то издержки на эту походно-боевую жизнь были соответственные — по 4–5 тысяч рублей в месяц за непрерывные командировки между столицами. "Арап и жук" — конкретное определение, которое дал Ярикову артист Архипов.
Шло наглое разворовывание белорусского бюджета, поскольку театр, ясное дело, содержало государство. В справке за подписью Председателя Совнаркома БССР А.Ф. Ковалева указывалось, что Яриков успел выплатить 250.000 рублей разным людям по такой схеме: приглашался со стороны якобы нужный деятель искусств, ему выплачивали крупный аванс, а потом эту постановку отменяли и убытки списывали. Режиссеру Баратову за спектакль "Броненосец "Потемкин", не включенный даже в план, — 10.000 рублей; художнику Волкову за "Евгения Онегина" — 9.000; балетмейстеру Голейзовскому за "Бахчисарайский фонтан" — 15.000 рублей.
Откат и распил — так, кажется, называется подобное на сегодняшнем жаргоне. Между прочим, легковой автомобиль "М-1" — знаменитая "эмка" — стоил в 1938 году 6 тысяч рублей.
При наличии собственных дирижеров дважды в неделю привозили в международном вагоне известного московского филармонического деятеля Александра Хессина — "на консультации". По общему заявлению работников театра, здесь он оказался бесполезен, но зато, кроме фантастического гонорара, получал постоянные выплаты: за проезд в международном вагоне — 216 рублей, гостиница — 50 рублей, суточные — 200 рублей и даже отдельно оплачивались "закуски в ресторане".
Артист Михаил Денисов сказал с трибуны собрания:
— Когда у шофера пропадает три литра бензина, то его судят. Почему не судят директора театра? Ведь можно было построить метро за те деньги, во сколько обходится Белорусский театр оперы и балета, а толку от него никакого.
"Заслуженные халтурщики СССР"
Шло целенаправленное выталкивание из театра взращенных здесь талантов. В документах говорилось: "В театре шло прямое затирание белорусских кадров. Это выражалось в непредставлении им ролей в новых постановках, в неправильной политике зарплаты, т. е. в установлении артистам, приглашенным из-за пределов Белоруссии, более высоких окладов в сравнении с белорусскими кадрами. Это можно подтвердить рядом примеров. Заслуженной артистке БССР т. Александровской был установлен оклад в 1.300 руб. в месяц, а приезжей артистке Хумаровой, с гораздо низшей квалификацией и худшими вокальными данными, 1.400 руб.; артисту Штрикулю — 900 руб., а гораздо выше его стоящему, молодому, одаренному артисту Терентьеву (из местных кадров) — 500 руб. Такое же положение имеет место и в отношении оркестрантов. Приезжему оркестранту Зарецкому т. Яриков установил оклад 1.100 руб., а местному квалифицированному оркестранту Лущикову — 450 руб. и т. д.".
 |
|
Анатолий Богатырев и Лариса Александровская
|
Брали кого угодно и откуда угодно — лишь бы не местных! И поспешили со всех концов в Минск "заслуженные халтурщики СССР" — артистические неудачники, театральные склочники, рвачи и авантюристы, пьяницы и бездельники. Свыше ста человек! И почти всякий — с сознанием собственного превосходства над "туземцами". Каких только типов ни повидала белорусская сцена. Из стенограммы:
Балазовский. Помню, в Москве в комнате режиссерского управления сидит на столе Штрикуль и говорит: вы знаете, что к вам в грязную лапотную Белоруссию никто не поедет.
Ну и кто же ехал? Вот откровения одного из варягов:
Сорочинский. Я не из буржуазии, я не спекулянт, до 1921 года был в Красной Армии. Затем работал в цыганском театре. Но очутился не у дел благодаря вредительской работе. Взялся на учет кадров при Всесоюзном комитете по делам искусств, где в одно прекрасное время застал Ярикова. Завотделом кадров подошел к Ярикову и говорит: не нужен ли вам певец?..
