Дэвид Фостер Уоллес: о циничных временах и о свободе отдавать

Дэвид Фостер Уоллес – американский писатель, прославившийся романом «Бесконечная шутка» на более чем тысячу страниц. Признанный классик американской литературы, переводившийся на многочисленные языки. Долго страдал от депрессии и в 2008 году покончил с собой в возрасте 46 лет.

В десятилетии, описываемом в «Бесконечной шутке», американцы уже поступились своими свободами. Действие книги происходит в ближайшем будущем, то есть буквально в самом ближайшем. Хотя с уверенностью этого сказать нельзя: в начале 21 столетия все, от частных автомобилей до нумерации лет, субсидируется торговыми компаниями. Поэтому годы в новом столетии обозначаются не номерами, а названиями товаров.

Есть и другие серьезные изменения: например Мексика, США и Канада объединились в Организацию Североамериканских Наций (ОНАН), жители которой именуются онанитами, а Северная Новая Англия превращена в огромную свалку под названием Большая Впадина. Сюжет книги закручен вокруг любительского авангардного фильма под кодовым названием «Зрелище», который настолько захватывает зрителей, что они впадают в кому, не в силах оторваться от экрана. За обладание этим фильмом борются спецслужбы и квебекские террористы, пытающиеся выкрасть его, чтобы использовать как психотропное оружие в борьбе с американскими экспериалистами.

Критики говорят, что это не только самый длинный, но и самый «умный» американский роман за последнюю четверть века. Громадный манускрипт объявили Великим Американским Романом уже в 1996 году, сразу же после выхода.

Именно такой роман Уоллес и собирался написать. Как он признается в одном из интервью: «Как ни банально это звучит, я хотел сделать что-то реально американское, написать про то, каково жить в Америке во время Миллениума».

Жить в Америке во время Миллениума, по мнению Уоллеса, довольно печально. Если сжать все американские проблемы, о которых пишет Уоллес, в одно слово, этим словом будет консюмеризм. Это не только американская проблема, весь мир заражен потребительской болезнью, везде концерты, книги и гуманитарные акции называют в честь торгующих тянучками корпораций, а смысл жизни сводится к покупке новой квартиры, машины или мобильника.

Из интервью 2006 года

– Многие думают, что общество вообще и искусство в частности становятся всё более консюмеристскими, особенно с начала 90-х.

– Америка, как все знают, страна многочисленных противоречий. Большое противоречие существует, в том числе, между очень агрессивной формой капитализма и консюмеризма и тем, что называется моральной или гражданской позицией.

Уже много лет все знают, что задача бизнеса – зарабатывать деньги, но раньше люди этого немного стеснялись. В какой-­то момент – не знаю, были это 90-е или 80-е, – большая часть этого конфликта исчезла, и теперь мы чествуем коммерциализм, консюмеризм и маркетинг. Это почти не сбалансировано ни каким-­нибудь стыдом, ни осознанием, что на самом деле консюмеризм и коммерция – лишь малая часть человеческой жизни.

Мне не кажется, что жизнь большинства людей в Америке исчерпывается потреблением, но потребления в ней стало определенно больше, чем 30 или 40 лет назад.

– Вы считаете это опасной тенденцией? Ваша книга описывает консюмеризм довольно саркастически.

– Ситуация развивается так, что корпорации нанимают очень умных рекламщиков, и в Америке индустрия рекламы нашла множество способов донести свой месседж до населения. В 60-х и 70-х никто и представить себе не мог, в каком море рекламы мы будем плавать.

Что будет дальше? Я не могу сказать с уверенностью. В Америке и, видимо, в большинстве стран Западной Европы существует определенная проблема: корпорации становятся всё более могущественными – и в культурном и в политическом смысле. Сейчас в Америке, чтобы избраться в какой­-нибудь орган власти, нужно очень много денег. У корпораций денег гораздо больше, чем у граждан, корпорации делают пожертвования, в результате чего у них оказывается еще больше власти – замкнутый круг.

Корпорации становятся всё сильнее. Они состоят из людей, у них юридический статус человека, но при этом нет ни совести, ни души. У корпораций есть единственный интерес, а у людей их много, и обогащение – лишь один из них. Поэтому мы сталкиваемся со всё возрастающим искажением американских ценностей, когда всё сводится к покупкам и продажам, в то время как в реальности домашняя и внутренняя жизнь людей требует гораздо большего – например, счастья или целостности.

– Популярный русский писатель Виктор Пелевин как­-то сказал, что главным героем современного кино и поп­-литературы является черный чемоданчик с деньгами. Зритель в основном следит за его судьбой, от него зависит судьба остальных персонажей. Вы согласны с тем, что современная массовая культура слишком увлеклась деньгами?

