МНОГО БЫЛО ЧЕРНОЙ КРАСКИ У ВОЙНЫ…

 Судьба узницы фашизма на родине

I

Война застала нас с мамой в городе Сольцы Ленинградской области на реке Шелонь вблизи озера Ильмень, где я родился. Отец в это время работал в Карелии. Мне было всего 6,5 лет, по воспоминанию матери, я заболел воспалением мозга, требовался полный покой. Поэтому эвакуация на поезде была противопоказана.

В начале июля 41-го немцы подступили к городу. Меня мама с соседкой положила на телегу, и всех лошадь вскачь перенесла на правый берег Шелони. В доме осталась наша родственница – старушка 78 лет, раненая осколками.

Из опубликованных воспоминаний участников войны позднее я узнал, что в середине июля наша 11-я армия нанесла контрудар и в 16-часовых кровопролитных боях отбила город, отогнав танки врага на 40 км.

Мать пошла проведать старушку, а когда вернулась, меня не нашла. Она возвращается снова к умирающей и ее хоронит.

В это время город снова захватили немцы.

Так мать, как и десятки миллионов советских людей в годы войны, оказалась на временно оккупированной немецкими войсками территории. Чтобы не умереть с голоду, пошла работать счетоводом в русский госпиталь (для военнопленных).

По ее словам, осенью 43-го за связь с партизанами ее арестовало гестапо, затем она была переведена в тюрьму (г. Порхов), откуда брошена в концлагерь смерти – Саласпилс в Латвии, где находилась до мая 44-го.

Об этом лагере много известно и снят фильм, озвученный биением человеческого сердца, здесь отрывали детей от матерей, а затем убивали и тех и других. По словам матери, особенно свирепствовали местные полицаи. (Сегодня независимая Латвия считает лагерь «исправительно-трудовым»). Но всех убивать не успевали, и эшелон узников был направлен в Германию. По какой-то причине он проскочил Германию и разгрузился в лагере в оккупированной Франции, в городе Вандом. Здесь она работала лагерной медсестрой. В июле 44-го ее освободили американцы.

Хотя была возможность остаться во Франции, она рвалась на Родину, к родным и близким, о которых ничего не знала.

Ее мать и старшая сестра все 900 дней ленинградской блокады жили и работали под бомбами и снарядами, в холоде и голоде. Одна бомба попала в соседний дом, а в один из артналетов осколками засыпало комнату.

Муж был призван в армию в июле 41-го, а в апреле 42-го пропал без вести в мясорубке «Невского пятачка».

Я чудом остался жив, несмотря на бомбежки и обстрелы с самолетов, гибель беженцев и отступающих солдат, а затем эшелон увез меня в зимнюю морозную Сибирь. Я до конца жизни буду благодарен моей соседке – К. Роговой, которая спасла и приютила меня.

Затем в мою судьбу вмешался руководитель обороны Ленинграда А.А. Жданов, и я был определен в интернат с эвакуированными ленинградскими детьми. А летом 45-го был привезен в Ленинград и прописан у бабушки.

Путь матери на Родину лежал через фильтрационный лагерь № 232 в Германии. Компромата на нее не нашли.

В сентябре 45-го мать на изуродованных ногах вернулась в Сольцы. Город разорен и выжжен, отчий дом взорван. Жила в окопе, но в одиночку не выжить. Проработав 3 месяца в райбольнице, она получила вызов к матери.

В начале 46-го ее приняли на работу в контрольно-приемный аппарат техуправления Военно-Морских сил. Очередную проверку ей устроили уже в Ленинграде, когда прямо на работе забрали в контрразведку и сутки допрашивали, решая ее судьбу. А потом после нового 48-го года уволили по сокращению штата, хотя она успела заслужить благодарности, премию и даже повышение оклада.

Ленинград был режимным городом, режимным был и проспект, где мы жили. Поэтому для таких, как мама, прописку не давали. Зато дважды комнату по наводке пытались ограбить вооруженные бандиты, дважды я им помешал и меня могли убить. Они не знали, что мать вернулась с маленьким рюкзачком, без «трофеев», т. е. грабить было нечего.

Мечта жить всем вместе не осуществилась. Помыкавшись еще полгода, мать уехала работать и устраивать личную жизнь под Ленинград, а затем дальше по стране: на голодную Украину, потом на стройку коммунизма под Сталинград.

После войны был сделан запрос в адрес Героя Советского Союза К.Д. Карицкого, командира 5-й партизанской бригады. Последовал ответ, что в списках бригады матери нет. Так была предопределена дальнейшая трудная судьба моей матери и пожизненная разлука с родными.

Лишь спустя 50 лет в документе госархива РФ в книге регистрации перемещенных советских граждан, репатриированных из Франции, указано, что она попала в плен 11 октября 43-го года за связь с партизанами.

Читатель может подумать: «Главное – осталась жива». Но после такой войны и разлуки хочется не одиноко жить, а быть с родными.

Лишь через 9 лет мать вернулась в Ленинград, но прописку с нами так и не получила. Работая в Гослитиздате, несколько раз меняла места жительства. В 58 лет (по возрасту) уволена на пенсию. Еще 7 лет подряд временно (по 2 месяца в году, больше не разрешалось) составляла годовые отчеты предприятия. Помогала матери и сестре.

