ДУШИ ПО ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ.

  Брякнул Сергей не то слово Ивану Степановичу, а нужно было не хвастаться, а промолчать. А после этого слова не виделись они больше. Замела жизнь Ивана Степановича, а Сергея оставила думать и клясть себя.

    Лет через пять после окончания «Вышки» (Высшей школы КГБ), уже побывав за границей и в различных командировках,   Сергей приехал в отпуск в поселок.

   Со станции он шел посадками, где в детстве играл в казаки – разбойники и дорожками, которые протоптали кирзовыми сапогами, валенками в галошах и тяжелыми железнодорожными ботинками деповские мужики, ходившие на работу зимой в фуфайках, шинелях, летом в кителях с тормозками, а в тормозках четвертушка хлеба, пара яиц и бутылка молока.

   Вскоре показался элеватор с весовой, возле которой выстроился длинный ряд грузовых машин, груженных зерном. Сергей улыбнулся и поежился, вспомнив, как он ещё школьником со своими дружками  залазил в вагоны с зерном, засыпали его в мешки и утаскивали домой, а однажды они  попались и оказались в милиции, но  выручил   Иван Степанович Кузнецов – начальник милиции - тогда ещё майор,  с сыновьями которого: Николаем и Генкой дружил Сергей.

   Недалеко от элеватора находилось поле, засеянное кормовыми бураками. И на поле побывал Сергей. И запомнил его надолго.

   Ещё, будучи мальчонком, ночью, часа в три, его поднимал отец, и они шли километра четыре за бураками для свиней и коровы. А как ему хотелось спать, и как тяжело было тащить мешки с бураками. На поле он и отец как - то  попались сторожу и снова оказались в милиции. И снова выручил Иван Степанович.

   А как их ругала мать.

- Да что ты сердишься, Мария, - ответил отец. – Скотину нужно же чем – то кормить, а грошей не хватает.

- Хватало бы, - осадила мать отца, - если б поменьше в глотку заливал.

   Первый день после приезда он помогал отцу и матери по хозяйству. Чистил коровник, свинарник, курятник, выгонял корову на пастбище, чинил колонку, летний душ.  Ходил с материю на тырлише, где доили коров, помогал нести ведро с молоком…

- За границей тоже так ковыряются? – спрашивал отец, сгоняя вместе с Сергеем грабаркой свинячью и коровью  жижу в канавку – Или там живут?

- Живут, - отвечал Сергей.

- То – то, сынок. Пойдем, махнем по стопочке, а то свинячий запах у меня изо рта идет. Мать целовать не будет.

- Думаешь, - отвечала мать, - что самогон лучше пахнет. Одна зараза. По всему поселку разносится.

    На  второй день отец сказал Сергею.

- Поработали по хозяйству, сынок, вечером нужно и отдохнуть. Соберем   соседей, отпразднуем твой приезд и обязательно позовем  начальника милиции Ивана Степановича Кузнецова. Сейчас он полковник.  Помнишь, как он тебя за пистолет прикрыл? Слава тогда о тебе в поселке нехорошая шла. Шебутной ты был.  Если бы не он, попал  бы ты  в тюрьму. А кем бы вышел из тюрьмы. По погребам и кладовкам шастал бы, как братья Ждановы.

   А дело было так.

   Лет десять или более, когда Сергей работал токарем в депо, переделал  он детский игрушечный пистолет под мелкокалиберный. Выточил ствол. Заменил боек.

   Но так случилось, что,  когда  он шел бить братьев Ждановных, верховодивших в поселке и не дававших  молодым поселковым пацанам заходить в парк, потому что они всегда говорили: покупайте билеты у нас, не купите - пинком или руками достанем, остановил Сергея участковый Зимин – лейтенант - и вывернул карманы.

- Боевое оружие, - сказал он.

   Оказался Сергей в милиции. Иван Степанович сгладил дело. Отпустил его и замял: дескать, нашел он игрушку и не понял, что игрушка переделана под мелкокалиберный пистолет. Что там придумал ещё Иван Степанович, Сергей  не знал.

   Вечером, когда сидели за столом, поднялся спор. Его могло бы и не быть, но отец Сергея любил похвастать сыном.

- Благодарю Советскую власть и кланяюсь ей низко - сказал батько.

- Ты бы лучше Богу поклонился и помолился, - перебила его мать. – Бог выше  Советской власти.

