Похоже, Гумилёв был прав...

На модерации Отложенный

Русская литература как кейс-стади деградации этноса
   Можно ли расценивать сегодняшнее состояние России (под этим понятием я подразумеваю прежде всего русский, славянский этнос - как самый многочисленный, титульный и государствообразующий) как водворение в хаос. Я думаю - можно. Двадцатый век - почти весь прошел под знаком геноцида русских как нации. Но процесс ее вырождения начался еще в 19 веке.     На протяжении последних полутораста-ста лет Россия (и созданная ею цивилизация) только и делала, что деградировала - сжимаясь в размерах, экономике, политическом влиянии, духовном потенциале, наконец - в физическом облике своих представителей. Сегодня русские как этнос в массе своей являют собой, не очень приятное зрелище. Посмотреть хотя бы на русских мужчин, не входящих кстати, даже в десятку самых красивых национальных мужских типажей мира. В массе своей мы - от Калининграда до Владивостока - скорее непривлекательны, чем наоборот: разнокалиберные по росту и сложению, а чаще всего - невысокие и щуплые, рыхлые, испитые, унылые, неухоженные, с потухшим взглядом и вечной гримасой не столько сексуальной, сколько социальной озабоченности на лице.     Доказательства того, что путь по нисходящей начался для Русской цивилизации где-то со второй половины ХIХ века - доступны всем. Они лежат в библиотеках - тома и томики с произведениями Толстого, Достоевского, Лескова, Чехова, Куприна… Русская классическая литература социологична по своей сути. Ее произведения можно рассматривать как блестяще проведенные кейс-стади (анализ типичных жизненных историй), отражающие состояние общества, деградирующего от поколения к поколению.      Лермонтовского Печорина отделяет от Раскольникова Достоевского примерно четверть века - одно поколение. Но какой рывок в деградации! Печорин - осознавая, что он «нравственный калека» и «лишний человек» - пытается утвердить свою мужественность, вступая в борьбу с заведомо равными или превосходящими его силами. Раскольников же (в глубине души догадываясь, что он на самом деле все же «тварь дрожащая») пытается отчаянно отрицать этот факт, ступая на путь прямого насилия, чуть ли не садизма, над теми, кто заведомо слабее его. Минуло еще четверть века, и на авансцену русской жизни вышел чеховский «овощ» Белкин – жалкое, пугливое существо, уже совсем не помышляющее ни о каких формах агрессии и даже не осознающее всей глубины своей моральной и интеллектуальной немощи.       Антон Павлович Чехов жил и творил немногим более ста лет назад. Как раз в то время, когда Россия переживала плоды отмены крепостного права. Только-только начал отмирать мощнейший социальный институт - русская деревенская община - мир. Тот самый институт, удар под дых которому нанесли вскоре после смерти Чехова столыпинские реформы с их курсом на индивидуализацию крестьянского труда, а окончательно добили большевики во главе с Троцким и Сталиным, предложившие трагикомическую карикатуру этого института в виде колхозов.      Русская община и ее огромное позитивное значение в формировании Русской нации и цивилизации - тема отдельного исследования. Замечу лишь, что это образование содержало в себе эффективные механизмы народного самоуправления и демократии, которые впоследствии пришлось импортировать на отечественную почву из чуждого нам по менталитету англосаксонского мира.      Сторонники так называемой «теории заговора» возлагают ответственность за разрушение русского уклада жизни и последующие революции в стране - на происки еврейской финансовой элиты в лице кланов Ротшильда и Рокфеллера, осевших в мировых индустриальных центрах Европы и Америки. Они, дескать, чуть ли не с начала ХIХ века стремились уничтожить Русскую православную монархию как глобального конкурента, что им и удалось сделать в 1917 году. Если же верить доводам сторонников экономического детерминизма, то объективной причиной краха Российской империи стал естественный процесс европейской индустриализации, к которому наша сельскохозяйственная держава оказалось, мягко говоря, не совсем готова.      Но в любом случае - будь то воздействие извне безразличных исторических закономерностей или злые козни зарубежных идеологических противников Русской монархии - процесс разрушения в ХIХ веке был неразрывно связан с морально-психологической деградацией самого русского этноса, вернее - его элитообразующей части - дворянского сословия.      Итак, эпоха Чехова - начало умирания русской деревенской общины. Огромные массы крестьян, уже неотягощенные закрепленностью на помещичьей земле, смещаются в города. Последние переживают бум индустриализации, и вчерашние крестьяне становятся там фабричными рабочими. Сознание многих из них медленно, но неуклонно трансформируется в сторону люмпенизации и усвоения вульгарных социалистических идей. Впоследствии, в качестве пушечного мяса их используют большевики в своей войне против царской России.       А что вчерашние помещики? Большинство из них, на протяжении поколений праздной и паразитической жизни (типичные примеры блестяще представлены, повторюсь, в русской классике: «Мертвые души» Гоголя, «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина, «Обломов» Гончарова и др.) мутировали до инфантилов-невротиков, густо населяющих страницы чеховских произведений.