Вначале ей пришлось похоронить свою мать, прожившую 81 год, слепую и парализованную. Затем пришел черед старшей 73-летней сестры, вдовы погибшего воина, которую валили с ног, часто на улице, эпилептические припадки. Незадолго перед смертью прямо во дворе ей пробили голову, отняли пенсию и все блокадные награды.

И хотя они имели медали «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и другие, а сестра была даже призвана (по мобилизации) в ряды Красной Армии, участниками войны они не стали, а статуса жителя блокадного Ленинграда тогда не было.

Но, несмотря на трудности жизни, советскую власть они никогда не ругали. В новой демократической России 90-х таким гражданам был приклеен уничижительный ярлык – «совки» с оттенками презрительности и ничтожности советских граждан.

II

Только в 92-м указом № 1235 президент РФ дал льготы, но только бывшим несовершеннолетним узникам фашистских лагерей. С просьбой восстановить историческую справедливость ко всем узникам и участникам движения сопротивления к Б.Н. Ельцину обращались депутаты Санкт-Петербурга и Ленобласти.

В канун 50-летия Победы мои безответные письма-обращения направлялись народным избранникам в СФ и ГД, председателям всех фракций ГД.

В апреле 96-го гарант Конституции и всенародно избранный оставил без рассмотрения ФЗ «О внесении изменений и дополнений в закон "О ветеранах"», ранее принятый ГД, затем одобренный СФ, с положительным заключением правительства РФ – по статусу взрослых узников фашизма. Тем самым он вторично совершил чудовищную несправедливость, о которой его спросят на страшном суде.

В 2001-м эти факты были изложены в письме молодому президенту РФ из Санкт-Петербурга с просьбой подписать этот закон со статусом участников или инвалидов войны для доживавших пожилых страдальцев.

III

Жизненные силы матери были на исходе. В новый 2000-й она попала в больницу с целым букетом заболеваний. В середине февраля ее выписали, хотя она передвигалась, держась за стенку. Такси не подъехало, больничный транспорт (за мой счет) не дали. Обувь из-за распухших ног не надевалась. Обернув ноги полиэтиленом, я повел ее по снегу. Вспомнил Зою Космодемьянскую, которую босиком немцы гоняли по снегу.

В конце февраля она упала и сломала шейку бедра. Скорая приехала, но перенести ее с 9-го этажа в скорую должен был я сам. Дали 15 минут, чтобы я в городе-герое нашел волонтеров.

В больнице сделали блокаду перелома, наложили гипс. Выкатили в коридор, дальше мои заботы и проблемы с лечением на дому. Врач пожелал мне мужества: через 3 месяца поправится или летальный исход.

Не буду утомлять читателя трудным рассказом о лечении, отношении врачей, перевозке матери на рентген для снятия гипса, уговорах волонтеров-носильщиков, заочным оформлением пожизненной инвалидности I группы. Боли мать не оставляли.

Ровно через 3 месяца, в день основания города на Неве – 27 мая, когда за окном цвела сирень, мать умерла. Она исходила криком почти сутки: укол соседей не помог, укол скорой – тоже. На вторичный укол или просьбу забрать ее в больницу – ответили отказом: обращайтесь в поликлинику. Мать пыталась встать. Перед смертью ее парализовало.

Так умер непризнанный узник фашизма в городе-герое. В похоронных хлопотах и в последний путь ее проводил всего один человек – сын.

Лишь в 2001 году мать и дочь, дожившая до 86 лет, соединились. Теперь они лежат в одной могиле с одним надгробным памятником и надписью: «Стареева Т.М., блокадница, Мельниченко М.Л., узник нацизма». Это моя бабушка и моя мама. Могил родителей отца на кладбищах Солецкого района я так и не нашел.

Хочется напомнить строки поэта А. Молчанова:

Стоят монументы. Стихами и в прозе

Взывают к потомкам святые слова.

Но память живет не в граните и бронзе,

А в людях – без нас эта память мертва.

Послесловие

Сменяет друг друга череда победных юбилеев. Уходят из жизни последние ветераны. Для них и павших в боях война закончилась – они сделали свое правое дело.

Сколько же горя и страданий принесла нам эта война, в которой мы потеряли почти 27 миллионов жизней. Даже после войны, услышав немецкую речь, моей матери становилось плохо, и она сторонилась не только пленных, но и туристов из Германии. И пока кости наших солдат, а их погибло почти 9 миллионов, будут лежать на полях, в болотах и лесах былых сражений, для меня война не закончилась. Боюсь, что они останутся лежать там навсегда.

До сих пор совершеннолетние узники фашизма так и не признаны участниками войны. Правда, о них вспомнили в 2005-м, через 60 лет после Победы, по указу президента, установив ежемесячное пособие в 500 рублей. Но для этого наши немощные старухи должны срочно предоставить подтверждающие документы о годах неволи. На их сбор, как показывают мамины запросы, потребуется не один год.

Сегодня уже забываются очередные предвыборные обещания статуса детей войны. А ведь мы, кроме учебы, помогая фронту, привлекались к прополке и уборке урожая, к сбору колосков с полей.

Непризнанные дети войны, даже если самые молодые родились в победном 45-м и им уже 68 лет, при нынешней продолжительности жизни могут и не дожить до очередного юбилея.

Вадим ДМИТРИЕВ,

ПАНИ, ККО РГО.