- Так ты же сама мне втолковывала, - отрезал отец, - что любая власть от Бога. А поэтому я и признаю ее и кланяюсь, что мой непутевый сын попал в такую высокую школу.  Если б не Советская власть, то гонял бы он, как его дед, быков по шляху, шкворень возил бы с собой и ждал, когда на него  налетят, чтобы морду ему кровью умыть.

- А мне, кому кланяться, - вмешался ближайший сосед дядя Вася, мелковатый, с дробным лицом и юркими хищными глазами, любитель играть в карты и рассказывать, как он обыграл еврея на вокзале в Харькове. – Я Андрей (так звали  отца Сергея) во время войны побывал в штраф роте. А за что? Сам знаешь, не так огрызнулся и не тому и не в то время, а после войны погулял по лагерям. Тоже знаешь за что. Семье жрать нечего было, вот и залез я, как корова попасться, да травки пощипать на колхозное поле. А  на войне  кровушки немцам за  Советскую  власть оставил не мало. А в лагерях меня так  помордобасили, что стакан только левой рукой держать могу. Так кланяться мне ей или не кланяться?

-  Не болтай лишнего, Василий, - откликнулся кто-то из соседей. – Сергей  же служит…

- Да все равно мне, где он служит. Меня уже кладбище заждалось. Пока прибегут забирать, я в могиле уже лежать буду. Один крест и увидят. А с крестом, что захотят, то пусть и делают. Крест общее добро. Наше равенство.

   Зашумели посельчане. Раскололись, кто ж прав отец Сергея или дядя Вася. Спорили до хрипоты. Благо за грудки не хватали.

   В спор вмешался   Иван Степанович. Седой, как лунь, широкоплечий, высокий.  Никогда не гнулся при ходьбе, да и когда садился и сидел  спину всегда держал прямо. Был он словно на стальной стержень нанизан.

- Знаю я тебя, Василий, - начал он, - что  ты и штраф ротами, и лагерями, и Беломорканалом можешь нас закидать. Много полегло там, много, но вот что я тебе скажу.

   Иван Степанович встал, за ним поднялся и Василий, но Иван Степанович положил ему руку на голову и придавил к табуретке.

- Помолчи. Дед мой восстанавливал эту власть,  воевал за нее, я его породы и  из его рода, выходит, что подвести его я не могу, родня, я тоже воевал за нее. Так что братцы отдавать я Советскую власть никому не собираюсь. Я вот так сужу. И спорить об этом я ни с кем не буду. Вынянчили и дед мой, и я  ее. Правда, не всю на руках держали и по многим невинным головам крепко прошлись. И по своим, и по чужим. По дедовой и моей тоже.

   Он склонил голову, разгреб волосы и показал шрам, протянувшийся почти от самого лба до затылка.

- Зла не таю.  Вот такой я. Хороший или плохой не мне судить, но отбрасывать ее я не стану. Вы тут спорьте. А я с Серегой выйду. От ваших споров душно  и ничего не меняется. Только раздоров больше вносите. Скубётесь, как петухи вместо того, чтобы кур топтать, а куры, чтоб яйца несли.

- А яйца, чем кормить? – закричал Василий.

- Теплом и душой, - ответил Иван Степанович.

   После этого он и Сергей вышли  на улицу и сели на лавочку под акацию.

- Живет старушка, живет, - сказал Иван Степанович, похлопывая ее ладонью по морщинистому стволу. – Зимой холода ее бьют, осенью дожди, а весной все равно душа ее  расцветает. А человек…

   Он хотел еще что-то сказать, но его слова проглотил шум промчавшегося грузовика.

- Ты, Сергей, - сказал Иван Степанович, -  не обращай на это внимание. Это нескончаемый спор. В верхах всегда шла борьба за власть и будет идти. И станут под эту борьбу попадать и винные и невинные. Ты вот что не забудь.  Свои мысли я не скрываю перед тобой. Я тоже уже старею, как и Василий. Дело не в самой власти, а в тех, кто у власти.  Не обидно будет, если сломаются те, которые ее сейчас держат. Стареют наши генеральные. А обидно будет, что если ее сломают те, которые придут им на смену.

- Да, всё будет в порядке, - бросил Сергей, а думал ли он, говоря следующие слова, вряд ли.  – Если что сделаем офицерский заговор и поставим на верху кого нужно.

- Не чеши напрасно языком, парень, - ответил Иван Степанович. -  Не простое это дело.  Давай лучше помолчим и послушаем тишину.

