Начало

Беломор.

3 августа 1990 года офицерский состав большого противолодочного корабля (БПК) «Адмирал Макаров» пополнился свежеиспечённым лейтенантом, назначенным на должность командира ракетной противолодочной группы. Корабль был ошвартован правым бортом к третьему причалу, ярко светило солнце, сопки были изумрудно-зелёными, а небо голубым. Позади было училище, диплом, безумный выпускной банкет и первый, уже не каникулярный, отпуск. Впереди была целая жизнь….

Первую неделю с корабля удалось сойти только пару раз, правда, утешало то, что почти четыре дня мы провели в море. Никто мной особо не интересовался и ничему особо не обучал. Возникало чувство какой-то ненужности и бесполезности. Но это только казалось. Постепенно, словно присматриваясь, корабельный организм включал меня в свой состав. Появлялось понимание, первые проблемы и первые решения. Подошло время и первого наряда.

Уже 12 августа заступил вахтенным офицером на трапе. Если кому-то показалось нечто романтическое при слове «вахтенный офицер», поспешу разочаровать. Суть наряда заключалась в организации пропускного режима. На сутки заступает три офицера (мичмана) и три старшины (матроса), которые по четыре часа, чередуясь, стоят около трапа, один с пистолетом, а другой с автоматом. Если честно, достаточно скучно, а зимой невероятно холодно. Но, как говорится, кто на что учился.

Прослужив на корабле целых девять дней, я ощутил себя если не морским волком, то, по крайней мере, человеком бывалым. Поэтому, стоя на трапе, курил аккуратно, папиросой внутрь, готовый мгновенно её скомкать и уничтожить в случае необходимости (вообще-то, на посту курить было не положено). На флагмане БПК «Адмирал Исаченко», ошвартованным на том же третьем причале, только левым бортом и стоящим, соответственно, напротив «Макарова», все засуетились, забегали, раздалась команда «Смирно» и с корабля на трап вышел комбриг, капитан 1 ранга Доброскоченко. Папироса мгновенно оказалась в левой руке, указательный палец готов был затушить тлеющий огонёк, а остальные ликвидировать «гильзу». Правая рука была приложена к козырьку для отдачи воинского приветствия, а левая, с папиросой, немного отведена за туловище. Сам себе я казался воплощением находчивости и военно-морской смекалки. Комбриг уходил по плавпирсу в сторону берега, угроза вроде бы миновала, но вдруг он обернулся и, глядя на меня, спросил: «Лейтенант, что ты куришь?». Честно говоря, этот вопрос сбил меня с толку. Если бы он прозвучал «зачем?», то хитроумный план был бы приведён в действие и, сделав удивлённые глаза, я отпирался бы до конца. А так…….

«Беломор, товарищ капитан 1 ранга», - ответил я, недоумевая.

Комбриг в прыжке развернулся на месте.

«Какой такой Беломор!», - раздался его рык, спугнувший чаек и заставивший ретироваться с корня причала группу спустившихся было по нему офицеров.

«Вторая фабрика, Урицкого, Ленинград», - только и успел сказать я.

Матрос, стоявший в наряде вместе со мной, начал пятиться назад, глядя на меня, как на прокажённого, на «Исаченкове» все замерли.

Помню ураган, огромные глаза и усы комбрига, его крики, правда, слова не отложились, они просто взорвали мир вокруг. Помню лицо командира, экстренного вызванного к трапу. Не довелось видеть торнадо, но, наверное, это было что-то похожее. На следующий день, после осмотра и проворачивания оружия и технических средств, я уже шёл на другой конец Североморска, чтобы отнести на гауптвахту свой продовольственный аттестат, а четырнадцатого августа, на двенадцатый день своей офицерской службы, уже «сидел». Так начиналась жизнь, в которую я не раз влюблялся и в которой не раз разочаровывался, но она всегда была и, надеюсь, останется желанной и интересной.

Узбэки.

В сентябре 1990 года на БПК «Адмирал Макаров» проходила плановая замена торпедного оружия. Так как с кораблём мы были ровесники, то погрузочного устройства торпедного аппарата уже не было в принципе. Ещё хорошо, что в наличии была торпедная тележка, правда, одна, вместо двух, которую мы таскали корабельной стрелой с борта на борт. Торпеда вынималась из трубы аппарата с помощью гаечного ключа, засунутого в хвостовое оперение, к которому был привязан прочный шкерт. По команде, рывками, матросы вытягивали торпеду на тележку, подворачивая торпедный аппарат, потому что тележка была одна, а труб целых пять. Грузилась торпеда по-другому. Её клали на тележку и подворачивали аппарат, чтоб голова самонаведения смотрела в загружаемую трубу. Валик весла упирался в хвостовое оперение и матросы, опять же по команде, аккуратненько её туда проталкивали. Ко всему привыкаешь, и когда во время приема на Балтике новенького БПК «Адмирал Чабаненко» приходилось грузить боезапас с помощью имеющихся новеньких механизмов, обеспечивающих и ручной и полуавтоматический режимы, так и хотелось перейти на весло, что мы иногда и делали. Кстати, получалось гораздо быстрее.

Комбриг поднялся к нам на борт в тот момент, когда веслом мы заталкивали четвёртую торпеду, и сразу направился к нам. Так уж повелось на флоте, что личный состав боевой части-3, минно-торпедной, где мне и довелось служить, зовут румынами. Существует огромное количество версий, почему это так, возможно, опишу всё, что знаю, в отдельном очерке. Итак, мои румыны толкали веслом торпеду, а она не очень-то и хотела лезть в аппарат. Покосившись на меня и что-то буркнув на мой доклад, по любимому алгоритму любого начальника, комбриг похлопал по мокрой от пота спине матроса и добродушно спросил: «Устал, румын, тяжелая работа?». К нему повернулся старший матрос Нуреддинов и честно ответил: «Товарищ капитан 1 ранга! Я нэ румын. Я узбэк!». Командир корабля чуть не свалился за борт. Свита комбрига едва сдерживалась, чтобы откровенно не расхохотаться. Мне почему-то припомнилась гауптвахта. Комбриг покраснел и засопел. Нуреддинов, поняв, что сказал что-то не то, начал втягивать голову в плечи. Наконец, Доброскоченко сказал: «Ну, что ж. Везде будут румыны, а на Макарове – узбэки». Сказал и пошёл в сторону трапа. Погрузка продолжилась. Но « узбэком» я был еще целых два года, пока в составе экипажа БПК «Адмирал Чабаненко» не улетел в Калининград. Но это была уже совсем другая история……