Почему мы мямлим?

Путина спросили про иностранных агентов. Он ответил.  Очень логично. Люди должны знать источники финансирования субъектов внутренней политики? – Должны. Мы иностранное финансирование не запрещаем, но пусть скажут, откуда деньги. Вот и в США так же. Логично? Для человека с одной извилиной в голове вполне логично. Ведь и в США так же...

А на самом деле? А на самом деле – лукавство. В чем лукавство? А вот в чем.

В семантике давно известны два компонента значения любого высказывания: «по-научному» их называют денотат и коннотат. Денотат - содержание высказывания,  коннотат – эмоциональное отношение к этому содержанию. Язык устроен так, что одно и то же содержание (денотат) можно описать по-разному: с позитивным коннотатом, с негативным коннотатом и с нейтральным коннотатом. Например, можно сказат, «Дурак». А можно – «Простой, бесхитростный парень». А еще можно – «Человек, испытывающий затруднения при построении логических выводов и не способный находить оптимальные способы поведения».  

Проблема с законом об «иностранных агентах» не с требованием раскрывать источники финансирования. Это вполне нормальное требование. Скажем, очень любопытно было бы знать людям источники финансирования ЕР, или ЛДПР, да и самого президента. Ничего наступающего на горло политической свободе здесь нет.

Проблема в другом. Что под видом заботы о прозрачности финансирования предпринимается попытка опорочить политического противника. Слово «агент» в английском языке по своему коннотату вполне нейтрально. Но в русском оно имеет резко выраженный негативный характер, особенно с довеском «иностраннный».

Тут прямая подмена понятий. Вопрос об источниках финансирования в общественном сознании, а немалую часть этого сознания формирует сознание людей, испытывающих затруднения при построении логических выводов, вообще уходит в тень. А на первый план выходит совсем иное – «враги народа» (в буквальном смысле), «иностранные шпионы»,  «пятая колонна».

То есть закон этот оказывается не законом о прозрачности финансирования политической деятельности, а законом о клевете на политических оппонентов: на политических противников режима клеветать не только можно, но и необходимо; оппонентам же противиться этой клевете запрещено.

Естественно, и Путин это прекрасно понимает, и все люди во власти это прекрасно понимают. Понимают, что лукавят. Или, если услить отрицательный коннотат, – что врут и не краснеют. Или, если отрицательный коннотат смягчить, – что  сознательно дезинформируют общество.  

И вот здесь мы подходим к самому интересному. Казалось бы, критикам нехорошего закона следовало просто и внятно сказать, что закон лукав, что работает он не на заявленную вполне естественную и нормальную задачу открыть источники финансирования политиков, а на задачу оболгать оппонентов.

Но вместо этих простых и понятных слов начинается какая-то вакханалия. С одной стороны, поток ругательств, который провоцирует у части обывателей единственную мысль: «Раз злятся, значит их ухватили за больное место». А с другой – отказ признать простейшую и необходимейшую самой оппозиции вещь: политическое финансирование должно быть открытым.

Имеет же этот отказ единственное следствие: на вполне логичные, хотя и донельзя лукавые аргументы власти, противникам закона оказывается нечего сказать. Если попытаться отделить от резкого негативного коннотата чисто содержательную, денотативную сторону их аргументов, останется мямленье – какие-то обрывки об общих темах (например, свободе) без какого бы то ни было анализа проблемы и, конечно, без каких бы то ни было предложений ее решений.  

И это уже не проблема власти. И даже не проблема всего общества. Это проблема оппозиции. Мы своим нежеланием трогать определенные горячие темы (такие как справедливость приватизации, источники финансирования, имущественное расслоение, преступность региональных элит и т.д.) выбиваем из своих же собственных рук свое единственное оружие – правду.