   В доме спорили до хрипоты, на лавочке под акацией было тихо, а на станции гудели тепловозы и уходили пассажирские поезда, разрывая окружающую их темноту фонарным светом.

   Переплетались в жизни и тишина, и шум, и свет и едва шелестевшие от легкого ветра листья старой акации.…

   Месяца через два, когда к власти пришел Ельцин, заехал Сергей   в поселок.

   Отец и мать уже умерли. Помыкался Сергей по пустому дому, разваленному хозяйству. Махнул рукой: поднимать некому и не зачем: жить, кто будет, сходил на кладбище, а оно уже через поле пробилось и до бугров добралось, посидел возле могилок родителей, что – то пошептал, в ответ ни слова, поднялся, вышел через поржавевшие слегка скрипнувшие железные ворота и поехал  к Степану Ивановичу.

   Дом Кузнецовых раньше был большой и крепкий: из белого камня, а сейчас съежился, как бы мельче стал по высоте,  покосился. Крыша уже начала съезжать. Калитка завалилась. Дорожка и огород травой проросли. Крепкие каменные постройки осели. Банька почти развалилась. Осталась стена с одним окошком, «смотревшим» в землю.

   А ведь помнил Сергей и песочек, посыпанный во дворе, и виноград по бокам огорода и грядки с овощами ровненькие, словно под ниточку… Тетя Варя ухаживала, да померла несколько лет назад. Младший сын Николай уехал в Сочи на стройку и разбился, упав с высотного крана,  а старший Генка подался в Волгоград и там забомжевал.

    Степан Иванович ходил по комнате, опираясь на костыль.

- Заявился, - сказал он Сергею, - ну, коли заявился, садись. Поговори с пенсионером. Ноги у меня стали болеть. Расскажи офицер, что у нас в стране  делается? А то я радио почти не слушаю, телевизор не смотрю. Старею. Лежу и в потолок смотрю. Думаю. Так, как там власть?

   Он присел на стул, поставил костыль между ногами, оперся на него руками, а на руки положил небритый подбородок.

-  Пошел бардак или уже готовится  пойти? Отмашку ждет?

- Не беспокойся, Иван Степанович. Все мы держим под контролем, - с напуском сказал  Сергей.

-Все у нас в руках. Особые отделы в военных округах. Генерал – майоры, генерал – лейтенанты, даже генерал – полковники. Там почти все ребята из нашей школы сидят. А некоторые даже возле Кремля. Рукой дотянуться могут.  В любое время армейские подразделения под автоматы   поставим.

- Смотрите не опоздайте, - усмехнулся Иван Степанович. – А то вас под автоматы поставят.

- Да…

   Словом, наговорил Сергей ему. Верил сам, потому что крепко ковырнули военные командировки его и его товарищей и  думал: соберутся в кучку  товарищи, нашлепанные погонами и звездочками, а вышло наоборот. Собрались  в кучку те, кто шлепал им погоны и звездочки.

- Ну, ну, - только и ответил Иван Степанович, выслушав Сергея. – Будем ждать.

   Года через два после этого разговора заехал Сергей снова к Ивану Степановичу. С трудом открыл дверь на веранду, заклинивало  ее, прошел по танцующим половицам в большую комнату. Осмотрелся. Постарел дом и внутри. Обои полезли, местами штукатурка выглядывала.

   Сергей вытащил большой круглый стол с подсевшими фигурными ножками  на середину комнаты. Заставил водкой, пивом, шашлыком, купленным в забегаловке на дороге…..

   Иван Степанович лежал на кровати, укрывшись одеялом.

- Давай, Иван Степанович,  за стол, - сказал он. – Посидим, выпьем, поговорим.

- Ногу мне отрезали, гангрена пошла, - ответил Иван Степанович.- Ты стол подтащи к кровати.

   Подтащить стол не удалось. Сломались две ножки. Сергей расстелил газетку на полу и поставил угощение.

   Выпили за упокой тети Вари, Николая. Сергей спросил о Генке, Иван Степанович пожал плечами. Словом, была родня, да осталась одна ботва.

- Подполковник, - ответил Сергей на вопрос Ивана Степановича о его звании.

- Выходит, что меня пока не догнал, но догонишь. А мне звания уже не нужны, Сергей. Погоны, ордена и медали берегу. Вот когда будешь уходить забери мои ордена и медали. Больше не кому же. Генка, когда приезжает, я их прячу. Знаю, что заберет и пропьет.  Один живу.

