Немецкие солдаты о себе и о Войне

Кем же были эти немецкие солдаты, многие из которых не дожили до 9 мая 1945 года. Любопытны их воспоминания. В основном это были парни 18-20 лет из среды сельского и городского населения, окончившие школы или уже работающие. Они шли в армию и по призыву и в качестве добровольцев. Войну восприняли как неизбежное событие и были готовы защищать Германию «от большевизма». Каждый немецкий солдат приносил клятву верности вермахту: «Перед богом приношу эту священную клятву. Клянусь хранить беспрекословную верность Адольфу Гитлеру, фюреру рейха и немецкого народа, верховному командующему вооруженных сил. Обязуюсь быть храбрым солдатом, готовым в любую минуту отдать свою жизнь во исполнение этой клятвы».

Типичная судьба немецкого призывника Алоиса Цвайгера, австрийца, артиллериста: - «В мои времена по завершении обязательного школьного обучения не было иной возможности, кроме как вкалывать до пота по 16 часов в сутки, а то и больше, зарабатывая свой хлеб насущный….Рабочий день начинался в 4 утра. Когда стемнеет и только по распоряжению хозяина можно было заканчивать работу. Но перед тем как уйти, требовалось вычистить и привести в порядок одежду и инструмент, выдаваемую тебе в казенном порядке. О каком-то там отпуске или отдыхе и речи не было. Зато жилище и пропитание поставлялось бесплатно. Годового заработка хватало в обрез на новые штаны или пальто…. Война уже шла полным ходом. 15 октября 1942 года настал и мой черед. Мы прибыли в Ромны, это в 250 километров восточнее Киева. Туда мы прибыли 29 января в 22 часа. И сразу началась разгрузка состава. Стояла непроглядная темень, дул ледяной ветер. Я подумал: «Бог ты мой, что же нам предстоит еще испытать? Какого черта мы здесь забыли?» Но пути назад, разумеется, не было.

Батарея пешим маршем снялась с места. Мы шли по обледенелой дороге в пургу при минус 15 градусов. Привал делали под открытым небом. И я тот, кто всю жизнь провел в горах, пережил настоящий шок – вокруг лежала бескрайняя белая пустыня…». Далее Цвайгер делится впечатлениями о Курской Дуге (4 августа1943 г.): «Земля тряслась. Снаряды в буквальном смысле перепахивали землю. Ужас, да и только. Я не мог предоставить себе в кошмарном сне, что мне придется пережить такое. Чувствуя неотвратимый конец мы инстинктивно пытались зарыться поглубже. Признаюсь, такого безграничного страха я не испытывал никогда….Нам даже удалось подбить несколько машин. Но танки продолжали наползать. Они вели огонь из пушек по нашим позициям. Все кто еще стоял на ногах брали эти ноги в руки и покидали позиции. Я в панике тоже выскочил из своей землянки и без оглядки понесся вперед. Справа и слева земля вздыбливалась от разрывов танковых снарядов, но я, невзирая ни на что чесал вперед, подгоняемый одной мыслью: «Прочь отсюда!». И мои оставшиеся в живых товарищи тоже спасались бегством. Мы мчались, огибая воронки, едва не спотыкаясь о тела погибших, то не был организованный отход, а просто паническое бегство, отчаянная попытка спасти свою жизнь…». Цвайгер воевал дальше. И после русского плена 27 ноября 1947 года возвратился в Австрию .

Вильгельм Липпих, старший стрелок взвода связи: – «Подобно другим немецким солдатам я сражался за свою родину, движимый патриотическими побуждениями и верой в то, что советский коммунизм представляет собой угрозу Европе и всей западной цивилизации. Для нас славяне не были неполноценной расой, мы считали их просто неграмотными людьми, жителями отсталой, нецивилизованной страны… Несмотря на дорожные заторы, масса наших войск стремительно двигалась на восток, все больше укрепляя нашу уверенность в победе. …В те дни нам отчаянно не хватало бронебойных снарядов, способных пробить толстую броню советских танков… В основном мы встречали теплый прием во всех прибалтийских странах – Эстонии, Латвии и Литве. Это укрепило нас в убеждении, что наше дело правое… Мы понимали, что любой из нас может погибнуть в любую минуту, потеря товарища воспринималась как трагедия очень недолго….1 сентября мы взяли Копорье… Наше наступление сопровождалось такими же тяжелыми боями…Когда мы покидали Урицк (Лигово, Ленинград, начало 42 года), наша уверенность в скорой победе пошла на убыль. Тем не менее, я считал, что победа над Россией дело решенное. Это лишь вопрос времени…. Накануне разгрома группы армий «Центр» (1944 г) я впервые начал задумываться, что Германия может проиграть войну…». Липпих вернулся домой из американского плена. И ему удалось эмигрировать в Канаду из разрушенной Германии, а потом в Соединенные Штаты, где он соединился со своей невестой.