А вместе с подобными перекати-поле прибыл в Белгостеатр и так называемый "принудительный ассортимент" — чьи-то жены и любовницы. Бывшие хористки из Керчи и Вологды на новом месте потребовали себе, естественно, сольных партий. Интриги и скандалы в сообществе колоратурных сопрано проявились особенно ярко. А вот как пытались встревать в эти конфликты артисты-мужья:
Белов. Группировка здесь в самом театре есть. Может быть, это бабьи разговоры, но все-таки я больше должен верить своей жене, потому что она — бывший красный партизан, а гражданке Пукст (минская артистка Клара Пукст. — С.К.) могу не верить.
Действительно, почему нужно верить на сцене какой-то не до конца политически проясненной гражданке? Может, она в 1919 году состояла в Бунде?.. То ли дело — красная партизанка! Вот и справка Всесоюзного комитета по делам искусств имеется…
Кстати, а как эти люди, не зная белорусского языка и культуры, собирались работать в национальном театре?.. Вот как: "Купили патефон и белорусские пластинки, но, правда, вечер белорусской песни все как-то не собрались провести".
В качестве громоотвода
Когда умелый жулик занимает руководящий пост, он непременно размещает подле себя пару-тройку очевидных проходимцев — в качестве громоотводов. Из Москвы Яриков привез некоего Шварца, который был там заведующим столовой, и поставил его заведующим… режиссерским управлением театра. И уже в белорусском ЦК Ярикову предложили заместителя — бывшего директора Минской фабрики-кухни Нагорского.
 |
|
Фабрика-кухня в довоенном Минске. Судя по
написанию "Менск" на этой фотооткрытке, снимок
сделан до 1938 года.
|
Знаменитая фабрика-кухня с производственной мощностью 65 тысяч блюд в день была пущена в Свердловском тупике возле тюрьмы 1 января 1935 года. Минчане гордились этим передовым социалистическим предприятием общественного питания. Вот только с руководством здесь не заладилось.
Назначенец ЦК КП(б)Б товарищ Нагорский вскоре отличился по линии пьянки и бытового разложения. Это, быть может, еще и ничего, но случались вещи похуже. Зарядившись с утра поллитрой, товарищ Нагорский выходил в обеденные залы, чтобы самолично поддерживать там культуру общественного питания. Особенно удручали его малокультурные граждане крестьяне, которые прямо с вокзала — с котомками, в лаптях, в мокрых валенках — перлись в сверкающие кафелем залы и, распространяя запах кислых овчин, норовили отобедать одними щами да кипятком, поскольку хлебушек у них имелся свой.
Огорчаясь увиденным, директор фабрики-кухни самолично бил кулацкие морды, чему, однако, воспротивился предсовнаркома Голодед — будущий враг народа. В результате товарища Нагорского отправили в кадровый резерв ЦК, но когда Голодеда разоблачили, то партии вновь понадобился опытный руководящий работник — теперь уже на посту заместителя директора театра оперы и балета.
Шварц и Нагорский — двое бывших заведующих столовыми — вот уж действительно Гог и Магог во главе художественного коллектива!
В документах отражена оргия, которую они организовали в театре на праздновании 20-й годовщины Рабоче-Крестьянской Красной Армии. После "общей" части, когда актеры съели по казенному бутерброду и были распущены по домам, в кабинете директора собрались свои люди.
О, этот звездный час дирекции и АХЧ, когда после учрежденческого банкета можно сойтись интимным кругом и вдумчиво прикинуть, сколько съедено-выпито… А тут еще подвернулась пара артисток хора. Бедные дамочки откровенно голодали при своих полутора сотнях ставки… Теперь же хористкам вручили по блюду заливного… Короче, веселье в театре затянулось до шести утра.