- Так что? Никто к тебе не ходит?

- Иногда кто-то из милиции на праздники приезжает. Поздравит.  Медсестра приходит. Как там еще социальная сестра. Продуктов принесет, кое – что уберет. Льготы есть. Да не в этом же дело, - зло сказал Иван Степанович.

   Раздражать его стали в последнее время посещения. Зайдут. Кружат возле него, болтать начинают. А болтовня одна и та же: плохо и еще больше горечи в душу вливает.

 -  Некоторые надо мной подсмеиваются. Дескать, раньше начальником милиции был и забот не знал. Все в руки плыло. А сейчас  пенсионер – калека. Обозлился. Да не на это я обозлился. Не это меня беспокоит. Вот лежу целыми днями и думаю о душе. – Он помолчал. -  А как с вашим офицерским заговором? Ты же говорил. Помнишь, как распекался.  – Иван Степанович посмотрел на Сергея и улыбнулся. -  Я тебе говорил: не мельтеши  языком. А ты:  да мы, офицеры, мать твою – не допустим.

   Степан Иванович постучал костылем по полу. Пролетел стук по комнате и затих…

-   Я вот сужу по поселку. Разрушили. Мужикам работать негде. Металлолом сдают, чтобы выжить. Да посмотри в окно на Ивана Федоровича Сидорова.

   Сквозь стекло увидел Сергей щупленького мужичка, который тащил тачку, а в коробе тачки разные железки.

- Везет сдавать. На хлеб заработает. А на остальное. Где подошьет, где подобьет, где отрежет…О молодежи и говорить нечего: наркотики, пьянство, проституция, не все, конечно, но не мало таких. Ты помнишь, чтобы при мне наркоманы были и по поселку шатались.  Поножовщину устраивали, стариков обижали. Да вы не знали, что это такое, а сейчас? Где же твой офицерский заговор?

- Так вышло, - начал оправдываться  Сергей. – Не получилось.  Обстоятельства.

- Да, - протянул Степан Иванович. –  Когда завоевывали Советскую власть, в души людей, что  вкладывали  веру,  надежду... Идею. Да. Хитрили, обманывали, к стенке ставили. Подлецов немало было. Мозги на идею настроены были. А вырвать идею  у некоторых можно было только вместе с головой.

   Сергей и сам задумывался об этом, и он ушел бы от этого разговора, если бы с ним говорил какой – либо чинодрал с трибуны или уличный болтун, но перед ним был постаревший  пенсионер – полковник, по которому   не раз проходила коса жизни. Благо, что отсекла пол – ноги, а промахнулась  в остальном.

-А что сейчас после перестройки  вложили в души? – продолжал Иван Степанович. -  В душе таких стариков, как я: выходит, что попусту жилы рвали, что попусту гвоздили друг друга. Так, что ли? Засевали поле, налетела саранча, и все сожрала. А что в души большинства или меньшинства  молодежи закладывают? Все равно: больше или меньше.  Я статистикой не занимаюсь. Главное, что это есть. Наркоту и водку.

   Он покачал головой и, как показалось Сергею, готов был заплакать.

- Лежу я вот днями и думаю. Знаешь, Сергей. Власть по моему, меряется душами, которая она создает. Я говорю  по - простому. Чем больше добра в душах человеческих, тем лучше власть. Чем больше зла, тем хуже власть.  Вот и подумай, какие души создает нынешняя власть? Что в них?

- Ну, - протянул Сергей, думая, что ответить и ответил. – Зерно перемелется  - мука будет.

- Вот именно. Зерно перемелют, -   с упреком глядя на Сергея, сказал он. - То, что наше поколение создавало.  А что же ты мне тогда  в мозги капал. Ты же надежду в душе моей создавал. Как что, офицерский заговор и все поставим на свои места. – Он презрительно усмехнулся. – Поставил?  Я всю войну прошел. И не я один .После войны с бандами воевал в Западной  Украине. Там и поседел. Еле живым выполз. Немало кровушки немцам и бандитам я  отдал. А взамен что? Я не торгуюсь. Я спрашиваю. Отрезанным лежу. Ради чего я воевал? Чтобы жировики в стране выросли. Грабят, убивают, страну на куски в Беловежской пуще разорвали … С какими душами наше будущее поколение подрастает.  А ты пришел со мной водку пить?