Гюнтер Фляйшман, радист разведывательно-штурмовой группы 5-ой дивизия СС «Викинг», за день до нападения заброшенной в Западную Украину: - «Никто из нас ничего не понимал, видя как местное население, не скрывая радушия, встречает нас….Проехав еще метров 500, мы по обеим сторонам дороги увидели виселицы. Их было штук 50 на каждой стороне, и на каждой болтался повешенный. И что самое странное – среди повешенных мы не увидели ни одного военного. Все сплошь гражданские! (Фейшман упоминает , что среди них были и украинские националисты, встречавшие разведгруппу). Не выдержав, мы с Детвайлером отвели глаза от ужасного зрелища, и случайно наши взгляды встретились. Мы неловко улыбнулись другу, как бы говоря, мол, не наша это с тобой вина… Посмотрев туда, куда показывал мой сослуживец, я увидел, как солдаты полиции СС конвоируют ко рву очередную группу – гражданских….Вдруг метрах в 50 у деревьев (район Одессы) увидели несколько сотен местных гражданских под охраной СС и украинских добровольцев. Послышалась автоматная очередь, потом из-за деревьев донеслось несколько одиночных выстрелов. Лихтель, не утерпев, спросил штурмшарфюрера: - Ачто там за стрельба там у деревьев? – Занятия по огневой подготовке. – А те что стоят голышом, кто они? Штурмшарфюрер смерил его ледяным взглядом. – Мишени, -последовал лаконичный ответ….

Русские «тридцатьчетверки быстро перещелкали наши танки и бронетранспортеры. Они догорали на заснеженном поле, в небо вздымались густые черные клубы (январь 1942, Таганрог)..   Мы продолжали поливать огнем накатывающегося на нас волнами неприятеля. Снег на восточной стороне дороги окрасился в красный цвет. Русские падали уже друг на друга, их оставшиеся в живых пехотинцы укрывались за грудами мертвых тел. Свистели мины, взрываясь вокруг нас, мы вели круговой огонь. Наши потери были ужасающими…. Таганрог был спокойным местом, там мы получили горячий обед, имели возможность отмыться от грязи и вшей и даже побриться».

Из разговора Фляйшмана с Вернером Бюхляйном, служившим в 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова» о расстрелах мирного населения: -«Карл, целыми деревнями, а в каждой по тысяче жителей, а то и больше. Просто сгоняли их как скот, ставили у края рва и расстреливали. Были особые подразделения, которые этим занимались. Иногда мы расстреливали только одних стариков и детей, иногда мужчин, женщин и подростков отправляли в лагеря. – Но зачем? - допытывался я. - А затем, что приказ есть приказ…Вернер излагал эти жуткие факты спокойным, бесстрастным голосом, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющимся». Фляйшман, хотя и был в полевых войсках СС, был освобожден из американского плена, так как не участвовал в борьбе против партизан и расстрелах мирных жителей.