– Я слышал о Пелевине, и всё, что я о нем слышал, указывает на то, что это очень умный и проницательный человек. По крайней мере, здесь, в Америке, мы живем в очень циничные времена.

Так что если герой художественного произведения очень добродетелен, люди считают, что он притворяется таковым – в погоне за деньгами или признанием.

Одним из следствий так называемой эры постмодерна является следующее: все видели так много притворства, что теперь американские читатели и писатели всё считают притворством, стратегическим или тактическим. Видимо, и в самом деле в такие циничные времена считается, что люди ценят исключительно деньги и верят только в деньги, в особенности в большие деньги, и только за них люди готовы сражаться и умирать.

Это очень грустная ситуация. Мне кажется, что нации проходят через периоды идеализма и цинизма, и сейчас в Америке и Европе, по крайней мере в Западной Европе, период предельного цинизма.

– Вы не представляете себе, какой циничный период сейчас в России. Уж во всяком случае не меньше, чем в Западной Европе.

– Очень странно наблюдать, как точно эта отдача, или взрыв коммерциализма, в таких странах как Россия, отражает развитие капитализма в Америке, которое, правда, было очень медленным и происходило на протяжении большей части ХХ века, когда капиталистические, коммерческие и консюмеристские ценности становились всё более и более ярко выраженными и всё менее и менее сбалансированными другими ценностями, в которые люди сегодня больше не верят.

Нет, это сильное упрощение. Не то что люди больше не верят в нематериальные ценности – они просто думают, что никто, кроме них, не верит в эти ценности, что всё это просто обман и техника продаж. Все очень боятся, что их надуют, и верят в то, что в этой связи необходимо быть предельно циничными и расчетливыми. Поэтому в Америке сейчас такие мрачные, депрессивные, злые времена. Определенно худшие, на моей памяти.

– Считается очевидным, будто человечество становится всё более и более просвещенным. Но ХХ век, кажется, был самым жестоким в истории человечества. Невозможно поверить в то, что где­-то до 70-х годов одни люди делали с другими, и что до сих пор люди делают с животными. Как вы считаете, существует ли вообще морально-этический прогресс, или прогресс бывает только техническим?

– Несомненно, технология и экономические механизмы прогрессировали, и поэтому стало возможным причинять ужасные страдания людям и животным. Одним из самых ужасных современных явлений, о которых не любят упоминать, является феномен «промышленного ведения сельского хозяйства». В Америке, по экономическим причинам, потому что это дешевле, зверей выращивают в таких огромных количествах, в таких тесных помещениях, в таких ужасных условиях, что если допустить, что их нервная система способна к страданию, это вызывает настоящий ужас.

Большинству американцев этот вопрос не интересен, большинство американцев верит в существование моральной иерархии, в которой интересы людей стоят выше всего. Я часто спорю по этому поводу с друзьями. Дело не только в убийстве огромного множества животных, но и в том, что их заставляют жить так, что ни один из их инстинктов не работает, так, что каждый момент их жизни представляет собой страдание и пытку, – только ради того, чтобы фунт мяса стоил на 50 центов дешевле. По-моему, это чудовищно.

С другой стороны, по крайней мере в Америке, всех нас сводит с ума наше профессиональное стремление быть справедливыми ко всем, старание никого не исключить и не дискриминировать. И в некоторых отношениях Америка добилась прогресса в понимании, например, того, как ужасно обращались с черными американцами, как несправедливо относились к женщинам, как дискриминировали инвалидов в самых простых вещах, таких как лестницы.

То, что происходит в Америке сейчас – еще одна обратная реакция. Быть справедливым ко всем так дорого и трудно, и оборачивается таким количеством судебных тяжб, и так много людей воют о своих ущемленных правах, что многие правые и многие бизнесмены просто хотят вскинуть руки вверх и сказать: «Черт бы с ним со всем! Давайте вернемся к закону джунглей: все против всех. Я сильнее, тем хуже для тебя».

Всё очень непросто. Я лично думаю, что, поскольку технологии и экономические механизмы стали столь изощренными, сейчас могут совершаться такие жестокости, которые были непредставимы две или три сотни лет назад. Поэтому на нас лежат большие моральные обязательства изо всех сил пытаться развить в себе сочувствие, милосердие и эмпатию.

Из чего следует, что Америка сейчас переживает очень плохие времена, поскольку американский электорат в большинстве своем просто не заинтересован сегодня в таких вещах.