   Он вытянул обрезанную ногу из под одеяла

- Нет, дружок. Хоть и не важно, я живу. И хотелось бы мне ещё с тобой выпить, а не буду больше.  Забирай свою водку и  в Москву. Там  место твоей душе.

   Он посмотрел на Сергея и плюнул на пол.

- Вот так, дорогой дружок.

   Такого разговора Сергей не ожидал и даже растерялся, но потом опомнился

- Иван Степанович! Вы хотите поссориться со мной? Я же тоже воевал.

- А ты хоть понял за что? Вижу по лицу твоему – не понял. Я говорю тебе то, что думаю. Поставила новая власть многих людей на колени. А некоторые и сами стали. Не доработала Советская власть их души.  Да. Растрепались под конец вожди Советской власти,  и многие души людей растрепали, так нужно было бы их выпрямлять, а не загибать дальше.

   Иван Степанович со злостью постучал  костылем по полу. От стука зазвякали стаканы, заколыхалась водка в бутылке, а потом все  затихло, как будто никакого стука и не было.

- А вы? – продолжал Иван Степанович. -   Жировиков  охранять стали, чтобы они куски помясистей  рвали, и вам бросали объедки. А ведь у вас власть была. Не вмешались. Ждали, кто, кого перетянет, какой царь верх возьмет, чтобы потом пойти к нему на службу. Что не так? Я не всех офицеров под одну гребенку гребу. Не всех. Ещё подумаешь, что на всех.  А вот на таких, как ты. Есть ещё не загаженные. И надеюсь, что из больше разных юродивых

   Оторвал Иван Степанович взгляд от пола и бросил его на Сергея.

- Жидковаты вы оказались для офицерского заговора. Уходи. И водку пей с такими, как ты сам. Я тебя из тюрьмы вытянул, а ты с таким, как сам, в тюрьму меня посадил.  Сейчас из душ все доброе и хорошее выскребается и  выветривается, может быть, я по - стариковски что – то и преувеличиваю, но чем они заполняются?

- Да ведь такие обстоятельства, - снова попытался оправдаться Сергей.

- На обстоятельства ссылаешься?

   Костыль, может быть, и прошелся бы по Сергею, да боль прихватила Ивана Степановича, и он завалился на кровать.

- Не мельтеши – сказал Иван Степанович, увидев, как Сергей дернулся к нему. – Привык я к боли. Сейчас пройдет. А вот к душам по обстоятельствам не привык и не привыкну. А кто создает эти обстоятельства? Люди и создают, - усмехнулся он. – Как там говорят. Не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним. Меняй. Твои обстоятельства – это погоня за погонами и звездочками. Не головой и душой стали рассуждать, а плечами.

   Он пропустил взгляд мимо Сергея и посмотрел в окно, которое еще не было закрыто занавесками.

- Только не думай, что я  обеими руками за то, чтобы вернуть ту Советскую власть. Быстро  исчезло то, что она вкладывала в душу человека. Как ураганом смело. Не доработала она, не добилась, стали верхи между собой драться и погубили. А её нужно было вытягивать, тащить, жилы рвать, зубами скрипеть, задыхаться, но не бросать, не камнями  забрасывать и  не пытаться закопать. А тащить ее безногую Обновить ее нужно было.

   Обмяк Иван Степанович от слов. С головой закрылся одеялом, а минут через пять сбросил одеяло и на Сергея.

- А что вкладывает и ещё вложит нынешняя власть в душу человека?  Обстоятельства? Как тебе сказать, а так: я хочу помочь тебе, дорогой товарищ -  господин, всей душой, да понимаешь обстоятельства такие, что не получается. Ты уж извини. И сделают вот так.

   Степан Иванович развел руками.

   Попытался Сергей ещё поговорить с ним, да не вышло.

   Не принял Иван Степанович обстоятельства, спрятал обрезанную ногу под одеяло и повернулся к Сергею спиной.

   - Уезжай, - сказал он.

   Почти до вечера сидел Сергей, ожидая слова Ивана Степановича, а тот молчал.

   И  в этом молчании, и в тихом, спокойном голосе Ивана Степановича и даже  в постукивании костылем Сергей почувствовал душу и не западший дух  постаревшего полковника..

   Вышел Сергей, сел в машину и выскочил на бугры. Посмотрел на поселок. Тополя высокие даже крыши домов не видно.

   А на шляху машина за машиной. Только пыль столбом.