Сталинград – Берлин – Волго-Дон

Недели две назад в одной из телепередач пожилой комик, рассказывая о своей жизни, вспомнил Кобзона. Кобзон в далеком 1975 году помог комику получить в Москве трехкомнатную квартиру. Эта история была рассказана благодарным артистом со свойственным ему легким юмором и живостью.

Кобзон, узнав при встрече, что актер до сих пор не вселился, страшно расстроился и, взяв горемыку за руку, отправился с ним к самому высокому московскому начальнику. «Коридор был заполнен людьми, даже генерал там сидел», - хвастал комик возможностями Кобзона. Они как сквозь масло нож проникли через все административные кордоны и вошли в кабинет. Кобзон объяснил    высокому начальству, что у его друга разнополые дети и, соответственно, по  закону ему полагается не двухкомнатная, на которую выписан ордер, а трехкомнатная квартира. И квартиру дали.

Комик с простодушием дауна продолжал перечислять в эфире заслуги Кобзона, не задумываясь об этической конструкции своих воспоминаний, а я вдруг подумал о генерале в коридоре, наверное, пожилой (тридцать лет после войны) и мундир с наградами надел (скорее всего, по настоятельной просьбе жены), - чтобы хоть в какой-то мере уравновесить чванство высокого чиновника и свою неловкость. И возможно именно этому генералу выдали двушку молодого (тогда!) актера-комика взамен обещанной ему трехкомнатной, - жилфонд даже у больших московских начальников не резиновый.

 Я не собираюсь морализировать, просто под этот видеосюжет я вспомнил отца и его встречу с тогда знаменитой певицей Руслановой (валенки да валенки, не подшиты -стареньки).  Был май 1945г., Берлин. Отец – военный комендант Нойкельнского района города Берлина. Редкое, просто сказочное везение: от комбата 62 армии, что защищала Сталинград, через четыре страшных ранения и пять госпиталей до военного коменданта в Берлине! Отец организовывал уборку  мусора, откачку воды из тоннелей метро, захоронение трупов, снабжение продовольствием участвующих в работах немцев. В один  из таких дней нарочным из штаба доставили записку – приказ: встретить Л.Русланову, проводить ее по складам и не препятствовать, если что возьмет из приглянувшегося. Отец прихватил ординарца и отправился на встречу. Русланова подъехала  на оппель-адмирале, в ярком платье, в непривычной по тому времени шляпке с вуалью, в длинных перчатках, - истинная леди! Поинтересовалась у солдат: пишут ли из дома, пообещала вернуться со склада и спеть песню. Внутри склада Русланова мгновенно превратилась в отвратительную фурию: она бегала от стеллажа к стеллажу, почему-то из-под самого низа вытаскивала шубы, кожаные пальто, рулоны материи, сначала примеряла на себя, а потом просто выхватывала и бросала сопровождавшим ее солдатам. Она быстро вспотела, покрылась пылью и еще какой-то шерстяной завесой. Солдаты не могли все это удержать: шубы, пальто падали на пол. Отец смотрел на нее и думал, что у певички помутился рассудок от такого трофейного изобилия. Русланова правильно оценив взгляд отца, кинула ему пару шуб и зло прокричала что-то вроде: ну что стоишь истуканом, держи… Отец с излишним по нашему времени пафосом отступил от летящих на него шуб и сказал: «Я боевой офицер, мадам, а не носильщик». С дамой случился припадок ярости. Она грозилась, материлась, подробно перечисляла, что и как она у отца лично оторвет и что потом с ним сделает ее муж (генерал Крюков, друг Жукова).

Отец тоже взъярился и приказал покинуть помещение двум сопровождавшим обезумевшую певичку солдатам. Те с облегчением  вышли, навьюченные  иноземными тряпками (тогда еще не говорили:фирма). Певичка, стеная и грозясь, удалилась вслед за ними.  Вид у нее был потешный и одновременно жалкий: грязная, растрепанная перегруженная барахлом, которое постоянно падало: она его поднимает, а что-то другое опять падает…

Был небольшой скандал. Отца вызывали к начальству. Он написал несколько рапортов – объяснительных записок. Но поскольку сомнительная репутация Руслановой, ее «похождения» по складам, музеям, различным уцелевшим ювелирным лавкам была хорошо известна в определенных кругах военной общественности, то к отцу отнеслись с пониманием, а мужу разгневанной певицы сообщили о принятых суровых мерах к солдафону, одичавшему в окопах.

Прошло несколько недель. Отец за каждодневными хлопотами начал забывать встречу с великой певицей. И тут приходит вызов в Москву. Отец перед отъездом, как  положено, накрывает стол, собирает друзей, празднует отъезд. Именно – празднует, ибо все считали, что уезжает на повышение. В разгар застолья появляется знакомый офицер из ж\д комендатуры, отзывает отца в сторону и сообщает, что против него завтра на перроне вокзала планируется провокация с арестом. Оказывается в ж\д комендатуру прибыли бойцы из личной охраны Крюкова и на всякий случай предупредили, чтобы местные не обращали внимания на завтрашнюю операцию, то есть не вмешивались ни при каких обстоятельствах. Отец был к тому времени настроен благодушно и скептически отнесся к   сообщению друга. Но общими усилиями друзья убедили отца, что никогда еще личная охрана генералов не проводила самостоятельных операций, и что береженого Бог бережет. Документы были готовы, и отец этой же ночью выехал на машине до ближайшей от Берлина станции, где формировался очередной эшелон на восток и через несколько дней благополучно прибыл в Москву.

В Москве он разыскал боевого товарища еще по Сталинградскому фронту, рассказал ему обо всех своих приключениях и попросил совета. Через день - другой стало известно о телеграмме из Берлина, в которой предписывалось: задержать Дженжера Семена Ивановича, допросить и немедленно сообщить о результатах в канцелярию Жукова. Старший товарищ отца предложил половинчатый вариант: отец пишет заявление и «добровольно» отправляется на стройку Волго-Донского канала в качестве прораба, а в Берлин сообщается, что интересующий их человек направлен в режимное предприятие.

С середины 1945 по 1948 годы отец проектировал трассу канала. Благо местность была хорошо знакома. В Москве про него забыли. Тем более что супруги Руслановы-Крюковы за свою любовь к изящным предметам в 1948г. были раскулачены и осуждены.

Потом были Фергана, Павлодар, Дальний Восток и много других мест, где надо было строить, копать, проектировать. В начале шестидесятых отец перевелся в Оренбург,  здесь ему дали двухкомнатную квартиру (и это несмотря на то, что детей у него было двое: девочка и мальчик и оба уже довольно взрослые).

На мамины намеки «пойти поговорить с начальством, ведь не последний же по рангу специалист», отец спокойно отвечал: «Да лучше я еще раз Берлин возьму».