Одного "спасибо" мало .

Владимир Тихомиров, Главный редактор "Исторической правды"

Я никогда не возьму наклейку «Спасибо деду за победу». Потому что оба моих деда погибли во время Великой Отечественной, не дожив до победы.

Первый мой дед – Василий Петрович - погиб 20 января 1943 года, в самом начале Воронежско-Касторенской наступательной операции, когда их взвод накрыло бомбами – немецкими ли, своими – до сих пор неизвестно. Однополчане собрали останки в братскую могилу и отправили семьям похоронные извещения. 

И, собственно, ничего, кроме этого извещения, от него не осталось – ни фотографии, ни письма, ни документа, ничего. Даже даты его рождения бабушка не запомнила. 

Она вообще была скрытным человеком, моя бабушка. Когда деда забрали в армию, она с тремя детьми не смогла бежать на восток и оказалась на оккупированной немцами территории в Курской области. А вы же понимаете, что такое оказаться на оккупированных территориях. Это как клеймо на всю жизнь. Потому что, если ты там жил, полагали советские люди, то ты потенциально мог сотрудничать с гитлеровцами. Мог стать полицейским, пособником фашистов, даже если тебе было тогда всего пять лет. 

И в СССР, если кто не помнит, до самого конца 80-х годов прошлого века во всех анкетах чекисты упорно интересовались: проживали ли вы или кто-то из ваших родственников на оккупированных территориях? Потому что доверия к таким людям больше не было, и загранпаспорт им не давали, и на приличную работу не пускали, а если и пускали, то после самой тщательной проверки. 

Бабушка, пережившая кошмар подавления крестьянских восстаний на Тамбовщине, прекрасно понимала, чем грозит откровенность с советским органами. И тщательно уничтожила все документы, касавшиеся всей довоенной жизни. Дом сгорел, гражданин начальник, документов нема. Мы, кстати, до сих пор не знаем, в какой деревне жила моя бабушка. Она молчала об этом всю жизнь. И до самой старости боялась разговаривать с милиционерами и начальниками, боялась, что у нее проверят документы. 

Второй мой дед, Петр Моисеевич Тихомиров, пропал без вести. 

Причем, никто не знал, где, как и когда это произошло – просто сгинул и все. Не погиб, не пал смертью храбрых, как все солдаты, а будто бы провалился в какую-то черную дыру. Поэтому моя бабушка Анна Мефодиевна каждый год 1 февраля отмечала только день рождения деда, а вот днем его смерти считала 22 июня. Потому что просто не знала другой даты. И Дня Победы она никогда не отмечала. 

От деда осталась единственная фотография: строгий юноша 18 лет с непокорным чубом в пиджаке и косоворотке - кажется, они с бабушкой сфотографировались накануне свадьбы. 

Взгляд у деда был мрачный и сосредоточенный: только что закончилась Гражданская война, подавлено Сицкое восстание на Ярославщине, когда комиссары с колокольни из пулеметов расстреливали народные сходы, а потом ходили по деревням и добивали штыками раненных. Дед в той мясорубке чудом выжил, хотя его отца, моего прадеда, то есть, чуть не забили прикладами, когда пришли забирать весь хлеб и лошадь. Что остается? Остается выживать, создавая свою семью, надеясь, что Господь не оставит да уж как-нибудь пронесет.  

Еще от деда осталось несколько писем — фронтовых треугольничков, которые всегда начинались одинаково: «Здравствуй, моя дорогая Аннушка, мои ненаглядные детушки и сыночек Коленька...» Коленька — это мой отец, который родился уже после того, как деда призвали воевать. И последнего своего сына мой дед так никогда и не увидел, а поэтому старался хоть в письмах как-то особо выделить его. 

Дед Петр вообще писем писать не любил, а писать о войне — тем более. Обычно он отделывался коротким: «У меня все хорошо, воюем помаленьку…», и бабушка даже не знала, в какой части страны он тогда воевал. 

Не так давно останки моего деда нашли. Поисковики из Пскова раскопали братскую могилу у деревни Матысово Идрицкого района Псковской области и среди костей обнаружили солдатские медальоны — русские и немецкие вперемешку. Там же нашли и недописанное письмо, датированное 10 марта 1944 года — день, когда погиб мой дед. 

Позже в сборнике отчетов «Боевые действия стрелковых полков», изданном в 1958 году Воениздатом, я нашел подробности того боя у деревни Матысово между 22-м стрелковым полком 9-й гвардейской стрелковой дивизией Красной Армии и 501-м и 502-м пехотными полками вермахта. 

Вот небольшие цитаты из документов той эпохи: 

«Перед наступлением было более или менее достоверно известно лишь расположение огневых средств и заграждений на переднем крае обороны противника, а о его группировке и глубине эшелонирования сил командир полка и командиры батальонов имели весьма общее представление. (…) 

Таким образом, к началу наступления группировка противника и система огня в обороне перед фронтом 22-го гвардейского стрелкового полка не были полностью вскрыты, и это отразилось на выполнении полком боевой задачи в первый день боя. (…) 

На основании приказа командира корпуса наступление было назначено на 7 часов 8 марта 1944 г. В соответствии с полученным приказом 1-й стрелковый батальон 22-го стрелкового полка в ночь на 8 марта под прикрытием темноты почти без потерь скрытно занял исходное положение для наступления вблизи переднего края обороны противника в готовности с утра перейти в наступление в указанном направлении. 