Кстати, о судебных процессах Уоллес написал один из самых известных своих рассказов «Философия и зеркало природы». Это внутренний монолог молодого человека, везущего мать к адвокату: она судится с пластическим хирургом, изуродовавшим ее лицо. Молодой человек тоже собирается подавать апелляцию: его засудили родственники вора, который залез к герою в гараж, случайно разбил стоявший там террариум и был искусан ядовитыми пауками.

– В одной китайской сказке 16-го или 17-го века герой, у которого злые люди отняли буквально всё, отправляется в подземный мир, призвать на помощь духов. Не чтобы они помогли ему отомстить, а чтобы свидетельствовали на его стороне в суде. Как раз в это время Китай не смог выдержать соревнования с европейскими странами – возможно, из-за своей чрезвычайной бюрократизированности. Может ли современная мода судиться по любому поводу быть опасной для Америки?

– Во всем мире знают, в каком ужасном состоянии находится американское здравоохранение. И одна из причин, почему оно находится в таком состоянии, одна из причин, почему оно такое дорогое – то, что врачи должны покупать страховку от неправильного лечения. Потому что на них постоянно подают в суд, эти страховки так дороги. И лечение дорожает, и получается замкнутый круг.

В Америке мы живем в культуре, которая предполагает, что у людей есть права и они не должны друг друга эксплуатировать. У нас есть система законов, и поэтому когда кому-то кажется, что с ним обошлись нечестно, он идет в суд за компенсацией. Это, конечно, много лучше, чем если бы он взял ружье и пошел к своим обидчикам, чтобы застрелить их и их семью. Но все эти обращения в суды быстро доходят до абсурда.

Поэтому многие правые и многие корпорации хотят провести так называемую деликтную реформу. Они хотят, чтобы подавать иски о денежной компенсации стало труднее. И чтобы размеры компенсации имели пределы, четко оговариваемые в законе.

Всё это звучит прекрасно, пока не понимаешь, что, какой бы смехотворной ни была нынешняя система, это одна из очень немногих вещей, защищающих обычных граждан от корпораций. Предположим, вы не заботитесь о том, насколько продаваемое вами мясо соответствует санитарным нормам, и вы убиваете моего ребенка, потому что мясо, которое вы мне продали, содержало кишечную палочку.

Иск – одна из очень немногих вещей, которыми я могу навредить вашей компании достаточно сильно, чтобы в ее интересах стало поддерживать высокие стандарты качества мяса. Потому что, если она не будет этого делать, ее засудят так, что она обанкротится.

Это действительно жуткая проблема. Потому что пугает и деликтная реформа, и нынешнее положение дел. Столько людей злоупотребляют судебной системой, столько исков по пустяковым поводам.

Но корпорации очень богаты. Они могут нанять сотни адвокатов, и на самом деле многие из исков граждане проигрывают. Потому что адвокаты корпораций готовы затягивать процесс так долго, что продолжать его для истца становится слишком дорого. Корпорации получат возможность терроризировать людей, которым действительно навредили, и заставлять их отказываться от исков.

Такова цена жизни в более или менее открытом обществе – легко сойти с ума от всего этого. Каждый может найти способ злоупотребления свободами, и задача общества – пресечь злоупотребления, не ущемив самих свобод.

Особенно это видно сейчас в Америке в связи с вопросом, можно ли пытать террористов, нарушая Женевскую конвенцию. Некоторые правые утверждают, что опасность для жизни американцев так велика, что она перевешивает права обвиненных, и тогда те из нас, кто слева – а я, боюсь, очень даже слева, – говорят: «Даже если вы правы, это слишком дорого. Мы не можем разрешить пытки, ибо что если у нас будет президент еще хуже вас, который решит пытать своих политических противников».

Понимаете, в таком случае мы, по сути, получим ГУЛАГ. Так что же нам делать? Я не знаю. Вопрос деликтной реформы – это вопрос, какое лобби в Вашингтоне сильнее: корпоративное или адвокатское. На самом деле способ, которым разрабатываются сейчас эти законы, настолько коррумпирован и настолько подвержен влиянию корпораций, что все принимающиеся законы подчиняются лишь экономическим интересам.Сейчас всё сводится к этому чемоданчику с деньгами.

– Избирательное использование демократии действительно пугает.

– Да, очень пугает. Людям в других странах будет омерзительно слышать, как наши лидеры бьют себя в грудь и кричат о защите демократии и свободы, систематически урезая права и свободы, которые только и сделали эту страну особенной и интересной в последнюю пару сотен лет.

В Америке сейчас идет серьезная война, и это действительно страшно.