Йорн Вальтерс в 17 лет добровольно вступил в войска СС: - «Перед нами раскинулась бескрайняя заснеженная территория. Глазу не за что было зацепиться – сплошная белая пустыня без конца и края. Меня охватило неведомое чувство потерянности и пронзило острое желание вернуться домой, в родную Германию». Все немецкие солдаты мучились от вшей. «Утром мы сворачивали маскхалаты, укладывали их в глиняные горшки и совали в печь. Это хотя бы на несколько часов избавляло нас от мук…Насекомые выгрызли мне кровавое кольцо выше щиколотки. Я потом несколько месяцев не мог избавиться от язв». С возмущением Йорн рассказывает о расстреле офицером СС русского солдата, которого он, Йорн, взял в плен. «Я окаменел. Не в силах и слова сказать, я уставился на офицера и потом побрел куда-то. В ту минуту мир для меня жутко и необратимо переменился». Действительно ли в это момент он был так потрясен, как потом рассказывает, сейчас не известно. Но в бою под Прохоровкой его поразили советские атаки, во время которых он вел огонь из танкового пулемета: «Я уже не соображал, что веду огонь из пулемета по безоружным членам экипажа и пехотинцам противника, опорожняя лену за лентой… И снова русские бросили против нас значительные превосходящие силы, и снова с огромными потерями были отброшены. Русские бросали в бой огромные резервы, словно это были не люди, а пригнанный на убой скот. Видимо, их командование мало заботило, сколько его солдат выживет и каковы будут потери. Одного мы постичь не могли – как, откуда у них столько танков. Ведь они сплошным потоком надвигались на нас». Йорн Вальтерс свидетельствует, что его танковый батальон потерял две машины, а число подбитых русских танков было трехзначным. И еще одно его наблюдение: «Лишь однажды мы взяли группу советских женщин в военной форме. Вот у тех во взгляде пламенела такая ненависть, такое презрение, какого мне у захваченных в плен русских видеть не приходилось».Через год после окончания войны он вышел из американского плена с «разлетевшейся в куски верой в Гитлера».

Курт Пфёч, доброволец, панцер-гренадер 1-й дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» также дает яркое и жуткое описание боев под Прохоровкой в июле 1943 г.: - «Второй Т-34 приближался слева. Его пушка изрыгала огонь. Эрнст перестал ругаться и втянул голову. Его русский автомат превратился в согнутые железки. Он посмотрел и выругался: - Так же ни на что не годен, как и наши! Парень-Парень вытаскивал хрипло кричавшего Фляжку из-под обвалившейся стены. Перед ними выскочили русские пехотинцы. Блондин замер.Парень-Парень бросил Фляжку и, словно пьяный, неверными шагами попытался укрыться за остатками стены. И как раз сюда Т-34 повернул башню. Из башни сверкнуло, гусеницы лязгнули, Фляжка вскрикнул. Танк дернулся, немного повернул и двинулся прямо на раненого. – Стреляй! - крикнул Блондин. – Стреляй! Фляжка попытался ползти.

Гусеницы нависли у него над спиной, прокатились, размололи, раздавили. Верхняя часть туловища приподнялась. Голова темно-красная, круглая, большая. Блондин зажмурился, чтобы е видеть, как останки Фляжки лопнут, словно воздушный шар. « Где наши «Тигры»? Где?». Пауль стрелял по Т-34. Тот продолжал ехать. Пауль ударил из пулемета по русским стрелкам, появившимся в дыму и пыли… Вторая атака танков последовала двадцатью минутами позже. На этот раз русские прорвались… Русские атаковали плотными кучками. Тем хуже для них, что они до сих пор не могут оставить эту дурную привычку. И всегда, после того как эту кучку людей сметает пулеметным огнем, появляется новая. Русские под скашивающие их с необыкновенной быстротой пулеметные очереди пытались прорваться дальше своих убитых товарищей. Это было ужасно и одновременно потрясающе, с каким упрямством они продолжали атаковать, чтобы с неотвратимой точностью попасть под немецкий пулемет. …Войну Пфёч закончил в плену

           Хельмут Нойенбуш, пехотинец: «…Искусству правильно намотать портянку предстояло еще учиться и учиться –нередко кое-как намотанная портянка натирала ноги до волдырей. Потом приходилось их прокалывать иголкой и выдавливать скопившуюся внутри жидкость. Ядреный запах мужского пота и кожаных ремней был повседневным в жизни пехотинцев; иногда к нему примешивалась вонь пищеварительных газов. Тогда инструкторы во всю глотку орали : «От кого так несет?» Никакого ответа, все молча маршировали дальше». В русской деревне в июле 42-го: «Мне еще нигде и никогда не приходилось видеть такого убожества. Мы с одним моим товарищем вошли в крестьянский дом попросить яиц. Яиц нам дали, и как мне показалось, хозяева разговаривали с нами приветливо, хотя мы ни слова не поняли. Рассчитались мы с ними рейхсмарками».