2-й стрелковый батальон — второй эшелон полка — находился за боевыми порядками 1-го стрелкового батальона в готовности развить успех первого эшелона. 

В 6 часов начальник оперативного отдела 2-го гвардейского стрелкового корпуса гвардии подполковник Михнев сообщил командиру дивизии, что наступление отложено. 

Командование дивизии встало перед фактом необходимости отвода батальонов с исходного положения, так как противник с наступлением светлого времени мог их обнаружить и уничтожить. 

1-й стрелковый батальон 22-го гвардейского стрелкового полка не сумел отвести свои подразделения вследствие наступления светлого времени. 

По документам 9-й гвардейской стрелковой дивизии можно установить, что наступление было отложено еще вечером 7 марта, но по вине штаба корпуса командир и штаб дивизии не были поставлены в известность.

(…) Затем наступление было назначено на 9 часов 9 марта 1944 г., но с утра был густой туман и закрыл от наблюдения расположение противника.(…) 

Готовность к наступлению была назначена на 7 часов 10 марта 1944 г. В 11 час. 30 мин. началась артиллерийская подготовка атаки по переднему краю и ближайшей глубине обороны противника. 

В 12 час. 40 мин. после 70-минутной артиллерийской подготовки 1-й стрелковый батальон 22-го гвардейского стрелкового полка с орудиями сопровождения пехоты перешел в атаку. Преодолевая огонь стрелкового оружия противника, а также его заградительный артиллерийско-минометный огонь, 1-й стрелковый батальон ворвался в траншеи первой линии и к 13 часам подошел вплотную к выс. с отм. 162, 7, овладев первой и второй траншеями первой позиции противника. (…) 

К 19 часам 10 марта 1944 г. 22-й гвардейский стрелковый полк силами 1-го стрелкового батальона во взаимодействии с подразделениями 18-го гвардейского стрелкового полка овладел узлом сопротивления противника в районе выс. 179,8, Павлово, Новины, прорвал его оборону на глубину 2 км и выполнил свою ближайшую задачу. 

В ночь на 11 марта противник отвел уцелевшую артиллерию, восстановил нарушенное управление, подтянул огневые средства из глубины и начал массированным артиллерийским огнем воздействовать на наши наступающие подразделения и части. (…) 

Полные и достоверные сведения о противостоящем противнике удалось получить только к исходу первого дня наступления.» 

То есть, вы понимаете, да? Сначала пехоту бросают на штурм укреплений, причем, никто из командиров даже не подозревает, кто у них враг и сколько человек им будет противостоять. Но отступление откладывается – праздник же, Женский день 8 марта, весь штаб гуляет. При этом перепившиеся командиры «забывают» сообщить солдатам, что наступления не будет. 

И батальон отводят под прицельным огнем врага, теряя солдат. 

Вот такая проза войны. 

Потом снова начинается наступление, которое закончилось нашей победой. 

И командир полка рапортует: 

«В бою было уничтожено до 150 солдат и офицеров противника, взято 3 пленных. Захвачены трофеи: пулеметов — 15, винтовок — 46, пушек — 5, автомашин — 16, радиостанций — 3.»  

Представляете себе эту картину? После боя трупы погибших солдат с той и с другой стороны свалили в яму возле той самой «высоты 162,7», например, забросали сверху землей, а потом заботливо пересчитали радиостанции. Конечно, тогда время такое было — жесткое и жестокое. И не мне их судить — тех солдат из 1944 года, для кого трофейная радиостанция и в самом деле могла быть дороже тел погибших товарищей. И не приведи Господь нам оказаться на их месте. 

Но все-таки.

И еще я думаю, что нам – в смысле, моей семье –  в некотором смысле еще повезло. Потому что тело деда не бросили в лесу, а похоронили по-человечески.    

А вот в соседней Смоленской области у деревни Чуркино Ярцевского района есть Солдатский лес. Большой такой лес — он тянется на многие десятки километров. И в этом лесу до сих пор лежат наши солдаты. 
Летом 1941-го Сталин, взбешенный потерей Смоленска, отдал приказ о начале контрнаступления. И тысячи красноармейцев, брошенных в прорыв, так и остались лежать на этой земле. Сколько их тут осталось — полк, дивизия, армия? 

Солдаты падали так, как шли в атаку, — плечом к плечу. И их никто и никогда не хоронил. Просто бросили и ушли. 

Конечно, поисковики потихоньку расчищают это страшное место и опознали по уцелевшим медальонам уже несколько десятков солдат, но сколько нужно таких отрядов, чтобы раскопать весь лес? 

А сколько таких лесов по России, Белоруссии, Украине? 

По данным профессора Академии военных наук генерал-полковника Г Ф. Кривошеева, более 5 059 000 советских солдат официально числятся пропавшими без вести. Большая часть из этих пяти миллионов не будет найдена никогда. 

И вы хотите заклеить эту черную дыру народной памяти своими дурацкими наклейками с черно-оранжевыми ленточками и бантиками? 

16:11 09/05/2013

Владимир Тихомиров, "Историческая правда"