Конец эпохи митингов, начало эпохи судов

Хочу напомнить что первый политический процесс начался в июле 2003 года: когда был арестован Платон Леонидович Лебедев по первому делу ЮКОСа. И с тех пор многие продолжают называть это дело политическим, а этим летом, можно сказать, юбилейная годовщина с начала того процесса, а уже через год должно состояться освобождение Лебедева. Так что неправильно было бы говорить, что политические дела начались только год назад с Болотной и Pussy Riot.

Но при этом определенная волна политических процессов сейчас чувствуется, как и ощущается внимание к ним: людей на них ходит все больше и больше, чего нельзя не заметить в залах заседаний. Правда, тема этих судов прежде всего волнует именно прогрессивную молодежь из Twitter и Facebook: там они сами за этими делами следят, сами про них пишут, так или иначе ощущая себя причастными к ним. Но с точки зрения внимания всей аудитории до сих пор наиболее популярными остаются суды, где речь идет об убийствах или, скажем, о скандалах с участием звезд. Криминал, порнуха и чернуха – это то, что пипл всегда хавал с большим удовольствием. Но само по себе – достижение, что теперь можно сравнивать резонанс таких дел с политическими. 

Прежде всего за эти полтора года ощутимое изменение – это появление так называемых гражданских журналистов, дай бог им здоровья. Причем они несут с собой большой вред для распространения точной информации. И тут дело даже не в том, что они элементарно думают, будто Уголовный кодекс и Уголовно-процессуальный кодекс – это одно и то же. Доходит вовсе до идиотских ситуаций. Например, несколько недель назад во время ареста последнего фигуранта «болотного дела» Алексея Гаскарова какая-то Изабель Макгоева с какого-то потолка взяла, что его арестовывают на 5 месяцев и запостила это в Twitter. Хотя арест на 5 месяцев в принципе невозможен, и суд мог постановить поместить Гаскарова под стражу не более чем на 2 месяца (правда, потом еще множество раз продлевать, а откуда это знать Макгоевой?). Но эта информация появилась раньше всех, стала собирать ретвиты ошалевших от такого срока ареста блогеров и СМИ, чьих корреспондентов не было в суде. А уже на выходе из зала заседаний к нам подскакивали люди, которые с круглыми глазами спрашивали: как арест на 5 месяцев вообще может быть? Не говоря о том, что эти же гражданские активисты обычно начинают дурниной орать слово «позор» в адрес судьи именно в те моменты, когда зачитывается приговор, и из-за них иногда нельзя расслышать, кто к какому сроку приговаривается. Что ж, пришли помочь узникам, спасибо, ничего не скажешь.

Но с другой стороны, развитие гражданского общества последних полутора лет повлияло на то, что суды стали четче исполнять некоторые свои функции. Тут, правда, речь идет скорее о соблюдении формальных процедур, а не о справедливости решений. Сейчас, как любят говорить в этой сфере, обеспечивается максимальная транспарентность (открытость) суда. Правда, ведь совершенно не имеет значения, насколько учтиво и вежливо ведет себя судья: на его приговор это никак не повлияет. Поэтому когда судью по делу о хищении «Кировлеса» Навальным хвалят за добросовестность, это несколько преждевременно.

Главное удовольствие от этой работы – любое решение, которое оправдывает и освобождает человека или отправляет его дело на пересмотр. Пару лет назад шел процесс бизнесмена Алексея Козлова (мужа журналистки Ольги Романовой. – Slon), это был чуть ли не единственный случай в Верховном суде, когда нельзя было сесть, хотя залы там очень большие: туда влезла бы орда, рать и еще одна орда. По доброте приставов меня оставили в зале слушать решение стоя, и когда судья постановил отправить дело на пересмотр, у меня началась какая-то эйфория. Это такой кайф, кода ты звонишь на выпуск и говоришь: ребята, пишите молнией, суд оправдал! В этот момент тебя внутри что-то захватывает. Причем уже даже не важно в таких случаях, виновен ли человек на самом деле или нет. Возможно, так получается, потому что оправдательные приговоры ничтожно редко встречаются.

Хотя странные ситуации все равно происходят: например, недавно корреспондента «Дождя» пристав выгонял из зала за то, что он во время вынесения приговора жевал жвачку, хотя какой закон это регулирует –непонятно. А из забавного вспоминается случай на суде по делу о запрете фильма «Невинность мусульман»: фильм проверяли на экстремизм, и судья решила с ним ознакомиться на месте, заодно продемонстрировав этот фильм, впоследствии запрещенный, и всем собравшимся, хотя в этом чувствовался какой-то парадокс. Причем для просмотра в зал был вызван переводчик, синхронно озвучивавший на русском фразы персонажей фильма.

