Почему всё-таки КПРФ. Ответ на критику

Итак, в ответ на мою статью «Почему все-таки КПРФ» на сайте «Рабочий Путь» появляется статья Петрова В.Ю. «Почему КПРФ следует сказать «НЕТ!». (Для удобства чтения я привожу ее ниже в приложении). Сразу скажу, что не знаю, кто такой Петров В.Ю. – реальный ли человек, простой теоретик или известный партийный деятель, который прикрывается расхожим псевдонимом. В любом случае – он позиционирует себя очень начитанным человеком, хорошо знающим марксизм. Не удивлюсь, если он окажется бывшим преподавателем марксизма какого-нибудь советского вуза, для которого чтение трудов классиков марксизма являлось профессией. От таких людей часто слышишь недоумение, почему все остальные смертные так мало изучают Ленина, Сталина, Маркса, Гегеля. Он решительно не желает причислять к когорте настоящих коммунистов тех, кто не читал «Анти-Дюринга» Энгельса или, на худой конец, хотя бы первый том «Капитала» - «взрослых дядей и тетей с политическим сознанием маленьких детей». Он сетует: «Многие ли коммунисты… взялись за изучение «Логики Гегеля?» Нет, он воздает должное, скажем, коммунистам эпохи раннего СССР – «это люди сильные духом, с горячим сердцем и чистыми помыслами», но именно они, «в подавляющем большинстве совершенно безграмотные политически», в конечном итоге виновны в гибели социализма. Чего стоит, к примеру, одна только коллективизация 30-х годов, когда наломали столько дров, что Сталину пришлось оторваться от важных государственных дел и сесть писать статью «Головокружение от успехов…» Ведь, по мнению Петрова, каждому «можно было в течение двадцатых годов открыть «Капитал», почитать внимательно Ленина и понять, кто есть буржуй, эксплуататор и кулак». И тогда Макар Нагульнов, «честнейший человек, но в политических вопросах – дитя малый», легко, без нагана бы понял, кто перед ним – контра-кулак или середняк. Но ведь ему «легче в атаку пойти, - с «великим сожалением» пишет Петров, - чем раскрыть книгу и основательно разобраться в очень важных вопросах».

Не подумайте, что я пишу это, чтобы увести разговор в сторону. Я начал с этого, чтобы, не втягиваясь в пространный диспут со своим оппонентом о ребенке, играющем настоящей бомбой, перейти к одной очень странной нестыковке в его безупречных и отточенных логических построениях. У Петрова много говорится, например, о рабочем классе. Он пишет о том, каким роковым образом на судьбе страны в 1936 году сказался отказ от принципа формирования Советов от трудовых коллективов, но если это сопоставить с вышеприведенными высказываниями моего оппонента, то становится не ясным, почему Петров возмущается таким отказом, ведь всякий рабочий – это человек, почти или совсем не читавший толстых экономических и политических книжек. Так уж объективно выходит, что характер работы и образ жизни пролетария не позволяет ему заниматься изучением трудов классиков так плотно, как может себе позволить (точнее говоря, как обязан делать) преподаватель марксизма. Рабочие лишены этого объективно, в силу своего положения в системе общественного разделения труда – восемь часов рабочего времени им отводится на создание материального продукта. Никакие политкружки и рабфаки в свободное от станка время не способны это возместить. Ведь кому-кому, а преподавателю должно быть хорошо известно, что для изучения марксизма во всей его глубине нужны система и годы. Для чтения иных трудов нужна серьезная база и подготовка, для постижения иных истин нужно прокорпеть пять лет в вузе, а для изучения марксизма в целом нужно сидеть и сидеть над книжками даже с ученой степенью за плечами. «Люди с низким политическим образованием, - пишет Петров, - невежественные в марксизме не могут никаким образом развивать коммунизм». Не понятно, почему тогда он не радуется тому, что от строительства коммунизма отодвинули людей объективно «невежественных».

Впрочем, буду честным, фразу о «невежественных» Петров отнес исключительно к членам партии – КПСС – партии, по его мнению, «совершенно недостойной звания коммунистической». Он отделяет КПСС от пролетариата, о котором говорит только в высоких пиететах, и гневается по поводу перехода ко всеобщему избирательному праву потому, что этим «положили конец диктатуре пролетариата». Чем диктатура пролетариата отличается от правления «невежественных» людей, Петров не поясняет и не находит нужным такое святотатство даже обсуждать. Он просто произносит, как псалом, фразу, что диктатура пролетариата необходима, потому что это – закон общественного развития, который не подлежит обсуждению, - «хоть хочу, хоть не хочу, но он действует. Чтобы закипел чайник с водой, его необходимо поставить на огонь». Что происходит в чайнике во время нагрева, точнее говоря, как диктатура пролетариата, то бишь людей, профессионально не изучающих марксизм, помогает развитию коммунизма – не нашего ума дело. Впрочем, на определенные охранительные функции диктатуры он указывает, например, когда говорит о защите от усиливающейся номенклатуры и когда указывает, что «отход от диктатуры пролетариата неизбежно вызывает крен в сторону буржуазии». И когда в совокупности с этим натыкаешься еще и на фразу, что развитие производительных сил возможно только при диктатуре пролетариата, то невольно хочется в напарники к неучу Макару Нагульнову поставить самого Сталина. Чего ж он так накренился в сторону буржуазии со своей конституцией 1936 года? Трудно было что-ли Ленина прочитать? Петров ведь прочитал! – Например, такое изречение классика, сказанное в 1919 году, которое он приводит в своей статье: «…первичной избирательной единицей и основной ячейкой го­сударственного строительства является при Советской власти, не территориальный ок­руг, а экономическая, производственная единица (завод, фабрика)». Далее,   «Советская организация государства дает некоторое фактическое преимущество именно той части трудящихся масс, которая наиболее сконцентрирована, объединена, просвещена и закалена в борьбе всем предшествующим социализму капиталистическим развитием, т. е. городскому промышленному пролетариату».

Впрочем, мой оппонент дает оправдание поступку Сталина, объясняя его тем, что диктатуру пролетариата тот фактически заменил своей диктатурой: «Советская система все больше приобретала вид пирамиды, заостренной на одном человеке. Пока этим человеком был бескорыстный убежденный коммунист, особой беды не было». Вот такое простое незамысловатое прочтение истории. Сталин, оказывается, пошел на ликвидацию диктатуры пролетариата, потому что понадеялся на себя – бескорыстного и убежденного. И не увидел в этом беды.

Однако, думается, что Сталиным двигали все-таки иные мотивы. Ленина он тоже читал и чтил, как и уважаемый мною Петров. И даже более того, кое-что практически делал. И вот с этого места давайте разберемся поподробнее. Засучив рукава и покопавшись в истории, мы увидим, что к 1936 году Сталин сделал нечто очень существенное, чего не было в годы принятия программы РКП(б) в 1919 году. К 1936 году политическая система страны претерпела одно очень важное изменение. Изменилась роль Советов. Но главное – изменилось положение партии. При чем здесь партия – будет сказано чуть ниже, а пока разберемся с Советами. Если в послереволюционные годы Советы являли собой не только государственную, но и политическую власть, то к середине же 30-х годов Советы из органа политической власти фактически превратились в органы чисто законотворческие и исполнительские. Политическая власть полностью сосредоточилась в партии. Всякое важное решение принималось Верховным Советом после принятия его ЦК партии. Изменилось и количественное соотношение сил. В двадцатых годах большевики при всеобщем избирательном праве могли оказаться в Советах в меньшинстве. Теперь же партия многократно увеличилась количественно, широко распространилась в обществе. Пятнадцать лет реальных успехов социализма неимоверно подняли ее авторитет.

В этих условиях, взяв в свои руки контроль за процедурой выдвижения кандидатов и овладев рычагами абсолютного управления Советами, партия смогла безболезненно отдать избирательное право всему населению. Ведь теперь население избирало не политический орган власти, а законотворческий и исполнительский – полностью подконтрольный партии. Все, кто критикуют отход от принципа формирования Советов от трудовых коллективов, страдают странной формой амнезии – они напрочь забывают о том, что выборы носили безальтернативный характер и кандидаты изначально выдвигались всё равно на собраниях трудовых коллективов или представителей трудовых коллективов (лично сам принимал участие в таком собрании). Формирование же вертикали политической власти сосредоточилось внутри партии. Теперь уже партия, а не Советы, обеспечивала «фактическое преимущество именно той части трудящихся масс, которая наиболее сконцентрирована, объединена, просвещена и закалена в борьбе всем предшествующим социализму капиталистическим развитием, т. е. городскому промышленному пролетариату». Для обеспечения такого преимущества от партии лишь требовалось закрепить доминирующее положение рабочего класса в своих рядах. Формально (я бы сказал, чисто арифметически) это неукоснительно соблюдалось даже в «прогнившей партии» вплоть до ее запрета в 1991 году. Ведь вопреки уничтожающей критике Петрова, даже самые неучи в КПСС, вроде Хрущева, читали Ленина и блюли (хотя бы формально) эти положения марксизма. Напомню нормы приема в партию в те годы – одного представителя интеллигенции или служащего принимали при условии одновременного приема в партию трех рабочих (сам – инженер в те годы – был принят в партию, пройдя через такое сито).