В предвоенные годы люди Беларуси душились в очередях за пару галош, за буханку ситного хлеба, а мерзавцы с партбилетами жрали и пили в три горла…
Собрание как либретто
Листаю стенограмму собрания, и не покидает ощущение, что это — своеобразный драматургический материал. Имена действующих лиц вроде "Шмаков, секретарь партийного комитета" или "Коцлах, председатель месткома театра" выглядят вполне органичными. В той жизни бывало и позабористее. Музыковеды припомнят сборник оперных либретто советского времени с указанием в списке действующих лиц такого, например, персонажа: "Ленин, лирический тенор".
Вот на авансцену (трибуну) выходит драматический баритон Анатолий Богатырев — композитор, будущий лауреат Сталинской премии. Он — лицо, пострадавшее от директора Ярикова:
Б о г а т ы р е в (Зачин медленный, как бы в раздумье) Товарищи, мы четвертый день заседаем… (Постепенно ария исполняется обличительным пафосом) Какой курс взял товарищ Яриков? Во-первых, чтобы белорусские кадры уничтожить, загнать в подполье… Я считаю, что это положение в театре не случайное, это есть продолжение вредительской работы (аплодисменты зала — хора). Я считаю, что нужно еще глубже разобраться, кто виноват.
Х о р (женская группа, контральто — задорно) И крепко ударить по рукам!
Х о р (мужская группа, басы — утвердительно) И крепко ударить по голове!
С трудом верится в подлинность реплики "ударить по голове"? Проверьте: Национальный архив Республики Беларусь, фонд 4, опись 14, дело 161, лист 252. Это нормальные речевые обороты того времени.
В контексте раскрытия образа маленького человека имеет самостоятельную художественную ценность, хотя, быть может, и менее значим в социально-политическом плане, плач-речитатив рядовой артистки хора о неполученной профсоюзной путевке:
П ы ж е в и ч (Вначале сдержанно-драматически, но затем с нарастающими истерическими интонациями) Я работала здесь пять лет и потеряла голос. Хотели меня выгнать. Я говорила: нет, лечите и тогда выгоняйте. Написала в Москву Надежде Константиновне Крупской, что солистов отправляют на курорт на два месяца, а хористка ничего не может добиться. Надежда Константиновна — по истории партии я знаю — первая подруга Ленина, очень много боролась с ним, даже за границей… И что же: получила я из ЦК союза Рабис (профсоюз работников искусств. — С.К.) ответ через десять дней, что будет предоставлена путевка. Но бывший наш парторг Зибицкер мои документы в Москву не завизировал. Говорит: можете писать Крупской, она для меня не авторитет. Я говорю: товарищ Зибицкер, если товарищ Крупская для вас не авторитет, то мне не о чем с вами разговаривать. А мне говорят: товарищ Пыжевич, не раздувайте это, Зибицкер — свой человек. А я сказала: простите, но Шарангович тоже назывался своим человеком. Меня это так взволновало, что я пошла прямо в НКВД, в комендантское управление. НКВД мне советует: это дело само по себе, а у вас работает комиссия ЦК под руководством товарища Аронова, скажите ей об этом…
П р е д с е д а т е л ь (Строго) Объявляется перерыв до 8 часов вечера.
Забавно?.. Улыбаться над этим текстом можно лишь до того места, где называется комендантское управление НКВД. Для сведения: это именно та служба, которая занималась исполнением смертных приговоров. Сплошь и рядом бывало в той жизни: человеку не дали путевку на курорт — он тогда написал донос и поспособствовал, чтобы обидчику выписали "путевку в Куропаты".
Жалкие люди — жалкие во всех смыслах. Но ведь их намеренно делали такими! Почему решение об отправке беспартийного работника на лечение должно зависеть от низового партийного секретаришки? А так было удобно для правящего клана яриковых: когда "массы" занимаются самоистреблением, то ими легче управлять.