Рост интереса к громким делам начался немного раньше Pussy Riot и «болотного дела». Первым существенным в этой череде был процесс против Алексея Козлова, не говоря уже о втором суде над Ходорковским. Но сейчас появляется большое количество тем и дел, которые интересны людям с точки зрения того, что происходит в судах. И речь не только о политических делах: это и процессы против чиновников, и ужасные ДТП. За последнее время наиболее популярные процессы у нас по просмотрам: это дело Русакова (ДТП, в котором погибла актриса Марина Голуб), ДТП на Минской улице, когда человек влетел на машине в троллейбусную остановку и погибло несколько детей. Еще бы отметил дела Инны Мурзиной (это молодая девушка, которая влюбилась в заключенного и, по версии следствия, готовила ему побег: добыла поддельное судебное решение и передала его в СИЗО) и Мирзаева. При этом мизерный интерес был к процессу против Дмитрия Кратова, сотрудника Бутырской тюрьмы и единственного фигуранта дела Магнитского, доведенного до суда.

Наша «ядерная» аудитория интересуется именно юридическими вещами, потребительскими процессами. Для наших постоянных читателей юриспруденция – либо профессия, либо хобби. Но всплеск посещаемости у нас был связан именно с ростом гражданской активности в обществе, который пришелся на ноябрь-декабрь 2011 года. Сейчас наша средняя посещаемость в день – порядка 50 тысяч уникальных пользователей, и она постепенно растет, но в те месяцы у нас было 70–80 тысяч в день. Это было связано с массовым общественным уличным движением, и читателей больше всего интересовала правозащитная тематика, оспаривание результатов выборов

И я очень хорошо почувствовал за это время, как динамика того всплеска нашей посещаемости была эквивалентна тенденциям, которые есть в самом уличном движении. Поскольку оно меньше стало интересовать большие массы людей, и интерес к тематике сник. Это произошло где-то после новогодних каникул в 2012 году, тогда все вернулось на уровень октября 2011 года.

Сейчас интерес к политическим делам ниже среднего. Например, приговор одному из ключевых фигурантов «болотного дела», Константину Лебедеву, в день вынесения набрал просмотров в полтора раза меньше, чем соседний репортаж из суда о драке около ТЦ «Европейский» в июне 2012 года, и меньше, чем суд Роспотребнадзора с YouTube. А банальная история про суд над двумя гаишниками со взяткой и вовсе собрала в 3 раза больше посетителей.

Если резюмировать, могу сказать, что интерес массового читателя к политическим вещам преувеличен. Они получают внимание у тех СМИ, у которых собирается аудиторию с сильными протестными настроениями – только для них это считается востребованной темой. Но более широкому кругу граждан – нет.

В плане судебной информации нет никаких запретов, просто мы сами определяем, интересна тема для освещения или нет. Мы будем писать про задержания, аресты, а вот мелкие жалобы на действия следователей мы не отражаем.

Обычно когда кто-то начинает вести процесс, то ведет его до конца. Мне так досталось «болотное дело». Сейчас мы уже не следим за продлениями по нему, а ждем рассмотрения по существу и каких-то интересных деталей для наших подписчиков. Наши подписчики – это все радиостанции, каналы, многие сайты, и нам нужно ориентироваться на самые важные подробности для них. 

Но сейчас какого-то невероятного ажиотажа не чувствуется. Вот раньше был Ходорковский – и коллеги уже как байки рассказывают, как им приходилось стоять в очереди у дверей суда с 7 утра, – но сейчас, конечно, такого нет. 

Я обычно звоню в редакцию из зала суда, когда звучат какие-то важные сведения, потому что моя работа связана с оперативной передачей информации. Везде различные системы выпуска, но нам нужно звонить, а не писать SMS: ведь пока SMS дойдет, пока его увидят, прочитают, пройдет уйма времени.  

В центральных судах Москвы и приставы, и судьи сейчас довольно опытные, они уже привыкли к работе корреспондентов, но стоит отправиться куда-то на окраину, и там совсем другая картина. Допустим, недавно я был в одном областном суде: одной из моих коллег судья запрещала – внимание – громко печатать. Поэтому она выдвинула поразительно смешное правило: закрыть зал для прессы и открыть его для простых слушателей, что, конечно, невиданно.