Обеспечив абсолютный контроль над Советами, партия уже смогла развивать Советскую власть так, как это не снилось большевикам во времена Ленина, – она смогла делать такую важную вещь, как регулирование представительства в органах власти – с тем, чтобы Советы по максимуму отражали структуру общества. Вводились нормы – столько-то должно быть избрано женщин, молодых людей, рабочих, инженеров, ученых, спортсменов, учителей, партийных, беспартийных и т.д. Ведь как бы ни были прогрессивны рабочие, они объективно не могут глубоко вникнуть во внутренние проблемы системы образования, культуры или, тем более, науки. Советы стали представительными органами власти в полном смысле этого слова. Именно это лучше всего способствовало развитию производительных сил, ибо позволяло поднимать к активной созидательной деятельности широкие пласты населения, которые в силу своего социального положения не могли быть отнесены к гегемону-пролетариату. В связи с этим очень странно было прочитать такое высказывание Петрова: «Уже в 30-е годы советская государственная машина начала давать сбои. И Сталину и его ближайшему окружению приходилось все больше вникать в самые разнообразные вопросы. Загружать себя решениями проблем, которые вполне могли и должны были решаться на местном уровне». Хотелось бы здесь проехаться по поводу недооценки глубины и масштабов происходящих в стране событий, которые совершенно не под силу было бы охватить самому гениальному Сталину и его ближайшему окружению, займись они самоличным решением проблем местного уровня, но даже если принять это детсадовское видение ситуации, то тем более очевидно преимущество новой системы формирования Советов, которая как раз и разгружала «верхи», активизируя самые широкие «низы». Однако это не удовлетворяет Петрова, который видит в этом глубоко скрытую опасность. «Общенародное государство», - пишет он, - не просто фикция, иллюзия, незначительное  заблуждение. Так как сущность любого  государства классовая, то отход от диктатуры пролетариата неизбежно вызывает крен в сторону буржуазии»

И вот здесь хотелось бы провести внести определенную ясность – постараться определиться с тем, что же надо называть диктатурой пролетариата, ибо, забегая вперед, хочу отметить, что Сталин, меняя избирательную систему, и беря курс на общенародное государство, на самом деле фактически не посягал на диктатуру пролетариата.

Однако, мне придется подойти к этому определению немного издалека, и для этого мне необходимо разобрать одно резкое обвинение Петрова в свой адрес. Он пишет, что восхищается моим умением жонглировать фразой, игрой в слова, софистической эквилибристикой, достойной другого применения. Эти эпитеты относятся к моему изложению событий октября 1917 года. Самое странное, что говорится это о выводах, в которых не содержится ничего нового, никому ранее не известного. Его изумило мое высказывание о том, что штурм Зимнего осуществляли не мятежники, а войска, подчиняющиеся законной власти. «Это такой подарок для буржуазной идеологии, - пишет он, - такая «конфетка», что ее, несомненно, должны оценить». Самое занимательное здесь то, что эту «конфетку» я обкатал в диспутах с либералами, доказывая полную легитимность свержения Временного правительства, отвечая на инсинуации о верхушечном характере октябрьского переворота, не носившего якобы классовый характер. Петров для того, чтобы опровергнуть мои доводы, сам пускается в эквилибристику – теперь уже вокруг понятия «законная власть». Он подводит под свои рассуждения, казалось бы, железобетонное тождество: законная власть – это та, которая государственная, что Советы, которые не были государственной властью, никак не могут наделяться атрибутами законной власти. Однако же он признает и зыбкость законности Временного правительства, и пишет, что с точки зрения царских законов и временное правительство, и Петроградский Совет незаконны. И совершенно непонятно почему он замалчивает факт приказа номер один Петроградского Совета, подчинивший войска Совету, который никто не отменял. Ведь, принимая во внимание незаконность обеих властей «с точки зрения царских законов» и то, что новая, общепризнанная законная власть пока не появилась, посмотрим, как в такой ситуации определяться военным? Кому подчиняться? Давайте влезем в их шкуру! - Совершенно логично их подчинение неотмененному приказу номер один. То есть для их действий после этого приказа источник закона – только Петроградский Совет. Государственная это власть или не государственная – для их действий это уже не имеет практического значения, поскольку настоящей государственной просто нет (если власть Временного правительства сомнительна даже для Петрова, то для них – тем более). Именно это я имел ввиду, говоря о том, что они брали Зимний штурмом, подчиняясь законной власти, и ничего более. Где тут софистика? Более того, поскольку ситуация двоевластия ставит вопрос об исторической правоте той и другой ветви власти, то не мешало бы взглянуть на безвременье 1917 года с высоты общих принципов государственного строительства, что я и предпринял в своей статье. Разложив власть на ее составляющие – представительную и исполнительную ветвь – и напомнив, что по всем мировым канонам представительная власть имеет более высокий статус, чем исполнительная, я показал, что с точки зрении исторической правоты Советы, как представительный орган власти, (при отсутствующей Госдуме) стояли выше Временного правительства (которое и назначено-то было с согласия Петросовета и всего лишь комитетом Госдумы) и в случае конфликтной ситуации имели полное (легитимное) право на низложение Временного правительства, что они и сделали. Где тут игра в слова? Петров называет Временное правительство государственной властью, я же говорю о том, что, имея над собой Советы и распустив Госдуму, оно присвоило себе статус высшей государственной власти незаконно, то есть с точки зрения исторической правоты – превысило свои полномочия. Похожая ситуация, но с обратным знаком, у нас была в 1993 году, когда представительный орган – Верховный Совет на полном законном основании отстранил от власти президента Ельцина, и с точки зрения права Ельцин де-юре и де-факто совершил переворот, расстреляв Белый дом. Похожесть ситуации заключается в горьком парадоксе – левые вдруг назвали действия защитников Белого Дома восстанием. Этого категорически делать было нельзя. Верховный Совет был высшим органом власти в стране. Восстанием называется противодействие высшей власти, а не наоборот. Это действительно был колоссальный подарок буржуазии, которая на основании заявлений самих же левых назвала их мятежниками. А против мятежников применение вооруженной силы оправдано всеми существующими в мире нормами.

Я вынужден был сейчас так подробно разобрать этот момент спора, чтобы разобрать завалы, которые осознанно-ли или неосознанно нагородил мой оппонент на пути к другому гораздо более важному выводу статьи, о котором он даже не стал упоминать – о пролетарском характере Октябрьской революции. Эту аксиому общественной науки сегодня потребовалось основательно разобрать с тем, чтобы очистить понятие пролетарской революции от всех эмоциональных, событийных и иных наслоений и выявить ее непреходящие признаки, на которые можно ориентироваться в других исторических ситуациях вплоть до сегодняшних дней. Поэтому основную цепочку рассуждений повторю здесь.

Главным моментом той ситуации я указал поддержку действий большевиков по свержению Временного правительства Съездом Советов, а так же то, что революционеры применили силу, имея на это мандат Петроградского Совета. На что мой оппонент возражает: «мандат от власти конечно дело хорошее, но в период  революционных изменений на первый план выходят инициатива и энтузиазм. Принципиальная важность мандата, не подкрепленная вышеперечисленными качествами, плюс, возможно, личной храбростью,  принимается только тем, кто ставит бумагу выше реального дела».

Увы! Вынужден констатировать, что мой оппонент опустился до уровня площадной демагогии. Именно этого «хорошего дела» не хватило в свое время Парижской Коммуне. Она пала потому, что оказалась замкнута рамками одного Парижа. Она не имела своего «триумфального шествия Советской власти» по стране. Инициатива, энтузиазм, личная храбрость – все это было, но парижанам этого оказалось катастрофически мало. Именно имея перед глазами их печальный опыт, большевики во главу угла поставили узаконивание низвержения Временного правительства Съездом Советов. Ведь, казалось бы, зачем он им был нужен? Свергли бы, поставили бы всю страну перед фактом и взяли бы все и вся в железные тиски. С другой стороны, не будь РВС, действующего по мандату Петроградского Совета, большевикам пришлось бы думать над тем, где взять войска для штурма Зимнего. И если бы они и нашли каких-нибудь военных и подкрепили бы их не обученными военному делу рабочими отрядами, против них были выдвинуты те же самые воинские подразделения, которые в другом варианте событий штурмовали Зимний. Шестью погибшими революция бы не обошлась, если бы она вообще смогла бы состояться. Берем ситуацию шире и смотрим, откуда у большевиков взялась поддержка и Петроградского Совета и целого Съезда Советов? И тут, откручивая назад события 1917 года, мы выходим на факт большевизации Советов – тех самых Советов, которые изначально создавались как неполитические органы. Они возникли в 1905 году из необходимости решать чисто хозяйственные вопросы – как органы самоорганизации рабочих для решения нужд жизнеобеспечения пролетарских кварталов, которые рассыпающаяся царская власть оказалась уже не в силах решать (вспомним первый признак революционной ситуации – «верхи не могут»). Именно поэтому царская охранка и проморгала нарождающуюся в недрах режима пролетарскую власть. Ведь та поначалу просто латала прорехи царизма (помогала, так сказать, поддерживать режим в устойчивом состоянии). Но когда настало безвременье 1917 года и произошла резкая политизация всего и вся, пролетарии выдвинули в свои Советы не хозяйственников, а революционеров. Вот он – поворотный, самый массовый момент революции. Октябрьское низложение Временного правительства – это апофеоз длительного процесса, в котором принимал участие целый класс. Именно поэтому Октябрьскую революцию с полным основанием можно называть классовой, пролетарской. В партии большевиков, совершивших революцию, были рабочие, однако это нельзя называть главным признаком классовости события, ибо рабочие могут входить в какие угодно организации, но это не будет означать, что эти организации действуют от имени класса. С другой стороны, ведущие роли в руководстве большевистской партии играли не рабочие по своему социальному происхождению деятели, однако они действовали по прямому мандату рабочего класса. Именно поэтому, переходя на сегодняшний язык, есть полное основание говорить, что пролетарская революция 1917 года (вся революция, а не только штурм Зимнего) была совершенна рабочим бюллетенем (мандатом), каким бы скучным это «хорошее дело» кому-то ни казалось.