Именно все эти - не от мира сего, рефлексирующие и пугливые - «человеки в футляре», лохи, говоря сегодняшним слэнгом, профукали страну жестким и агрессивным, беспринципным и предприимчивым авантюристам от революции - типа Троцкого, Ленина, Сталина. Последние дали старт растянувшемуся на десятилетия геноциду русской нации. Произошло то, что Парето и Моска называли ротацией элит. К власти в стране – в результате революции и последующих стадий естественного отбора - пришли другие - психологически сильные и пассионарные личности из низовых социальных слоев царской России. Они задали тон новой идеологии и новой конфигурации общественного устройства. Но и этого «завода» хватило не надолго. К концу столетия выдохлись потомки ленинско-сталинской номенклатуры, а вместе с ними и гнобимый властью на протяжении более семидесяти лет народ.
    Утрата мужественности и пассионарности
     Если рассматривать по этапам, то после 1917-го года страна лет на сорок погрузилась в «людоедскую» эпоху. Затем - около тридцати с небольшим лет - относительно гуманный период «хрущевской оттепели», «брежневского застоя» и «горбачевской перестройки». В 1991-м снова революция (уже под флагами идеалов буржуазной демократии), и снова - «людоедство» пресловутых «лихих 90-х»…      В нулевые годы, с введением «путинской вертикали», хаос бандитского беспредела в стране был придавлен и декорирован чиновничьей бюрократизацией большинства сфер жизни. В наше время (начало 10-х годов ХХI в.) система уже не справляется с задачами придавливания и приукрашивания. Социальная дисфункция прорывается наружу в виде все более и более беззастенчивого лицемерия властей, роста криминала, этнической преступности, повсеместной коррупции, промышленных и природных катастроф, имущественного расслоения, ползучего геноцида русского населения, либеральных, социалистических и националистических протестных выступлений, моральной дезориентации молодежи. Как результат - все то, что кристаллизируется благодаря СМИ в общественном сознании в качестве негативно-трагических символов: «подлодка «Курск», «Беслан», «Кондопога», «Кущевская», «приморские партизаны», «Сагра», «Пусси райт», и многое-многое другое.       Я склоняюсь к тому, что Гумилев с его теорией этногенеза был прав: цивилизации создаются из хаоса мужественными, бесстрашными и дерзкими людьми - пассионариями, способными одновременно к самоорганизации и порядку. Но на определенном историческом этапе цивилизация начинает в геометрической процессии порождать тип деградантов-инфантилов, у которых из поколение в поколение атрофируется мужество и воля к борьбе. Некоторые, наиболее одаренные и интеллектуально развитые индивиды, смутно осознают в себе зародившуюся ущербность и пытаются преодолеть ее, искусственно создавая для себя ситуации опасности и борьбы, чтобы доказать самим себе, что они не утратили способность к мужеству (Печорин, Базаров, Раскольников…). В отчаянной войне с собой они погибают. Им на смену приходят чудаковато-мудаковатые Белкины и дяди Вани, обреченные в свою очередь стать жертвами совершенно иных социальных типажей - из других слоев, других мировоззрений, а нередко - и из других этносов.       В свете такого расклада, боюсь, у нынешней России нет будущего. Разве что под этим некогда гордым названием будет значится внушительная часть суши, населенная потомками нынешних гастарбайтеров из Средней Азии и уроженцев Кавказа.       Напоследок - маленький пример-иллюстрация. Мой дед, чья молодость пришлась на 20-30 гг. ХХ века не испытывал никаких психологических проблем с выполнением такого рутинного для деревенского жителя действия, как забой домашних животных. Его сын и мой отец (представитель весьма мужественной профессии - капитан дальнего плавания!) уже являлся в 60-80 гг.ХХ века преимущественно городским жителем - родную деревню посещал лишь наездами, обычно - после окончания очередного рейса. И когда его мать просила заколоть порося по торжественному поводу приезда сыночка, он всячески отлынивал от этого. А ежели все-таки приходилось это делать, то предварительно выпивал пол-литра водки. «Иначе рука не поднималась», - признавался отец.        Что касается меня, выросшего в городской пятиэтажке и бесконечно далекого от деревенской жизни, то я вряд ли нашел бы в себе мужества заколоть поросенка, даже предварительно выпив целый литр водки. И среди моего поколения (а также последующих) городской русской молодежи - таких как я, наберется немало.      Эту неспособность убить живое существо ради бытовых нужд, разумеется, можно объяснить благовидными мотивами, вроде: жалость, милосердие, интеллигентность… Но, честно положа руку на сердце, стоит признаться самому себе, что это - обыкновенная трусость, неспособность преодолеть чувство страха и физиологического отвращения. А наши предки могли. И современники - проживающие в кишлаках и аулах тоже могут – походя, без рефлексий и размышлений. Значит, психологически они сильнее нас. Они мужественнее, мобильнее, пассионарнее, а значит - будущее за ними. Так же, как оно было за германцами, потешавшимися над малодушием и трусливостью поздних римлян.