Специальности судебного репортера у нас на радио по сути нет, но одно время эта роль фактически закрепилась за мной. Правда, в последние годы я стараюсь избегать посещения судов, если только мне не достаются редакционные задания, сейчас поясню почему. Моим первым процессом стало первое дело Ходорковского в 2004 году. И тогда я воспринял свою работу буквально в качестве старого американского сериала «Перри Мейсон». Это детектив 50-60-х годов, где все действие происходит в суде: и там состязаются блестящий адвокат и не менее блестящий прокурор. И в деле Ходорковского мне действительно было очень интересно узнать по каждому из 7 пунктов обвинения, виновен ли Ходорковский. Но затем объявили приговор, и это было довольно печально. Туда был включен пункт, у которого срок давности истек 10 лет назад, а почти весь текст вердикта повторял обвинительное заключение прокурора. И мне это было совершенно непонятно как человеку с обычной логикой, а не с юридическим образованием. С тех пор я только укрепился во мнении, что большинство подсудимых в нашей системе заранее обречены на обвинительный приговор, а потому следить за процессами стало значительно сложнее.

Не скажу, что у публики как-то очень сильно вырос интерес к судам. Просто политических судебных дел стало намного больше – раньше такого не было, разве что нацболы. К тому же после задержаний на митингах в конце 2011 года и административных арестов посещение судов стало модным в среде гражданских активистов. И их повышенное внимание к судам – это большое горе для судебных корреспондентов. Как бы так сказать помягче... Репортеру главное – попасть в зал суда: даже когда идет параллельная трансляция, там что-то может оборваться, корреспондент должен быть рядом и следить за мимикой подсудимого, судьи и так далее, а активисты толпой вваливаются в зал. Но на это у них есть законное право, а вот в суде они себя совершенно ужасно ведут. Как бы ни вел себя прокурор или судья, который выносит, допустим, даже несправедливое решение, это постоянно приводит к свисту, шепоту и гулу, а потом их долго и с препирательствами удаляют из зала.

Хотя ошибки бывают и у профессиональных корреспондентов, правда, это случается не так уж часто. Самое ужасное, когда корреспондент недослышал или неправильно что-то толкует. Как, например, «Интерфакс» однажды на 7 минут освободил Ходорковского, сообщив об условно-досрочном освобождении, когда дело рассматривалось в Чите.

Сейчас по «болотному делу» идут продления арестов, их информационная ценность в таких случаях абсолютно нулевая: суд занимается ковкой абсолютно предсказуемых решений. И тут задача для корреспондентов сильно усложняется, потому непонятно, как из этого можно сделать репортаж. Впрочем, остается вслушиваться в детали: например, что поводом для ареста может послужить наличие друзей за границей в Facebook, или то, что арестованный Гаскаров проходил по химкинскому делу, по которому он был оправдан. Такие детали лучше всего характеризуют процесс. 

Возможно, центр общественного внимания вокруг протестов действительно сейчас сдвинется в суды. Но это случится потому, что с оппозицией ничего больше внятного не происходит. Хотя эти процессы судебные еще более бессмысленны. Если процессы будут затяжными, интерес к ним неизбежно упадет. Если «болотное» будет длиться месяца три, люди просто перестанут ходить, для них это не будет так интересно. 

Меня из суда ни разу выгоняли, но самая распространенная проблема в том, что на многочасовых зачитываниях приговоров не заснуть практически невозможно. Помню, в Верховном суде сидел корреспондент какого-то из телеканалов и раскатисто так храпел. А там очень вежливые судьи и приставы, поэтому его никто не разбудил. Потом некоторые корреспонденты радио (да что уж там говорить, вообще-то это был я) хорошо обыграли этот храп в своих репортажах. Конечно, это хулиганство, но слушается прекрасно. 

Самая чудесная в суде история на моей памяти была несколько лет назад на деле против канала 2x2. В качестве материалов к делу были приложены несколько часов записей мультиков «Симпсоны» и «Гриффины», якобы с аморальными кадрами секса и прочего рок-н-ролла. Так в зале приглушили свет, напротив судьи поставили телевизор, и она в темноте полтора часа с абсолютно бесстрастным лицом смотрела «Симпсонов» и «Гриффинов». А все наблюдали за судьей, смотрящей мультфильмы.