Отталкиваясь от этого, для целей своей статьи мне хотелось бы очертить некоторые важные стороны диктатуры пролетариата. Диктатура пролетариата – это политическая власть рабочего класса в государстве, которую он осуществляет посредством избираемых им государственных представительных органов либо стоящих над государственными органами, но так же избираемых им общественных структур. Вывести данное определение понадобилось потому, что во всех источниках диктатура пролетариата характеризуется лишь в формулировках, связывающих это понятие с целью (то есть, буквально: диктатура – это взятие власти с целью подавления эксплуататорских классов и построения коммунистического общества), но не указывающих на формы ее осуществления – на то, как рабочий класс, стоящий у станков, будет проводить ее в жизнь. Главное в этом определении – увязка понятия диктатуры класса не только с политической властью, но и институтами выборности (представительства), ибо только посредством их реализуется воля больших масс людей, которые напрямую управлять объективно ничем не могут. Класс – большая группа людей – это нечто бесформенное, править он может, только избрав голосованием какие-либо органы. Существенным в определении является также разведение государственных органов и общественных структур. До Октября 1917 года Советы – представительные по своей сути органы – не были государственными (с некоторыми оговорками, касательно периода «двоевластия», о чем уже шла речь выше), это были общественные избираемые структуры, которые не обладали политической властью. После Октябрьской революции они обрели политическую власть и стали государственными представительными органами. Диктатура пролетариата обеспечивалась сохранением преимущественных прав пролетариата при их формировании, чем и была обусловлена соответствующая избирательная система. После того, как политическая власть в стране перетекла к коммунистической партии – общественной структуре – необходимым условием стало обеспечение верховенства класса в партии. В ситуации резкого увеличения притока рабочих в компартию, повсеместного распространения ее ячеек, партия стала своеобразным и полноценным общественным представительным (выборным) органом класса, чего еще не было в 1919 году. Разведение в приведенном определении государственных органов и общественных структур важно и для понимания того, что общенародное государство совсем не исключает диктатуры класса. Мой оппонент подвергает понятие «общенародное государство» жесточайшей критике и приводит слова Ленина, разбиравшего лозунг немецких социал-демократов 19 века о «Свободном народном государстве»: «Всякое государство есть «особая сила для подавления» угнетенного класса. Поэтому всякое государство не-свободно и не-народно». И дальше пишет, что «Общенародное государство» не просто фикция, иллюзия, незначительное  заблуждение. Так как сущность любого  государства классовая, то отход от диктатуры пролетариата неизбежно вызывает крен в сторону буржуазии». Казалось бы – всё по науке, однако Петров совсем не хочет видеть, что в нашей стране в понятие «общенародное государство» вкладывалось совершенное иное содержание. «Общенародная власть» осуществлялась через государственные органы – Советы, которые выполняли лишь законодательные и исполнительские функции, и при этом над государственными органами стояла коммунистическая партия, осуществлявшая политическую власть, то есть диктатуру класса. Даже исключение из конституции 1977 года упоминания о диктатуре пролетариата не означало, что она исчезла. К этому эпизоду в нашей истории можно применить пословицу «Гони природу в дверь, она вернется через окно». Диктатура пролетариата продолжала осуществляться через доминирующую роль коммунистической партии в государственной жизни.

Вместе с тем, богатые задним умом, мы знаем, что численное превосходство в партии не обеспечивало рабочим решающего влияния на партийные дела. Внутри партии с годами усиливался политический вес номенклатуры. Сейчас об этом не говорит только ленивый, однако становится важным, кто какие называет причины этого. Петров все сводит к утерянной системой выборности Советов. «Отказавшись от диктатуры пролетариата, - пишет он, - отказавшись от выборности Советов от трудовых коллективов,  Советская власть столкнулась с проблемой усиливающейся номенклатуры». Петров связывает это с усложнившейся системой отзыва не оправдавших себя депутатов и даже приводит соответствующие цифры. Должен обратить внимание своего оппонента на то, что проблемой стало не это – номенклатура стала усиливаться не столько в Советах, сколько, в первую очередь, в партии. А там «система отзыва» работала куда более жестче и была обставлена максимально простыми процедурами. И именно там возникли проблемы отхода от коммунистических принципов. То есть, дело не в отзыве и иных формах обратной связи. Более серьезные причины этого – тема совсем другого разговора. Пока я пропущу ее, чтобы ниже к ней снова вернуться.

Для того, чтобы продвигаться дальше, мне необходимо обратить внимание на следующий момент. Меня обвинили в том, что в своих комментариях к статье Петрова я не ответил на его критику. Однако я оказался в затруднительном положении – ведь мои основные построения Петровом оказались не тронуты. Биться пришлось на периферии статьи. Причем пришлось иметь дело с приемами, прямо скажем, некорректными. Приведу для примера один абзац из статьи моего оппонента целиком (в последующем этот абзац мне понадобится для некоторых выводов).

«Заявление, что «социализм в нашей стране в 1917 году был утвержден именно бюллетенем», очень мягко говоря, неверно. Это неверно согласно марксизму и не подтверждается  историческими фактами. Более ста лет минуло с тех пор, как прошла борьба между сторонниками революции и приверженцами «бюллетеней», реформаторами. За путь реформ (бюллетеней) выступал  Бернштейн и его сторонники. В.И.Ленин уже тогда доказывал (1902 год), что путь «бюллетеней» – путь ухода в реформизм приводит к  тому, что «объявлялось  несостоятельным самое понятие о «конечной цели» и, безус­ловно, отвергалась идея диктатуры пролетариата; отрицалась принципиальная противо­положность либерализма и социализма; отрицалась теория классовой борьбы, неприложимая  будто бы к строго демократическому обществу, управляемому согласно воле большинства, и т.д.»

Как говорится: «В огороде – бузина, а в Киеве – дядька». Надо ли напоминать, что в моей статье речь шла не просто о бюллетенях, а о пролетарских бюллетенях 1917 года, осуществивших большевизацию Советов. Никоим образом это не относится к буржуазным институтам власти. Петров пишет, что мой тезис «не подтверждается историческими фактами», в то время, когда именно исторический факт я и разобрал! Он пишет, что это «неверно согласно марксизму», и опровергает мои выводы цитированием Ленина аж 1902 года! Но тогда дискуссия велась вокруг совсем другой ситуации, когда Советов не было вообще. Судя по всему, Петров полагает, что таким цитированием он разгромил мой тезис научно, однако это цитирование бумерангом разбивает вдребезги саму статью Петрова, ибо ставит большой крест на всех высказываниях Петрова о важности знания трудов классиков марксизма. Ведь получается, что их нужно знать только для того, чтобы затыкать ими какие угодно дыры, возникающие из-за недостатка собственной аргументации, – затыкать как ни попадя, лишь бы наукообразно прозвучало имя классика. Грош цена всем замечаниям моего оппонента после такого случая. Этот пример весьма показателен еще и в другом отношении.

В своей статье я говорил о важности понимания историзма в осмыслении тех или иных общественных явлений. Я писал это применительно к нелегкому решению КПРФ в 1993 году – принимать или не принимать участие в первых после расстрела выборах Верховного Совета, а также разбирая высказывание секретаря РКРП о том, что рабочим теперь понадобятся десятилетия на овладение политической грамотой. Я говорил, что многие коммунисты не учитывают, что в сознании людей не мог не отложиться семидесятилетний период советской власти. Я сказал об этом, как об отсутствии ощущения историзма. Теперь я должен добавить, что у моих оппонентов отсутствует понимание историзма не только применительно к девяностым и нынешним годам. Так, можно констатировать, что моими оппонентами продемонстрировано непонимание исторического развития ситуации и при рассмотрении факта принятия Конституции 1936 года, когда они подошли к ней с мерками 1919 года. А попытка опровергнуть мои заключения о принципиальной важности «пролетарского бюллетеня» в революции 1917 года цитатой из 1902 года довершает картину, свидетельствуя об отсутствии понимания историзма у моих оппонентов вообще.