Те из нас, кто не согласен с нынешней администрацией, бьются изо всех сил, но на стороне администрации очень хорошие рекламщики. В Америке есть избиратели, готовые поступиться своей свободой ради своей физической безопасности. И если это случится, значит, мы этого заслуживаем.

http://www.sho.kiev.ua/article/716

Выдержки из знаменитой речи Дэвида Фостера Уоллеса перед выпускниками Kenyon College (2005 год)

Плывут как-то две юные рыбки. Встречается им рыбка постарше, кивает и говорит:

– Привет, ребята. Ну, как водичка?

Две юные рыбки плывут дальше, а через некоторое время одна смотрит на другую и выдает:

– Что еще за водичка?

Стандартное требование к речи на выпускной церемонии – использовать нравоучительные истории, притчи. Чем я и занимаюсь. Это, вообще говоря, одна из лучших условностей жанра, но если вы уже беспокоитесь, что я собираюсь предстать перед вами мудрой, старой рыбой, объясняющей юнцам, что такое вода, – не стоит. Я вовсе не старая мудрая рыба. Идея этой истории проста: именно самые очевидные и важные стороны окружающей реальности зачастую сложнее всего увидеть и выразить словами.

Степень, которую вы сейчас получите, имеет общечеловеческую ценность, а не просто материальную. Так что давайте поговорим о том, что обучение «свободным искусствам» не столько непосредственно наделяет вас знаниями, сколько учит вас думать. И действительно важная составляющая получаемого в колледже обучения «умению думать», связана вовсе не со способностью думать, а скорее с выбором того, о чемдумать.

Вот еще одна маленькая поучительная история. Сидят двое в баре где-то в далекой глуши Аляски. Один из них религиозен, другой – атеист, и они спорят о существовании Бога с той особенной энергией, которая приходит после четвертой кружки. И вот атеист говорит:

– Уж не думаешь ли ты, что у меня нет конкретных причин не верить в Бога? Ты полагаешь, я никогда не экспериментировал с этими молитвами и обращениями к Господу? Вот только в прошлом месяце я попал в тот ужасный буран, я был вдалеке от лагеря, заблудился, не видно ни зги, минус пятьдесят… Тогда я и попробовал: упал на колени в снег и воззвал: «Боже, если ты существуешь, я потерялся и я пропаду в этом буране, если ты мне не поможешь».

И тут этот религиозный парень смотрит на атеиста в полном недоумении.

– Ну так теперь ты должен поверить, – говорит он. – В конце концов вот он ты здесь, живой.

Атеист закатывает глаза:

– Да нет же, приятель, просто пара эскимосов случайно проходила мимо и они показали мне дорогу к лагерю.

Эта история учит нас тому, что вообще-то должно быть включено в понятие «учить думать». Быть чуточку менее самоуверенным. Быть немного критичным и сознательным по отношению к себе и своим убеждениям. Потому что очень многое из того, в чем я склонен быть непроизвольно уверенным, совершенно неверно и оказывается результатом моих заблуждений.

Вот один простой пример совершенно неверной вещи, в которой я непроизвольно уверен: весь мой личный непосредственный опыт поддерживает мою прочную убежденность в том, что я и есть действительный центр вселенной, самая настоящая, живая и важная личность существующего мира. Мы редко думаем об этой естественной, фундаментальной эгоцентричности, потому что она весьма социально нежелательна. Но она вполне свойственна каждому из нас.

Это свойство по умолчанию «впаяно» в нас с рождения. Задумайтесь: центром всего, что вам знакомо из опыта, являетесь вы сами. Мир, каким вы его познаете, это то, что находится перед вами, или за вами, слева или справа отвас, на экране вашего телевизора или компьютера. И так далее. Мысли и чувства других людей должны быть донесены до вас тем или иным образом, в то время как ваши собственные так непосредственны, насущны, подлинны.

Я предпочитаю приложить усилия и каким-то образом изменить или отбросить мое естественное, «вшитое», исходное свойство быть центром мира, видеть и понимать всё через призму собственной сущности. Людей, способных регулировать свои естественные, исходные свойства, мы порой зовем «уравновешенными», и я настаиваю, что это не случайное слово.

Через двадцать лет после выпуска из колледжа я постепенно пришел к пониманию того, что это свойственное «свободным искусствам» клише об обучении думать – на самом деле сокращенный вариант более глубокой и серьезной мысли: «учиться думать» по сути значит «учиться управлять тем, как и о чем думать». То есть быть достаточно сознательными и сознающими, чтобы выбирать, на что обращать внимание, и выбирать способ извлечения смысла из опыта. Потому что, если вы, будучи взрослыми, не можете это контролировать, ваша жизнь пойдет к черту.