Вспоминает о «неудобствах» Демянского котла (южнее Новгорода): «Землянка состояла из сложенных в накат толстых бревен. В ней всегда было сыро и дымно; кроме того она кишела вшами. Я заметил это, ощутив зуд сначала под воротником, потом на спине и в нижней части тела. Зудело все тело. К этому следует добавить муки, причиняемые комарами … Чаще всего по вечерам привозили еду. Для этих целей спользовалась маленькая телега, запряженная хилой русской лошадкой, она доезжала почти до передовой. К густому супу полагалась еще холодная пища и походная фляжка с ячменным кофе. На шестерых человек полагалась одна палка колбасы. Буханку солдатского хлеба делили на шестерых. В довесок давали несколько штук сигарет, редко крохотную шоколадку бельгийского производства…. В боковых оврагах, которые нами не контролировались, находились русские. С наступлением темноты там разжигались костры, и русские пели свои берущие за душу песни. Мы, затаившись, слушали их пение, на мгновение забывая ужасы войны и даже ненависть к тем, кто находился по ту сторону.». Автору удалось выжить и в жестоких боях Демянского котла и в последующих сражениях. Война для него окончилась американским пленом. Говоря о своих падших товарищах, он замечает: «Немецкий солдат с его любовью к Отечеству всегда отличался мужеством и самопожертвенностью. С горечью хотелось бы дополнить, что многие замечательные молодые люди заплатили жизнью за готовность идти на жертвы. И вот что я скажу: кто вменит этим людям вину за участие в человеконенавистнической и жестокой войне? Тут уж каждому лучше оставить свое мнение при себе, когда-нибудь, спустя десятилетия, историки назовут все своими именами» .

Но трудно русским людям, вкусившим нашествие этих «замечательных молодых людей» согласиться с такой «объективностью».

           День за днем описывает военные будни пулеметчик разведывательной бронемашины Вилли Кубек. О Таганроге 22 июня но42-го года:-«В городе не так много военных. Что касается девушек, наверняка процентов сорок их уже отправлены в Германию…Нас кормят перловым супом, консервированной колбасой, сливочным маслом. В 22 часа ложимся спать.   Каждому достается здоровая порция жареной картошки и в придачу яичница из 6 яиц». На каждой странице дневника упоминается еда, чистка пулемета и пушки: «Водитель приносит из полевой кухни сливочное масло и колбасу, съедаем еще несколько бутербродов, затем маскируем бронемашину и после этого ложимся спать». Кубек один остается в живых из экипажа бронемашины и, оказавшись в январе 44-го в Германии, с разочарованием и последним оптимизмом пишет: «Сегодня мы не столь уверены в скорой победе, как это было в начале войны, все же где-то в глубине души каждый верит в ее приход, ибо по-иному ведь просто быть не может....Пока что здесь никто не погибает от голода – еды на всех хватает. И если здесь у тебя на родине жизнь вполне сносная, спрашивается, а за что ты собственно сражаешься?». Его удручает обстановка в Германии: «Повсюду на родине спекулируют и наживаются. В обмен на вино получают отрез на костюм, а до людей ни вино, ни отрез не доходят. Чего бы ни касалось, спекулируют всем и наживаются на всем».

           Танкист Михаэль Брюннер попал на Восточный фронт в октябре 1943 г. После ранения попал в полевую жандармерию и получил приказ расстрелять русую женщину с ее двумя детьми по жалобе одной немки, у которой она работала: «Когда я отказался выполнить приказ, мне стали угрожать военным судом. Я все равно отказался, но и сегодня упрекаю себя в том, что не предотвратил этого убийства». Далеко не все были «белыми и пушистыми» и на следующий день Брюннер увидел трупы женщины и ее детей. В России он фиксирует такой эпизод: две украинские женщины подошли к поезду и хотели поменять яйца на мыло для бритья. Они отдали их унтер-офицеру, но перед самой отправкой он разрезал мыло пополам и отдал только половину. «Это был скот в человеческом обличье, носивший форму унтер-офицера», так охарактеризовал его танкист. «У меня и сегодня перед глазами русский солдат, погибший перед нашим танком. Русские побежали с высоты и внезапно оказались перед нашими танками, стоявшими полукругом. Если кто думал, что русские прибежали сдаваться, тут же понял, как он ошибся. Некоторые из них сзади набросились на наши танки, чтобы установить подрывные заряды или забросать люки гранатами. В это время подошла немецкая мотопехота. Какой-то вахмистр с автоматом подскочил к русскому солдату, которому вскоре было суждено умереть на моих глазах. При виде нашего танка он не захотел сдаваться, а начал драться врукопашную с вахмистром. Гренадеру с большим трудом удалось стряхнуть с себя своего русского противника, который сразу бросился под танк». Неизвестный русский солдат был расстрелян из танкового пулемета.