Изучение марксизма в советском вузе заключалось в освоении трех дисциплин: «Истории КПСС», «Марксистско-ленинской философии» и «Научного коммунизма». Должен сказать, что отношение к этим дисциплинам было разное. Если ко второй и третьей относились как к научным, то первую часто не воспринимали всерьез. В том числе и сами преподаватели. Это был самый формализованный предмет, который кроме скуки и сарказма в вузовской среде ничего не вызывал. В итоге для большого числа «политически грамотных» людей историзм применительно к политическим процессам остался белым пятном в сознании. Они могут рассуждать о какой угодно истории – военной, технической, государственной, но только не партийно-политической. В их изложении партийно-политическая наука фрагментарна, не имеет целостности, и они часто грешат использованием цитат, относящихся к совершенно другим историческим ситуациям. Петров в течение всей своей статьи пишет о необходимости изучения марксизма, о проблемах, которые возникают от его незнания, однако должен теперь заключить, что мой оппонент оперирует, если так можно выразиться, усеченным, омертвленным вариантом марксизма. Со времени написания Лениным статьи о трех источниках – трех составных частях марксизма прошел достаточно большой исторический период. Этот срок серьезно обогатил марксистскую науку, вплоть до того, что теперь на полном основании к ней можно добавить четвертую составную часть – которую и изучали в вузах как «Историю КПСС» (впрочем, подчеркивая ее фундаментальный характер, ее можно было бы назвать шире – «Историю диктатуры пролетариата»). Эта наука вдыхает в книжный марксизм жизнь. Она дополняет высказывания классиков фактами, которые достраивают марксистскую науку в тех случаях, когда классики по какой-либо причине не написали соответствующих статей. (Да, не употребили большевики термин «пролетарские бюллетени», говоря об Октябрьской революции, однако приложили все усилия, чтобы революция была подкреплена соответствующей поддержкой избранных пролетарских Советов). И хотя «Историю КПСС» вслух не называли наукой, и тем более составной частью марксизма, тем не менее партийные идеологи считали необходимым ее обязательное изучение в рамках высшей школы (именно, как науки). Не владея этой наукой, можно знать наизусть море цитат из классиков, но применять их бестолково, с риском получить эффект бумеранга.

Я не случайно отождествил понятие «Истории КПСС» с понятием «Истории диктатуры пролетариата», поскольку, несмотря на разговоры об общенародном государстве, несмотря на сильнейший крен в сторону партийной номенклатуры, по формальным признакам вплоть до 1991 года, когда был введен законодательный запрет на функционирование партийных организаций на предприятиях, в стране была диктатура рабочего класса. Этих формальных признака два – обладание коммунистической партией политической властью и численное превосходство внутри партии рабочих, подкрепленное уставными нормами внутрипартийного демократического централизма, то есть – выборности всех партийных органов снизу до верху, безусловного подчинения меньшинства большинству и др. Однако, на деле, как мы знаем, рабочий класс чем дальше, тем больше отстранялся от влияния на партийные дела, вернее сказать, формально он участвовал во всех необходимых по уставу голосованиях, но его голос все больше и больше служил для узаконивания решений партийной номенклатуры. «Никиту Сергеевича слушали, - пишет о делегатах двадцатого съезда Петров, - как слушают первоклашки строгую учительницу. Верили ему, потому, что он был Первый секретарь ЦК КПСС». И чуть выше: «Отношение к руководителю того или иного управленческого звена зависело не от реального уровня этого человека, не от его личности, проявляющейся в его уме и поступках, а от высоты той ступеньки в иерархической лестнице, на которой он находился».

Это самый непростой вопрос нашей истории. Ведь, казалось бы, подстелили соломку везде, где можно было бы упасть, обеспечили приоритет большинства над меньшинством, дали верховную власть съезду, однако почему-то делегаты не сняли «под локотки с трибуны Хрущева со словами «Ты, Никита Сергеевич, наверное приболел или не опохмелился». Почему?

Петров все это объясняет невежественностью членов КПСС. Вот так просто, без обиняков. Хотя сам же Петров пишет, что большинство из них «воевало, восстанавливало и развивало советское хозяйство под руководством Сталина. Видело своими глазами на своем опыте все достижения Советского Союза, управляемого Сталиным». Тут любопытно было бы узнать у Петрова, как невежественность в вопросах теории марксизма сказалась на принятии решения по осуждению культа личности Сталина? Видимо, исходя из рецептов Петрова, делегатам съезда следовало вспомнить какие-нибудь цитаты из Маркса и Ленина о культе личности и репрессиях и соотнести их с докладом Хрущева. Ведь соотносит же сам Петров цитаты 1919 года с делами 1936-го, а цитаты 1902-го – с событиями 1917-го. Но на съезде сидели «взрослые дяди и тети», которые не смешивали бузину в огороде с киевским дядькой, которым для того, чтобы определиться с решением, нужно было знание конкретики тридцатых и сороковых годов, чем, увы, в полном объеме они объективно не могли владеть, даже имея в своих головах всю библиотеку Ленина. Каждый что-то знал из личного опыта, но информацией о реальных масштабах обладать не мог. Кроме того, Хрущев вывалил на их головы обилие сведений, являющихся до тех пор секретными. Вот и поверили Первому секретарю на слово. Так что, как ни крутите, товарищ Петров, как ни издевайтесь над делегатами, но дело не в их невежественности. Точно так же нельзя объяснять невежественностью действия коммунистов и во множестве других случаев, когда голосования за принимаемые решения зависели от того, на высоте какой «ступеньки в иерархической лестнице» эти решения разрабатывались. Во многих таких случаях причина была одна и та же – предлагающий к голосованию проекты решений человек обладал большей полнотой информации, чем голосовавшие члены партии. И это было системой. Двадцатый и другие критикуемые Петровым съезды КПСС – только верхушка ее айсберга.

Разбирая ситуацию подробнее, можно увидеть одну общую причину перекосов во внутрипартийных делах. Причина эта, как мы видим даже из приведенных примеров, – в круге задач, которые решала партия, в их масштабах. Причем существенную роль играли не только обширные объемы, но и глубина задач. Если, скажем, какой-нибудь обком брался решать вопросы строительства какого-либо завода, то в этом могли разбираться только специалисты. Для этого обкомы создавали в своей структуре соответствующие отделы, и тогда всякое голосование на партийных конференциях по этому вопросу становилось предсказуемым. Рядовые члены партии, некомпетентные в вопросах строительства, вынуждены были принимать на веру предложения специалистов из профильных отделов обкомов. И это касалось практически всех сфер деятельности КПСС, поскольку партия взвалила на себя широчайшие хозяйственные функции. Партия, осуществляя политическое руководство государственными органами, фактически подменяла их. Она бралась за все. И в этих условиях внутри партии объективно больший вес приобретали партийные функционеры-хозяйственники и так называемая номенклатура. То есть вопрос был не в том, что их могли отозвать или не отозвать, и не в том, что в партии нарушались принципы демократического централизма, а в объективном весе этих людей при разработке и принятии партийных решений. Рабочие в партии, будучи в большинстве, объективно оказывались в положении безоговорочно поддерживающих все, что спускалось «сверху». То есть, классовое наполнение партийной работы вымывалось самими задачами, которые партия решала.

Разумеется, этого не могли не видеть многие. Но если деятели, вроде моего оппонента Петрова, выход видели в наращивании политической учебы, которая, кстати, в партийной среде велась достаточно широко и регулярно, то сталинская команда в пятидесятых годах предприняла попытку освободить партию от несвойственных ей хозяйственных функций, чтобы она могла сосредоточиться больше на идеологической и пропагандистско-массовой работе. Нетрудно увидеть, что в таком случае в партийных делах приоритет получили бы те, кто проводил такую работу в массах, в трудовых коллективах, то есть представители рабочего класса. Партия сумела бы выровнять номенклатурный крен. Как это было сделано, почему это не получило развития, вернее, кто этому помешал, предлагаю читателям самим поискать в истории. Мне же надо двигаться по колее нашего диспута, который имеет название «Почему всё-таки КПРФ».

Я уже писал, что, критикуя мою статью, Петров не разобрал по существу ни одну цепочку моих основных рассуждений. Весь спор прошел на периферии. Мой оппонент не счел нужным до этого опускаться, указав с профессорской высоты на цитаты из Ленина и Маркса, которые все мои построения «опровергают не глядя». В комментариях я даже высказал сомнение, настроен ли вообще Петров вести полемику. Но в одном существенном месте он все-таки снизошел до полемики, и получился… выброс в духе кухонной перепалки. Приведу этот фрагмент полностью. Начинается он с цитирования моего высказывания.

«КПСС-ное прошлое сформировало у людей (членов КПРФ – С.Э.) возведенное в абсолют понятие об ответственности за дела в стране – понятие во многом неоднозначное в новых условиях. Но это так. Это воспитывалось десятилетиями. КПРФ на всех уровнях позиционирует себя партией, ответственной за весь народ, и в этом еще одна из причин ее объективной оппортунистичности».

«Восхитительное высказывание, – пишет на это Петров. - Непонятно, чего здесь больше, глупости или наивности. «…об ответственности за дела в стране» – в какой стране? В современной капиталистической России? В стране, где до сих пор минимальная зарплата…» и дальше идет «бла-бла-бла», которой ныне переполнен весь интернет, и самое примечательное – без цитат из Ленина. Отвечаю на его риторическое «В какой стране?» - В той самой стране, где вы собираетесь совершать социалистическую революцию. И повторяю для невнимательного оппонента то, о чем говорилось в моей статье, - если этой страны не станет, то совершать революцию будет просто негде и не кем. Дальше углубляться в этот момент не буду, он и так подробно разжеван в моей первой статье.

