Коллективные психические травмы и успехи российского консерватизма

Психические травмы возникают в результате болезненных переживаний – горя, испуга и т.д. Травма создает в психике особую энергетическую зону, которая отталкивает сознание от проникновения внутрь зоны. Такое проникновение, например, припоминание болезненного события, само по себе болезненно, и,мешая осознанию травмирующего события, психика как бы защищает себя. Но защита эта мнимая.

Незалеченная психическая травма деформирует психическую жизнь человека, его психическое развитие. Серьезные и/или многочисленные психические травмы могут искажать траекторию развития сильно. Именно поэтому важно не оставлять психотравмы незалеченными.

Когда травмирующее событие, например, войну или землятресение, переживает все общество, все люди оказываются травмированы примерно одинаково. Так формируются коллективные  психические травмы. По своему влиянию на жизнь общества они мало отличаются от влияния индивидуальных травм на жизнь индивида.

Жизнь российского общества, естественно, насыщена  самыми разными травмами. Травматичной была жизнь на коротком поводке и в наморднике в коммунистический период. Не менее травматичной оказалась наполненная обманом, культурной деградацией, а часто и кровью жизнь постсоветская. И поэтому совершенно естественны эмоциональное неприятие частью общества слова «коммунизм» и всего, что с ним связано, а другой (хотя сегодня уже и не совсем другой) частью –  слова «либерализм» и всего, что связано с ним.

И здесь бесполезны логические доводы, вроде того что либералы правили бал в России немногим больше года (до изгнания Гайдара в 92-м году), а затем власть вернулась к коммунистической номенклатуре и либералов стали вытеснять сначала из политики, а затем и из СМИ. Травма есть травма: когда человеку больно, ему не до рассуждений.

Впрочем, конечно, «либеральные грехи» одними только 91-92-м годами не ограничиваются, да и не тогда были совершены наши самые главные ошибки, которые многие, и не без оснований, склонны называть преступлениями. Плачевное состояние науки, культуры, образования – на нашей совести. Как и многое другое. Это мы стыдливо молчали во время первой чеченской войны. Это мы не ужаснулись началу второй. Это мы поддержали Ельцина в 96-м. Это мы не били в набат, когда признаки морального разложения стали очевидны в середине 90-х. Это мы рукоплескали «либеральной реставрации», когда два наших кумира в ранге первых вице-премьеров готовили дефолт 98-го года. Это мы дрожали от страха от мысли о «коммунистическом реванше», способном посадить на царство страшного Примакова, и оттого предпочли отдать страну в руки Путина. В общем, мы сделали немало...

Это я все к тому пишу, чтобы у какого-нибудь читателя не сложилось впечатление,  что либералов не любят только неадекватные психи. Среди «анти-либералов» есть и психи, конечно. Но их ненормальность не в том, что они видят то, чего нет, а в том – что видят не все, что было.

Примерно та же история и с коммунистической психической травмой. Тех, кто не в состоянии разбираться, что тогда было хорошо, а что плохо, и сегодня трясет от одного этого слова, либо от чего-то такого, что им коммунизм напоминает.

А вот что касается более ранних, до-коммунистических периодов российской истории, то здесь ситуация иная.

Конечно, и они в свое время были весьма травматичны. И люди, пережившие лично или слышавшие от родителей о «прелестях» правления Александра Третьего («миротворца», прозванного «обормотом») или Николая Второго («кровавого», ставшего святым), так же реагировали  на все, что напоминало о монархии, как сегодняшние антикоммунисты реагируют на похвалы чему бы то ни было коммунистическому.

Но тех, кого царская Россия травмировала лично, уже нет в живых. Да и дети их уже в весьма преклонном возрасте. Поэтому энергетичность этой коллективной психотравмы гораздо меньше, чем у травм более молодых.

И эта меньшая энергетичность открывает дорогу для исторических фантазий о прекрасном времени «до без царя», фантазий, которые были, к слову говоря, популярны среди части населения и в годы коммунистической диктатуры. Тогда о «мирном времени» (то есть времени до 17-го года) вздыхали так же, как сегодня сталинисты вздыхают о 30-50-х годах.

Вот так мы и получили и памятники Столыпину, и воспевание царя-«миротворца», и карнавалы с «возрождением» казачества, и прочая, и прочая... Отсюда же, конечно, и «религиозная  реставрация» с глобальной клерикализацией.

Замечу, что в инициации всех этих процессов либеральная интеллигенция в свое время приняла самое горячее участие. Нам так хотелось все побыстрее переименовать, всему вернуть «исторические» названия, все погубленное большевиками скорее отреставрировать, так хотели вырвать эту «позорную страницу российской истории»!.. Вот мы и не дали себя труда подумать, что продолжать писать книгу истории, из которой вырвана страница, будет непросто.  Что же удивляться, что сегодня мы не пишем эту книгу, а можем только листать ее.

Мы сегодня боимся истории. Боимся истории недавней – советской и постсоветской. Боимся истории будущей - боимся, что она получится не лучше, чем  была наша недавняя история.

И только по отношению к истории далекой страх нас отпускает. И на смену ему приходит фантазии – мы начинаем придумывать себе прошлое. И конечно же – наше прошлое оказывается прекрасным. Некоторые до того заигрываются в эту сладостную игру, что придумывают себе славное прошлое десятитысячелетней и более давности – у кого на что хватает фантазии. И такая психическая защита тоже естественна для людей, переживших психическую травму. Но хотя она и естественна, но не очень продуктивна.

Потому что лечат травмы не страхи и не фантазии.

Лечатся психические травмы только одним способом – полным осознанием. И психика наша устроена так, чтобы этому осознанию помогать. Судьба любой психической травмы – рано или поздно быть излеченной. И поэтому со временем к отталкивающей силе травмированной зоны души присоединяется сила притягивающая. Травма как бы зовет сознание: «Осознай меня!». Знаменитое пушкинское «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю...» как раз о такой притягательности ужасного.  

И сознание откликается на этот зов: человек начинает  постепенно заглядывать в «запретную зону», переживая сначала по чуть-чуть, а со временем все полнее и полнее болезненный опыт, заливая травму светом сознания и тем самым ее излечивая.