Как и многим немецким солдатам Брюннеру неоднократно пришлось испытать чувство страха: «Меня охватил страх, смертельный страх, так как непрекращающийся артиллерийский огонь заставлял думать о близком конце. Как же мне было обрести храбрость? Я сложил руки и начал молиться: « Господи помоги, помоги нам выбраться отсюда. Прекрати огонь, пусть нам прикажут двигаться дальше! Я же еще так молод, я же еще даже не начал жить». Бог помог. Брюннер вернулся из американского плена и написал эту книгу .

           Отто Кариус, танкист, доброволец, командир танка «тигр». « По зову Родины» - так начинается его рассказ. « Мы особенно не задумывались, что происходило. Разве мы могли остановить это наступление? Немногие, пожалуй, обращали внимание на тот факт, что мы двигались той же дорогой, что и великий французский император Наполеон….Мы, солдаты, верили в свои способности и удачу. И хорошо, что не могли заглянуть в будущее. Вместо этого у нас была только воля рваться вперед и завершить войну как можно скорее. Нас повсюду восторженно встречало население Литвы. Здешние жители видели в нас освободителей. Мы были шокированы тем, что перед нашим прибытием всюду были разорены и разграблены еврейские лавочки. Мы думали, что такое оказалось возможным только во время «хрустальной ночи» в Германии. Это нас возмутило, и мы осудили ярость толпы. Но у нас не было времени долго размышлять об этом….Еще одно событие ударило по нам, как тонна кирпичей: впервые появились русские танки Т-34! Изумление было полным. Как могло получиться, что там наверху не знали о существовании этого превосходного танка?...Его побаивались все немецкие танкисты вплоть до конца войны». (Гитлер 4 августа в штаб-квартире группы амий «Центр» в Ново-Борисове заявил «Если бы я знал, что упоминаемое в его книге (Гудериан, Внимание, танки! У русских 10000 танков) число русских танков соответствует действительности, я бы определенно не начал эту войну»).

Как Кариус оценивает эти прошлые годы? Его оценка характерна для многих оставшихся в живых: «Бог знает, кто может поверить в то, что мы выстояли потому, что взгляд Гитлера, голос Геббельса или форма Геринга были нам особенно приятны. Как можно связывать понятия «правительство» и «родина»? Мы удерживали свои позиции и старались изо всех сил потому, что были законопослушны. А если мы уж не могли больше об этом думать, обезумев от тягот, холода и голода, то держались, подстегиваемые страхом и инстинктом….Ругая эту поганую войну, мы обнаружили себя на ленинградском фронте. Но стоит ли говорить, что мы вставали в строй, как только отдавалась команда. Наверное, в этом и состоит дух немецкого солдата, которого многие часто пытаются представить в дурном свете». И далее: «Мне показалось идиотизмом, если бы я вдруг роизнес «Хайль Гитлер» перед своими подчиненными во время их утреннего построения». Он неоднократно подчеркивает, что немецкие солдаты сражались за свою родину, а не за режим. Отто Кариус подбивал русские танки. Был подбит и горел, награжден Рыцарским крестом и окончил войну в госпитале.

В каждом воспоминании звучит верность этому солдатскому долгу, долгу перед отечеством и боевому товариществу, уважение к смертельно опасному противнику, каждый вспоминает о моментах ужаса, охватывающего его в кровавых боях, но и каждый стремится отмежеваться от тех преступлений, которые захватчики творили на нашей земле.