Признаюсь, не случайно я привел здесь именно этот фрагмент. Есть в нем одна заковыка, которая, я думаю, и зацепила Петрова настолько, что он невольно сорвался с профессорского менторства и, забыв в запале вооружиться Лениным, опустился до кухонной брани. Это высказывание о КПСС-ном прошлом членов КПРФ. После первого прочтения статьи Петрова, я недоумевал, почему он практически всю ее посвятил не КПРФ, а КПСС. Спустя некоторое время понял – причина в том, что на самом деле Петров уловил суть моей публикации – ответ на вопрос «Почему всё-таки КПРФ?» лежит в том, что КПРФ – это общепризнанная преемница КПСС. В принципе, больше ничего писать мне и не надо было. Не надо было объяснять действия руководства КПРФ в девяностые годы и т.п. Даже если бы КПРФ совершила все мыслимые и немыслимые грехи, она все равно осталась бы в глазах населения главной силой в борьбе за возрождение СССР, поскольку дочерний статус главной партии Советского Союза к ней прикрепился намертво. А поэтому для того, чтобы «Сказать КПРФ – Нет!», нужно разгромить КПСС, на что все свои силы Петров и бросил. Но для этого ему пришлось омертвить марксизм, пожертвовав историзмом, то есть отказать в развитии КПСС и советской системе, пришлось пожертвовать рабочим классом, точнее говоря, отказать в признании даже формальной его диктатуры в советские годы, пришлось оплевать коммунистов СССР, обвинив их в невежественности, пришлось отвергнуть ведущую роль партии в построении социализма, пришлось вытащить даже любимый тезис антисовечиков – о том, что успехи социализма имели место не благодаря, а вопреки КПСС. (Меня изумило высказывание Петрова, что «социалистический строй жил и продолжал развиваться, показывая свою огромную жизнестойкость», вопреки «руководящей роли КПСС». Совсем по Козьме Пруткову, изрекшему однажды афоризм о бесполезности солнечного света днем, поскольку днем и без того светло). Главный аргумент против моей статьи: «КПРФ есть прямой наследник КПСС». Для Петрова это равносильно историческому приговору.

Однако, удивительное дело – для меня это главный аргумент в пользу КПРФ. Видимо, причина разного подхода к одному и тому же – в разном видении нашей советской истории и истории нашей партии. По ходу этой статьи я эту разницу постарался показать. Еще раз подчеркну, что не считаю КПСС недостойной звания коммунистической ни из-за того, что она не осадила Хрущева, ни из-за того, что объявила курс на общенародное государство, ни даже из-за того, что фактически перестала быть авангардом рабочего класса. Последнее обвинение – самое тяжелое, однако я постарался показать, что тому была своя объективная и, самое главное, преодолеваемая причина. Заключалась она в том, что партия взвалила на себя ношу хозяйственного управления страной. Я упоминал, что сталинская команда в начале пятидесятых годов попыталась освободить партию от хозяйственных функций. У нее это не получилось из-за жесткого противодействия практически всей партийной управленческой вертикали. Казалось бы, тогда номенклатура отстояла свое, однако давайте рассмотрим и ее позицию - прикинем, сумела ли бы страна провести чуть ранее индустриальный рывок и коллективизацию, если бы эти процессы не взял под свой плотный контроль лично Сталин? Тот же вопрос по Великой Отечественной войне. Видимо, взваливание на себя государственных функций в переломные моменты истории было необходимым для партии. Помню, в восьмидесятые годы я как-то напрямую задал вопрос первому секретарю райкома КПСС об излишнем вмешательстве в хозяйственные дела. На что мне был дан ответ, что если какой-нибудь завод не выполнит план и пострадают люди, то вопрос станет не хозяйственным, а политическим. Разумеется, такой политический вопрос и решается политически – нерадивого директора можно привлечь к партийной ответственности и снять, но более ответственным подходом являлось всё-таки предотвращение такой ситуации – отсюда и раздутые промышленные отделы при райкомах и обкомах. Отсюда и молчание на партийных собраниях «взрослых дядь и теть», которые молча голосовали, не потому что не читали «Анти-Дюринга», а по изложенной выше причине.

Но ситуация не стояла на месте. Советская государственная система, базирующаяся на широком представительстве и думающая умами миллионов людей из самых разных слоев общества, к восьмидесятым годам развилась настолько, что была в состоянии перенять исполнение хозяйственных функций у партийных органов. Партия могла безболезненно передать эти функции ей. Это было легко сделать даже организационно – просто переподчинить хозяйственные отделы при партийных органах советским органам. Партия могла глубже уйти в идеологию. Перестройка (в нормальном смысле этого слова) вполне созрела. Не случайно первый год правления Горбачева воспринялся всем обществом на ура. В это время любые перемены виделись только в русле сохранения социалистической системы. И, собственно говоря, в идеологию партия и пошла. Гласность была первым, естественным, логичным для такой ситуации шагом, в полной мере отвечая задачам усиления идеологической работы. Трагедия страны случилась по иной причине – когда в переходный момент вмешались иные – внешние и внутренние антипартийные силы. Гласность и идеологическое оружие в целом были развернуты ими в другую сторону. И выявилось, что в руках наших идеологов (не врага Яковлева, а настоящих, искренних) оружием были лишь омертвленные цитаты классиков девятнадцатого и начала двадцатого века, которые сработали как бумеранги (примеры бумерангометания см. выше), выявилось, что идеологическую работу в массах они понимали только в разрезе штудирования трудов классиков (к чему до сих пор призывает ничего не понявший Петров), выявилось, что для трудовых коллективов они оказались совершенно никудышными пропагандистами. Помню, в то время в один из наших цехов пришел член райкома для общения с трудовым коллективом. Везде, где ни попадя, он старался приводить какие-нибудь цитаты и жалко хлопал глазками при простых, не прописанных у классиков вопросах.

Мой оппонент Петров сказал о том, что СССР умер естественным образом и не надо его жалеть. Это все равно что сказать о человеке, который заболел и умер от действий бестолковых врачей, что он умер естественным образом.

Нет, не естественным образом, и более того – он не умер! Он продолжает жить в нашем образе мышления, привитых десятилетиями советской власти ценностях, менталитете. Петров с явным удовольствием измывается над этими словами. Это не удивительно – не видя историю СССР в ее полном объеме и движении, разбив ее на кусочки и тем самым омертвив, он не может ощущать скрытый «советизм» в людях. Они для него – «чистые» Пятницы. «Чему вы будете учить рабочих, оставаясь членом КПРФ?» - вопрошает он. Отвечаю: тому, как пробуждать дремлющий в них «советизм». Впрочем, для Петрова – это китайская грамота, да и Маркс об этом не писал.

Впрочем, теперь Петров со всем его сарказмом и язвительными усмешками мне неинтересен.

В начале первой статьи я писал, что обращаюсь к тем, кто сожалеет об утрате великой Державы. Не понятно, почему Петров взялся ее читать, раз уж он принялся с ходу язвить по поводу сожаления. Статья ведь не ему была адресована. И теперь, если придется снова упомянуть его, то только в нарицательном смысле, как типаж, действительно несущий главную ответственность за провалы конца восьмидесятых

А по поводу пробуждения «советизма» хочу сказать, что в нынешней ситуации только через него можно прийти к новой социалистической революции. Если оставить нашу историю очерненной, то невозможно будет убедить людей в притягательности социалистических ценностей, ибо все ваши самые красивые и убедительные слова о чистом социализме, свободном от перекосов СССР, будут каждый раз разбиваться о навязанные грязные стереотипы (типа «знаем, проходили»). Далее. Если вам захочется показать, чем же таким волшебным отличался СССР от нынешней и предшествовавшей России, то придется говорить о политической системе. Не вопреки, а всё-таки благодаря руководству КПСС, страна достигла потрясающих высот, даже несмотря на все прибабахи номенклатурной КПСС. Честное, детальное рассмотрение этого момента – обязательная вещь. Реабилитация страны Советов невозможна без реабилитации КПСС. Но КПСС в приложении к новым временам, как ни поверни, не мыслима без своей «прямой дочки» КПРФ. Именно на нее указали миллионы бывших советских людей своими бюллетенями. И не потому, что она своими «оппортунистическими речами» вводит всех в заблуждение, что-то обещает такое, на что покупаются избиратели. Как раз наоборот – российский телеящик постоянно выставляет ее в самом чернушном виде. Голосующие за КПРФ люди в большинстве своем ничего о ней не знают, не знакомы с программой и речами ее лидеров. За нее голосуют просто потому, что она наследница КПСС. Здесь проявляет себя тот самый советизм, который не хочет признавать мой оппонент. С этой партией люди связывают возрождение социализма, несмотря на то, что она переняла от своей предшественницы всё – не только самое хорошее, но и самое плохое.  А самой КПРФ теперь предстоит тот путь возрождения изначальных коммунистических принципов и освобождения от номенклатурного засилья, которые не успела пройти КПСС. Доставшийся ей в наследство номенклатурный перекос (увы, неизбежное и даже необходимое на определенных этапах для правящей партии зло) – преодолимое зло, и лишь требует осознанных усилий и настойчивости. Поэтому, хотите вы того или нет, но для всякого честного коммуниста главной задачей является работа по улучшению ситуации в КПРФ. Не нравится что-то в КПРФ? – вступайте в нее и боритесь с ее недостатками изнутри! Признаю, что для кого-то это будет крайне нелегко. Кому-то легче вести работу во вновь созданных компартиях. Кому-то легче начинать с чистого листа и не тратить силы на преодоление въевшихся недостатков. Пожалуйста! Работайте! Это всё пойдет в одну копилку, но имейте ввиду, что, не пройдя через преодоление недостатков, вы гарантированно получите возрождение их в любой, самой чистой и честной партии. Тем более, что все мелкие партии уже топчутся и топчутся по старым граблям. На сайтах компартий мусолятся, мусолятся и мусолятся глубокие теоретические вопросы, тревожится и тревожится дух классиков. Неужели вы не понимаете, что тем самым вы снова, как и в КПСС, отталкиваете от себя пролетариат, для которого изучение талмудов марксистской науки – вещь объективно неподъемная? Идите в рабочие коллективы и учитесь разговаривать на их языке – да так, чтобы при этом не хлопать жалко глазками, попробуйте обкатать марксизм в рабочих кружках, с чего начинали ленинцы (хотя и учтите, что вы будете иметь дело не с Пятницами – перед вами будут люди с дремлющим в них «советизмом»). Сделайте то, что не успела сделать КПСС в восьмидесятых – пройдите сеансы классовой терапии, уйдите с головой в рабочий класс. (Я упоминал здесь о члене райкома КПСС, выступавшем в конце восьмидесятых в рабочем цехе. Партия ведь кое-где вместе с гласностью начала попытки прогона сквозь классовую терапию своих засидевшихся аппаратчиков. Но не успела довершить это лечение!).