Вспомните другую расхожую фразу, что разум – великолепный слуга, но ужасный господин. Она, как и многие банальные фразы, неубедительна и безынтересна на первый взгляд, но по сути выражает великую и страшную истину. Ни капли не случайно, что люди, стреляясь, почти всегда направляют оружие – куда? В голову. Они хотят покончить с ужасным господином. А истина в том, что большинство этих самоубийц фактически мертвы задолго до момента, когда они нажимают на курок.

И я утверждаю, что настоящей, не ерундовой ценностью вашего обучения должна быть именно эта способность избежать того, чтобы прожить свою уютненькую, удачную, почтенную взрослую жизнь мертвым, несознательным, рабом собственного ума, и естественного исходного свойства быть однозначно, абсолютно, безусловно одиноким изо дня в день.

Единственная Истина – с большой буквы – это то, что вам решать, как вы будете пытаться воспринимать мир.

Я утверждаю, что именно это – та свобода, которая является результатом настоящего обучения, обучения способности быть уравновешенным. Вы получаете возможность решать, чтó имеет значение, а что – нет. Вы сами выбираете, чему поклоняться. Ведь есть еще одна довольно странная истина: в повседневных окопах взрослой жизни на самом деле не встречается атеизм. Не бывает такого, чтобы человек не поклонялся. Каждый поклоняется кому-то или чему-то. Тот выбор, что у нас есть – это выбор предмета поклонения.

При этом непревзойденная причина выбрать какого-либо бога или что-то духовное – тот факт, что практически любой другой предмет поклонения съест вас заживо. Если вы ставите превыше всего деньги и вещи, если из них вы черпаете смысл своей жизни, у вас никогда не будет их достаточно, никогда не будет ощущения, что их достаточно. Так это устроено. Возведите в ранг священного ваше тело, красоты, сексуальную привлекательность – и вам обеспечена вечная неудовлетворенность собой. А когда проходящее время и возраст начнут проявлять себя, вы умрете миллион раз прежде, чем смерть действительно вас настигнет.

Поклоняйтесь силе, и вы добьетесь ощущения слабости и беспокойства, вам потребуется все больше и больше власти, чтобы заткнуть свой собственный страх. Поклоняйтесь интеллекту, представлению о себе как об умном человеке, и вы дождетесь, что будете чувствовать себя глупыми, обманщиками, всегда на грани разоблачения.

Но коварство поклонения подобным вещам не в том, что это порочно или греховно, а в том, что оно бессознательно. Это естественное свойство. Это такая «религия», в которую вы сползаете исподволь, день за днем, постепенно начиная все более избирательно видеть и оценивать, при этом даже не вполне замечая, что происходит.

И так называемый реальный мир нисколько не будет препятствовать вашему существованию в этом исходном положении, потому что так называемый реальный мир, мир людей, денег и власти, радостно напевает себе под нос, барахтаясь в омуте страха, злости, разочарования, стяжательства и себялюбия. Наша современная культура приспособила эти силы так, что они привели к беспрецедентному изобилию, удобствам и личной свободе. Свободе каждого быть властителем крошечного королевства размером с черепную коробку в центре необитаемой вселенной. У такой свободы множество достоинств. Но, безусловно, есть несколько типов свободы, и о самом ценном из них вы немного услышите в большом мире.

Та свобода, что в самом деле важна, связана с внимательностью, сознательностью, тренингом и умением действительно проявлять заботу о других людях и отдавать. Снова и снова, в самых мелких непривлекательных ситуациях, бесчисленное количество раз на дню.

Вот это – свобода. Это – быть образованным и понимать, как думать.

Альтернатива? Бессознательность, свойство «по умолчанию», «мышиная возня», постоянное грызущее ощущение потери чего-то бесконечного.

Всё это не имеет отношения к морали, религии, догмам и прочим серьезным вопросам о том, что ждет вас в жизни после смерти.

Эта Истина – о жизни до смерти. О настоящей ценности настоящего обучения, которое практически не связано со знанием, зато прямо связано с сознанием. С сознанием того, чтó реально, что существенно, хотя так успешно спрятано прямо у нас на виду, что мы должны повторять себе опять и опять:

– Это вода. Это вода.

Делать это невообразимо сложно – оставаться сознательным и живым во взрослом мире изо дня в день. Что подтверждает еще одну великую банальность: век живи – век учись. И ваше дальнейшее обучение начинается прямо сейчас.