Случай на охоте.

Просидев свежее майское утро на тетеревином току и так и не дождавшись прилета косачей, я собрался домой. Вылез из шалаша и, размяв затекшие за долгое сидение ноги, пошел по направлению к избушке.

Солнце стояло уже высоко, кругом начиналось активное таяние снега. Было начало мая – время бурного пробуждения природы. Дойдя до конца вырубки, я вышел на визуру – узкую, но прямую как стрела просеку, конца которой я и не знал, но для меня это была прямая к избушке, где я обитал. Пройдя где-то с километр, почувствовал, что неплохо было бы выпить чаю и позавтракать. Около сухой ели решил развести огонь. Поставил ружье, положил на сухое место рюкзак и стал колдовать над огнем.

Набрав сухого валежника, зажег огонь. Вырубил нетолстую, метра два длиной палку, воткнул ее в землю под наклоном. Затем достал из рюкзака котелок, сделанный из банки из-под кофе с проволочной дужкой, набрал в ручейке хрустальной чистейшей воды и повесил над огнем. Потом достал хлеб, соль, кусок вареной лосятины и принялся завтракать.

Вода закипела быстро. Я бросил в нее щепотку чая и снял котелок с огня. Чай получился хорош, в меру крепок, с дымком. Быстренько попив чаю, я закурил. Кругом все пело и журчало. Звуков было множество, и я отдыхал, наслаждаясь этим концертом в исполнении природы. Покончив с чаем и курением, собрал все в мешок и опять вышел на визуру.

Тропа потянулась вниз, к ручью, и я уже представлял, что сейчас мне предстоит переправа по поваленной ели, упавшей поперек ручья.

Впереди показалась полянка, чуть поросшая мелким ивняком. Я уже вступил на нее, как вдруг почувствовал какую-то тревогу. Сбоку что-то хрустнуло, и я невольно взглянул направо. То, что я увидел, повергло меня в шок. Прямо на меня метрах в восьми из чащи глядела огромная лосиха. Я замер. Мысль работала лихорадочно: в стволах у меня дробь, способная убить разве что рябчика. Ну и что? Даже если бы были пули, то кто бьет лося в начале мая? Ведь только что прошел отел, и, убив лосиху, я одним выстрелом уничтожу две или три жизни. Крупная взрослая лосиха редко приносит по одному детенышу, а это значит, что две сироты будут обречены. Я стоял и смотрел на нее, боясь пошевелиться.

Между тем лосиха вышла на середину тропы и остановилась. Что-то тревожное и грустное читалось в ее взгляде. Так мы стояли минуты две. Она не хотела уходить, а мне ее не обойти на узкой тропе. Но вот лосиха повернулась и медленно двинулась туда, откуда пришла. Дойдя до конца поляны, она остановилась и оглянулась на меня. Я стоял как вкопанный. Мысли вертелись в голове с неимоверной скоростью. Что все это значит? Она ждала, глядя на меня печальным и одновременно настороженным взглядом. И тут меня осенило – она просит помощи!

Я медленно пошел к ней. Лосиха шагнула в чащу и сделала шагов десять. Я – за ней. Когда расстояние сократилось до минимума, она опять отошла на десять шагов. Остановилась. Опять тот же взгляд. Я смелее пошел к ней. Лосиха двинулась дальше.

Так мы с ней прошли где-то метров двести. Приблизившись к ручью, лосиха остановилась. Я тоже остановился и внимательно стал смотреть вперед. Почти рядом с берегом, в воде, параллельно друг другу на расстоянии сантиметров сорока лежали две сухие ольхи. На одной из них на животе висел лосенок, маленький, недели две от роду. Видимо, он хотел прыгнуть за матерью, но застрял и сейчас висел, беспомощно опустив ножки. Бедняга выбился из сил, голова его повисла, и он уже не шевелился. Лосиха посмотрела на меня и отступила в сторону. Я приставил ружье к дереву, расправил болотники и шагнул к лосенку. Бережно сняв его с дерева, вышел на сухое место и положил лосенка на снег.

Малыш попытался поднять голову, но она лишь беспомощно упала. Я отошел в сторону и стал наблюдать. Между тем лосенок стал понемногу приходить в себя. Вот он опять неуклюже попытался встать, но упал, так и не поднявшись. Мать стояла в стороне и чутко смотрела на него и на меня. Прошло еще минут 15, и лосенок, наконец, встал и, шатаясь на слабеньких ножках, подошел к матери. Та нагнулась и лизнула его. Он тоненько запищал и потянулся к вымени. Насытившись, встал рядом. Лосиха повернулась и пошла тем же путем, которым и привела меня сюда, к ручью. Я взял ружье и побрел следом. Временами она оглядывалась, но видя, что я иду за ней, продолжала двигаться дальше.

Мы вышли на поляну. Лосиха отступила в сторону и остановилась. Я вышел на тропу и тоже остановился. Так мы стояли несколько минут, глядя друг другу в глаза. Наконец лосиха повернулась и величаво, как могут ходить только лоси, вошла в чащу.

Я же стоял и думал, переваривая все произошедшее. Во мне творилось что-то такое, что трудно передать словами. Я был поражен смелостью лосихи, ее способностью к самопожертвованию ради детеныша. Она пересилила извечный страх передо мной, человеком. Ведь с самого рождения ее учили бояться людей, которые кроме беды ничего хорошего не несут.

Вернувшись в избушку, я сбросил рюкзак и повалился на топчан. Перед глазами все стояла картина: лосиха с ее благодарным взглядом и маленький лосенок на тонких подламывающихся ножках.

С тех пор я не ем лосятину…

АНАТОЛИЙ ШУБИН,

Журнал «Наука и жизнь» (Украина), 2008 год, № 2, стр.14.