И если вы сумеете прорасти в рабочий класс настолько, что он признает вас, и своими голосами вручит вам мандат на революционные действия, вы войдете в историю.

Сергей Эс

 ------------------------------------------------------------------------

Приложение. Статья В. Ю. Петрова

Отвечать на статью Сергея Эс «Почему все-таки КПРФ» непросто. Совсем не потому, что его выводы четко аргументированы, логично доказаны и научны. Этого как раз нет, как  нет и объективного, научного  понимания ни исторических событий (как недавнего, так и отдаленного прошлого), так и  современной политической ситуации. И здесь нужно добавить, «к великому  сожалению».

Легко критиковать явного противника, буржуазного идеолога, врага. Здесь чем сильнее критика, чем жестче удар, тем лучше. Позиции сторон четко определены, задачи ясно поставлены и тотальная бескомпромиссная борьба до полного  поражения противоборствующей стороны является правилом.

Но как быть в ситуации, когда сталкиваешься с рассуждениями взрослого человека, убежденного коммуниста, борца за светлое будущее, в которых вместе с верным, правильным, истинным, находиться такое количество опасных заблуждений, что практически полностью уничтожает  их (рассуждений)  прогрессивный  характер.  Сталкиваешься с ситуацией, в которой  ребенок играет настоящей бомбой. Играет, не понимая истинной сути этого «интересного» для него предмета. При этом он может убить не только себя, но и покалечить множество людей его окружающих.

«Статья адресована нормальному большинству бывших советских людей, искренне сожалеющих о потерянной нами державе».

В этом предложении проявляется позиция автора, поддерживаемая множеством людей, искренне записывающих себя в коммунисты. Позиция неверная и даже вредная. Потеря державы – не смерть любимой женщины. Только в этом случае нужно «искренне сожалеть», плакать и горевать. Тут, к сожалению, действительно ничего не вернешь. И приходиться смириться и нести боль утраты глубоко в сердце, оставаться на почве фейербаховской созерцательности при объективной невозможности вернуть потерянное.

Но смерть человека и уничтожение коммунистического государства не одно и то же. По этому поводу коммунист не имеет права даже «искренне сожалеть». Этот «чувственный звон» создает иллюзию делания:

- Чем вы занимаетесь?

- Мы сожалеем.

Потому-то мы проиграли тогда и потому нас бьют сейчас, что мы слишком много сожалеем. Перечисляем недостатки, критикуем власть, делимся негативом, «плачемся» в той или иной форме. Не на это ли уходят наши основные силы? Эмоциональная сфера доминирует, осмысление и понимание запаздывает, ну, а до практики дело вообще не доходит.

Но прежде чем разрабатывать методы борьбы, призывая к определенным действиям,  необходимо кое в чем разобраться. Разобраться основательно, по-научному. Но как отличить научные знания от не научных? Наверное, вспомнив, что наука есть система знаний. Но не каждая система знаний, то есть наука, имеет право на существование, а лишь та, которая проверена на практике и доказала свою жизнеспособность.

Смерть человека бывает случайной, но государства и цивилизации «умирают» не случайно. Принятие перестройки большинством населения, распад СССР, почти полное уничтожение социалистического лагеря в мире, не случайны, а закономерны. И только изучив и поняв эти закономерности можно не только «воссоздать державу», а создать действительно коммунистическое общество.

СССР ушел в небытие естественно и закономерно. Его закат и все ускоряющееся падение начались давно, с отступлений от научной теоретической позиции. С все большим отходом от марксизма в псевдонаучную галиматью. В восемнадцатимиллионную армию коммунистов, людей в большинстве и честных и искренних, но совершенно не являющихся коммунистами по сути. Невежественными в элементарных политических вопросах. Не читавшими ни «Анти – Дюринг» Энгельса, ни хотя бы первый том «Капитала». Поверхностно знакомыми (в лучшем случае!) с работами Ленина. Взрослыми дядями и тетями с политическим сознанием маленьких детей.

Но в борьбе прогрессивного  с регрессивным, революционного с контрреволюционным, в классовой борьбе принимающей жесточайшие формы, нужны не дети, а бойцы. Детей, даже очень хороших, бьют. Что и произошло и в восьмидесятых, и в девяностых.

Без понимания марксизма, без четкого уяснения его положений и принципов, трудящиеся массы будут биты. Марксизм является тем идейным оружием, с помощью которого практические действия трудящихся приводят к победе. И пока это не будет уяснено как дважды два, ничего хорошего ожидать не приходиться.

Автор пишит, что «…социалистический строй обеспечивался руководящей ролью КПСС». Это абсолютно не так. Социалистический строй существовал вопреки «руководящей роли КПСС». Жил и продолжал развиваться, показывая свою огромную жизнестойкость, не смотря на такие удары от «руководящей», что любое другое общество развалилось бы в одночасье. Но перерождение партии произошло не сразу. И в период гражданской войны и интервенции, и в двадцатые, и в тридцатые, и в сороковые годы ни о каком перерождении коммунистической партии не было и речи. Подавляющее число, как рядовых сотрудников, так и руководящих работников партаппарата, были искренние честные люди, не щадившие своих жизней ни в труде, ни в бою. Во главе партии и государства стояли Ленин и впоследствии Сталин — настоящие бескорыстные коммунисты, не щадившие ни своих сил, ни здоровья, ни самой жизни для торжества коммунистической идеи. Это были люди, упорно занимающиеся своим развитием, своим самообразованием всю свою жизнь.

Но многие ли коммунисты понимали значение постоянного самообразования, остро осознавали решающее значение культурной революции? «Воспитатель сам должен быть воспитан» Маркса и «Учиться, учиться и учиться» Ленина воспринимались не как закон, а как полезные, но не обязательные пожелания. Ленин, к сожалению, прожил очень мало. Но и он за огромной горой необходимых дел, непрерывно возникающих в то тяжелейшее время, не забывал призывать к изучению марксизма, к изучению диалектики.

«Нельзя вполне понять Капитал Маркса не поняв всей Логики Гегеля». Многие ли коммунисты  в последующие годы взялись за изучение «Логики Гегеля»?…

За безграмотность в вопросах марксизма резко критиковалась и верхушка партии.  Из письма к съезду: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)». Здесь не только критика Бухарина, но дана и оценка партии. Множество людей, облеченных властью, считают «любимцем» и «крупнейшим теоретиком» человека, теоретические воззрения которого «с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским».

«Кадры решают все», — знаменитая фраза И.В.Сталина. Она предельно ясно подчеркивает значение человеческого фактора в государственном аппарате. Как эффективно  будет  проводиться государственная политика, зависит в первую очередь от людей, непосредственно принимающих решение. От их честности и порядочности, от желания наилучшим образом сделать свое дело, и от уровня политического образования. С честностью и энтузиазмом тогда было все в порядке, а вот с политическим образованием не совсем. Значение Сталинской фразы убедительно подтвердилось в начале 30 – х гг. при проведении коллективизации. 25 тысяч передовых рабочих были направлены  для руководства созданными колхозами и совхозами. Это были добровольцы, лучшие коммунисты и комсомольцы, отбираемые с особой тщательностью. Люди сильные духом, с горячим сердцем и чистыми помыслами, но в подавляющем большинстве совершенно безграмотные политически. Наверное, можно было в течение двадцатых годов открыть «Капитал», почитать внимательно Ленина и понять, кто есть буржуй, эксплуататор и кулак. И тогда бы не пришлось бы Сталину писать статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного  движения», опубликованную в «Правде» 2 марта 1930 года. Не пришлось бы очень деликатно останавливать излишне «ретивых обобществителей», успевших натворить немало бед.

Помните Шолоховскую «Поднятую целину», помните Давыдова? А какой уровень у руководителя местной партийной ячейки Макара Нагульного? Честнейшие люди, а в политических вопросах – дети малые. Им легче в атаку пойти, чем раскрыть книгу и основательно разобраться в очень важных вопросах.