Люди — мусор для вождей и вождишек. Пример этого замечательно изложил артист Калиновский:
— Был митинг трудящихся нашего Сталинского района, посвященный выборам в Верховный Совет СССР. Мы, артисты театра, в числе других трудовых коллективов района хотели присутствовать на этом митинге как граждане, как избиратели — хотели участвовать в нем, переживать его. А что получилось? Вдруг нас уведомляют, что мы должны петь на митинге. "Когда петь?" — "Вам скажут". Идет митинг, нас прячут на задворках трибуны. "Долго нам тут стоять?" — "Ждите, когда товарищ Яриков скажет слово". И когда Яриков закончил свою речь, нас вывели петь. А потом отправили с митинга. То есть мы "обслужили" лично товарища Ярикова. А в праве быть гражданами нам отказали. Для Ярикова артисты — это как ветошь для начальника гаража: расходно-обтирочный материал…
"Набрыдзь" — есть такое характерное белорусское слово. В русском языке ему близко по смыслу "сволочь" в исконном значении — это когда в одно место сволакивают всякие отбросы. Материалы собрания отчасти дают ответ на вопрос о том, откуда в Минске в годы войны взялись те самые "предатели Родины, гнусные пособники немецко-фашистских оккупантов" (разумеется, причины предательства и коллаборационизма гораздо шире и об этом отдельный разговор. Но…).
В спецкартотеке минских коллаборационистов отыскиваем одну характерную личность: Надов-Иеске Илья Адольфович, 1898 г. р. В оккупационной администрации занимал должность "опекуна театров", был при немцах директором Минского городского театра.
Ба-а, так это же тот самый артист Надов, которого в предвоенный Минск привез назначенец ЦК ВКП(б) товарищ Яриков! Хронический неудачник, истеричная личность, горький пьяница. В тексте выступления Надова на собрании уже после первой фразы следует ремарка стенографа "плачет":
— Товарищи, меня все любят, меня любили в Перми, в Киеве… Если я имею одно преступление, то это когда я ночевал под лестницей и меня единственный раз привели в милицию… Товарищи, если я здесь стою, то партия в лице товарища Сталина разрешила здесь стоять. Товарищи, я из Минска в Москву не пойду пешком, потому что бумажки Всесоюзного комитета — это не простые бумажки. Меня сюда послали на работу и дали в этом все права…
Любопытно, ответил ли кто-нибудь за поставку в Минск подобных кадров? А ведь характерно, что и у руководителя комиссии ЦК, и у директора театра имелись одинаковые установки насчет бдительности:
Аронов. Мы живем на границе с фашистской Польшей. Большевистская бдительность у каждого должна быть на высоком политическом уровне.
Яриков. У нас в театре много людей, которых необходимо проверить, к которым нужно присмотреться, потому что мы живем на границе.
Эх вы, карацупы…
Всего примечательнее то, что, в отличие от вилявшего перед цековскими секретарями Аронова, именно пограничник — назначенный в комиссию ЦК инспектор политотдела управления погранвойск старший политрук И. Е. Шаповалов — на собрании четко назвал Ярикова сволочью и потребовал снятия его с работы и отдачи под суд.
Молодец комиссар-погранец!
Из Москвы уже дули иные ветры, ежовщина сменялась бериевщиной. На замену Волкова летом 1938-го привезли Пономаренко. Решением Бюро ЦК КП(б)Б от 27 августа в театр был возвращен прежний директор Оскар Гантман.
Коллектив воспрянул, и 5 июня 1940 года в Москве состоялось торжественное открытие Первой декады белорусского искусства и литературы. Московскому зрителю показали национальные оперы "Михась Подгорный", "В пущах Полесья", "Цветок счастья", балет "Соловей". После завершения декады Белорусский оперный был награжден орденом Ленина, солистке Ларисе Александровской присвоили звание народной артистки СССР. Из числа участников декады 4 человека были награждены орденом Ленина, 33 — орденом Трудового Красного Знамени, 44 — орденом Знак Почета, 71 человек — медалями. Взамен истребленной интеллигенции режим спешно создавал новую художественную элиту.
…На том историческом собрании всплеснула руками и бесхитростно-сердечно высказалась артистка Роза Шапиро:
Комментарии