Уже в 30-е годы советская государственная машина начала давать сбои. И Сталину и его ближайшему окружению приходилось все больше вникать в самые разнообразные вопросы. Загружать себя решениями проблем, которые вполне могли и должны были решаться на местном уровне. За счет повышающейся инициативы и организованности все более развивающихся в культурном и политическом смысле масс. Но темпы культурной революции оставляли желать лучшего. Внизу были исполнительные, искренне верящие в руководство партии люди. Искренняя вера в руководство, не уравновешенная пониманием марксизма  и постоянным самообразованием, была первым тревожным звонком, сообщающим о неполадках во  внутриполитических вопросах.  Советская система все больше приобретала вид пирамиды, заостренной на одном человеке. Пока этим человеком был бескорыстный убежденный коммунист, особой беды не было. Значение субъективного фактора в  управлении усиливалось, но Сталин справлялся с повышенной нагрузкой, но партия и подавляющая масса беспартийных, смотрели на этот тревожный факт как на что-то естественное.

При всех своих многочисленных и грандиозных заслугах у Иосифа Виссарионовича есть одна очень существенная ошибка. Она совершенно не заслоняют огромных заслуг Сталина, его выдающейся роли, как партийного и государственного деятеля. Но без тщательного анализа, без ясного понимания ее сути, мы не разберемся не только в причинах распада СССР, но и  в современных противоречиях между различными партиями и движениями.   Это ошибка его, потому что именно Сталин являлся непосредственным руководителем партии и государства. Но это ошибка и не только его. Это ошибка ближнего и дальнего партийного окружения, ошибка огромной массы советских людей, уже обязанных многое понимать и бороться за правильность, научность государственной политики – политики построения и развития коммунизма. Доказывать, разъяснять, писать, а не смотреть на руководителя как на икону и не жить по принципу «моя хата с краю».  Социальная пассивность в коммунистическом обществе первой фазы равносильна прямому предательству и пособничеству классовому врагу.

Так что это за ошибка, пагубное значение которой не осознанно до сих пор многими людьми, позиционирующими себя коммунистами? Это знаменитая «Сталинская конституция», принятая VIII Всесоюзным чрезвычайным съездом Советов 5 декабря 1936 года, и действовавшая  до 1977 года. Эта самая «демократичная» конституция отказалась от формирования Советов от трудовых коллективов, отказалась от основного принципа построения коммунизма – диктатуры пролетариата. Отказалась фактически, номинально диктатура пролетариата продолжала существовать.  Оставалась, как запись в действующей программе РКП(б), принятой VIII съездом партии 18-23 марта 1919 года. Эта программа  являлась  руководящим документом Коммунистической партии вплоть до 1961 года.

Изменения, произошедшие в конституции 1936 года, в частности статьи 134, 135 и 136, формировали систему выборов в Советы  «на   основе всеобщего,  равного  и  прямого  избирательного  права при тайном голосовании».

Статья 136. «Выборы  депутатов  являются   равными:   каждый гражданин  имеет один голос;  все граждане участвуют в выборах на равных основаниях». В 1919 году В.И.Ленин писал «…первичной избирательной единицей и основной ячейкой го­сударственного строительства является при Советской власти, не территориальный ок­руг, а экономическая, производственная единица (завод, фабрика)». Далее,   «Советская организация государства дает некоторое фактическое преимущество именно той части трудящихся масс, которая наиболее сконцентрирована, объединена, просвещена и закалена в борьбе всем предшествующим социализму капиталистическим развитием, т. е. городскому промышленному пролетариату»[1]. Коммунистическая партия  отказалась от этих принципов, несмотря на многочисленные работы Маркса, Энгельса, Ленина,  неоднократно утверждающих не о желательности, а о необходимости диктатуры пролетариата до полного уничтожения классов. О важности диктатуры пролетариата В.И. Ленин писал в работе «Государство и революция»: «Ограничивать марксизм учением о борьбе классов — значит урезывать мар­ксизм, искажать его, сводить его к тому, что приемлемо для буржуазии. Марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры проле­тариата. В этом самое глубокое отличие марксиста от дюжинного мелкого (да и круп­ного) буржуа».

Признавая диктатуру пролетариата в период революции, гражданской войны и переходного периода к социализму, большинство не поняли ее значение и в период, когда социализм в нашей стране уже был построен. Примерно к середине тридцатых годов все средства производства перешли к государству диктатуры пролетариата. С этого момента можно утверждать, что в СССР был построен коммунизм. Коммунизм первой фазы, — незрелый, неразвитый, то есть социализм.  От себя бы добавил, что это коммунизм новорожденный, как только что родившийся младенец. И этого «младенца», это пока  очень маленькое, слабое новое, но содержащее в себе огромные потенциальные задатки развития всего человечества, призвана охранять сила – диктатура пролетариата. «Сущность учения Маркса о государстве усвоена только тем, кто понял, что диктатура одного класса является необходимой не только для всякого классового обще­ства вообще, не только для пролетариата, свергнувшего буржуазию, но и для целого исторического периода, отделяющего капитализм от «общества без классов», от ком­мунизма.»[2] (Подчеркнуто авт.)

Пока существуют классы отказываться от диктатуры пролетариата нельзя. Ленин дал определение классам в работе «Великий почин»: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в историче­ски определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их ро­ли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и раз­мерам той доли общественного богатства, которой они располагают».   А классы существуют, пока существует разделение между умственным и физическим трудом, между городом и деревней, между только организаторами, администраторами и только исполнителями. И в это период, период «стирания» классовых различий, диктатура пролетариата   необходима.  Кому-то это может не понравиться, но это закон. Закон общественного развития. Хоть хочу, хоть не хочу, но он действует. Чтобы закипел чайник с водой, его необходимо поставить на огонь. Вряд ли найдется чудак, утверждающий, что огонь не нужен. А если и найдется, и сняв с огня уже теплый чайник, поставит его на холодную плиту, ожидая, когда же он сам закипит, то что мы скажем о таком человеке? Наверное, что он, мягко говоря, глуповат и не понимает элементарных вещей. Ему придется ждать хоть до второго пришествия, толку не будет. Если в комнате, в которой находится чайник будет небольшой мороз, то есть процессы, противоположные нагреванию, то через некоторое время, наш «исследователь» очень удивится, обнаружив вместо ожидаемого кипятка куски льда.

Коммунистическое общество первой фазы развития, то есть коммунизм неразвитый, незрелый, отказавшись от  диктатуры пролетариата, уподобляется этому чудаку. Процессы, обратные коммунистическим, усиливаются, пока не доходят до своего качественного изменения, происходит контрреволюция, отбрасывающая общество в своем развитии назад, в предыдущую экономическую формацию.

Это истина ясно понимается всяким, изучающим марксизм. Марксизм как целостное учение без отрыва от  диалектики. Человеку, не желающему учиться, понять это трудно. Он упорно не желает изучать марксизм, совершенно его не понимает, но при этом критикует, не осознавая одновременной трагичности и комичности своего положения. К радости господствующей в обществе буржуазии такие чудаки не переводятся. И это после полного подтверждения этой истины на практике. Невольно вспоминаешь Маркса: «Невежество – это демоническая сила, и мы опасаемся, что оно послужит причиной еще многих трагедий».

Удивительно, но еще находятся люди, искренне считающие себя коммунистами, которые что-то шепчут об «ортодоксальных марксистах», совершенно не понимая, какую чушь они несут. Ортодоксия – твердость в вере, тип религиозного сознания. Ортодоксия, прямая противоположность марксизму, да и любой науке. Соединить ортодоксию и марксизм это «жарить лед». Это полная бессмыслица, применяющаяся только для того, что бы морочить голову. Морочить головы трудящихся, принижая значение марксизма и уводя их от его изучения. Это слова из лексикона буржуазных идеологов, кормящихся с рук господствующего класса. Правда, они это делают сознательно, продаваясь за деньги. Но среди трудящихся находятся чудаки, делающие это бесплатно и во вред своим же собственным интересам. С упрямством, достойным лучшего применения, они отказываются от понимания того, что в современном буржуазном, классовом обществе как отражение прогрессивных и регрессивных сил, существует идеология буржуазии и идеология пролетариата. Никакой третьей идеологии нет. Или вы поддерживаете передовой класс и вместе с ним всячески боретесь за научную истину, или же поддерживаете класс угнетателей и всячески очерняете научную истину, наводите «тень на плетень», занимаетесь интеллектуальным мошенничеством. Можно быть самым настоящим тружеником, искренне желать справедливости общественных отношений и по своему невежеству «играть на поле» буржуазии.

Отказавшись от диктатуры пролетариата, отказавшись от выборности Советов от трудовых коллективов,  Советская власть столкнулась с проблемой усиливающейся номенклатуры.  Если до 1936 года каждый год отзывались из Советов примерно от 200 до 400 человек (они возвращались на свои заводы и спокойно работали на своих местах), то после 1936 г. их количество резко сокращается и уже после войны сходит на нет. Именно в это время в партийный и государственный аппарат уже начинают проникать люди, чье разрушающее, пагубное воздействие мы увидели в 80 –х гг. Яковлев, Лигачёв – пока их немного. Массовое проникновение в партию и госаппарат  приспособленцев, политических проституток, ярых врагов коммунизма наступит позже, при сознательном, настоящем враге – Хрущеве. Пока только слабо проявляется тенденция. Отказ от формирования Советов от трудовых коллективов привел к изменениям в политической системе, сильно ее ослабив. Но страну и партию возглавляет Коммунист с большой буквы, и советское государство продолжает успешно развиваться, правда,  в основном уже за счет субъективного фактора.

1956 – не просто год «знаменитого» ХХ съезда, не год  антисталинского  доклада, а год, в котором произошло событие гораздо большей важности. Это событие показало, что коммунистическая партия в своем подавляющем большинстве уже коммунистической не являлась. Что большинство советского народа не понимают значения происходящего, обладая таким низким политическим мышлением, что говорить о какой- то борьбе за коммунизм с такими людьми становиться очень проблематичные.

Представьте себе, 1956 год, всего 11 лет прошло после великой победы. Всего несколько лет прошло с регулярных ежегодных снижений цен. Всего три года после смерти Сталина. На съезде присутствуют 1349 делегатов с решающим голосом и 81 делегат с совещательным голосом, представлявших 6 795 896 членов партии и 419 609 кандидатов в члены партии. Большинство из них воевало, восстанавливало и развивало советское хозяйство под руководством Сталина. Видело своими глазами на своем опыте все достижения Советского Союза, управляемого Сталиным. И эти «коммунисты» вместо того, чтобы снять под локотки с трибуны Хрущева со словами «Ты, Никита Сергеевич, наверное приболел или не опохмелился», слушают без всякого возмущения, а потом, полностью соглашаясь с позицией Хрущева, разъясняют населению  «политику партии». Несмотря на условную закрытость, доклад был распространён по всем партячейкам страны, причём на ряде предприятий к его обсуждению привлекали и беспартийных; обсуждение доклада велось также в ячейках ВЛКСМ.

Это был, своего рода, «пробный шар» врагов коммунизма. Как будет реагировать партия, как будут воспринимать это советские люди? Ведь непосредственная память о Сталине, о методах управления, о принципах развития народного хозяйства, применяющихся в 30-х и особенно в 40-х годах, еще очень жива.

К величайшей трагедии всего прогрессивного человечества КПСС оказалась совершенно недостойной звания коммунистической партии. Партией способной вести советский народ к коммунизму, к наивысшему развитию производительных сил. К борьбе на этом пути со всем реакционным и победе в этой борьбе. К борьбе не только духа, не только кулаками и оружием, но и хитростью, и интеллектом. Уровень как общей, так и, самое главное, политической грамотности был ужасающе низок. Отношение к руководителю того или иного управленческого звена зависело не от реального уровня этого человека, не от его личности, проявляющейся в его уме и поступках, а от высоты той ступеньки в иерархической лестнице, на которой он находился.

Никиту Сергеевича слушали, как слушают первоклашки строгую учительницу. Верили ему, потому, что он был Первый секретарь ЦК КПСС. Будь Хрущев обычным рабочим или служащим, говорившим то же самое тем же людям, его бы не только не выслушали до конца, а минимум надавали «по шее».

Люди с низким политическим образованием, невежественные в марксизме не могут никаким образом развивать коммунизм. Они совершенно не понимают куда идти, как идти  и за счет каких сил  продвигаться вперед. Продвигаться не в вакууме, а при постоянном противодействии регрессивных, реакционных сил. Никто не доверит маленьким детям роль проводников через густой, неизвестный лес, полный различных опасностей. А если все-таки это сделать, то произойдет трагедия, заблудишься и пропадешь.

Если во главе страны стоит партия, претендующая на роль лидера, партия, состоящая из «маленьких детей» с очень поверхностными знаниями, то трагедия примет колоссальный масштаб, стоящий жизни миллионов людей. Основной удар по коммунизму был нанесен на ХХII съезде партии в 1961 году. Теперь уже 4394 делегата без всяких душевных мук одобрили новую программу партии, из которой исчезло всякое упоминание о диктатуре пролетариата. Оппортунизм ХХ съезда с объективной неизбежностью привел к ревизионизму ХХII. Советское государство стало «общенародным». Советское общество смотрело на это совершенно спокойно, слепо доверяя своему руководству, как темный крестьянин доверяет учености барина. Советский союз стал напоминать человека, сидящего высоко на дереве на суку и с большим усердием пилящим этот сук. Между тем в любой библиотеки можно было взять произведения Ленина и в 33 томе прочитать: «Можно биться о заклад, что из 10000 человек, которые читали или слыхали об «отмирании» государства, 9990 совсем не знают или не помнят, что Энгельс направлял свои выводы из этого положения не только против анархистов. А из остальных десяти человек, наверное, девять не знают, что такое «свободное народное государство» и почему в нападении на этот лозунг заключается нападение на оппортунистов». И далее: «»Свободное народное государство» было программным требованием и ходячим лозунгом немецких социал-демократов 70-х годов. Никакого политического содержания, кроме мещански-напыщенного описания понятия демократии, в этом лозунге нет». «Всякое государство есть «особая сила для подавления» угнетенного класса. Поэтому всякое государство не-свободно и не-народно».

То что советское государство стало «общенародным» есть прямое следствие не понимания понятия государства большинством членов КПСС. Государство – понятие классовое, бесклассовых государств не бывает. Государство есть аппарат систематического подавления господствующего класса. Господствующий класс при социализме есть пролетариат, самый передовой класс, самый заинтересованный в развитии.   Социалистическое государство – есть полу-государство. Так как социализм  есть уничтожение классов, то государство «отмирает» по мере  их исчезновения. Социалистическое государство поэтому и подавляет все, что мешает ее основной задаче, основному предназначению – уничтожению классов. Для этого необходимо развивать и развивать производительные силы и, в первую очередь, главную производительную силу – человека. Это возможно только при диктатуре пролетариата.

«Общенародное государство» не просто фикция, иллюзия, незначительное  заблуждение. Так как сущность любого  государства классовая, то отход от диктатуры пролетариата неизбежно вызывает крен в сторону буржуазии. И с 1961 года мы можем утверждать, что начался переходный период всего советского общества к капитализму. Начался и «успешно» завершился при полном содействии и под руководством КПСС.

Автор статьи «Почему всё-таки КПРФ», этого совершенно не видит. Большая беда всего коммунистического движения, что в 2013 году «очень многие прекрасно понимают, что социалистический строй обеспечивался руководящей ролью КПСС», как пишет Сергей Эс. Это «понимание», а точнее страшное заблуждение, уводит большинство членов КПРФ (честных, самоотверженных людей) от трезвой оценки деятельности партии. От неминуемого признания, что КПРФ это КПСС сегодня. Такая же хрущевская ревизионистская партия, полностью пораженная оппортунизмом. Ни о каком переходе к социализму под руководством этой партии не может быть и речи. Да, она прикрывается бескорыстной работой рядовых коммунистов — «Члены КПРФ, становясь депутатами, с головой уходят в хозяйственные дела, занимаются законотворчеством, порой с упоением выстраивают новую законодательную систему». Но это «упоение» и уход в «хозяйственные дела» — есть уход от борьбы с капитализмом, уход от главного во второстепенное и третьестепенное. Это прямая работа на буржуазию. На укрепление буржуазного государства. Это прямой оппортунизм, который Сергей Эс осознает и к которому относится удивительно лояльно.

«КПСС-ное прошлое сформировало у людей возведенное в абсолют понятие об ответственности за дела в стране – понятие во многом неоднозначное в новых условиях. Но это так. Это воспитывалось десятилетиями. КПРФ на всех уровнях позиционирует себя партией, ответственной за весь народ, и в этом еще одна из причин ее объективной оппортунистичности».

Восхитительное высказывание. Непонятно, чего здесь больше, глупости или наивности. «…об ответственности за дела в стране» – в какой стране? В современной капиталистической России? В стране, где до сих пор минимальная зарплата меньше уровня прожиточного минимума, где никак не введут повышенный налог на богатых, когда во всех капстранах он от 30 до 75%? В стране, где две трети всех (ВСЕХ !) крупных российских компаний зарегистрированы в оффшорных зонах и которые платят в бюджет страны всего 5%? В стране, где все средства производства- все заводы, порты, магазины, базы, городская недвижимость – достались современному классу  российских капиталистов за счет «ловкости рук» в перестройку, посредством прямого мошенничества и воровства?

Заявление, что «социализм в нашей стране в 1917 году был утвержден именно бюллетенем», очень мягко говоря, неверно. Это неверно согласно марксизму и не подтверждается  историческими фактами. Более ста лет минуло с тех пор, как прошла борьба между сторонниками революции и приверженцами «бюллетеней», реформаторами. За путь реформ (бюллетеней) выступал  Бернштейн и его сторонники. В.И.Ленин уже тогда доказывал (1902 год), что путь «бюллетеней» – путь ухода в реформизм приводит к  тому, что «объявлялось  несостоятельным самое понятие о «конечной цели» и, безус­ловно, отвергалась идея диктатуры пролетариата; отрицалась принципиальная противо­положность либерализма и социализма; отрицалась теория классовой борьбы, неприложимая  будто бы к строго демократическому обществу, управляемому согласно воле большинства, и т.д.».  Сергею Эс это ничего не напоминает?

И как итог реформизма, оценка социал-демократии полностью соответствующая современной КПРФ:  «В самом деле: если социал-демократия в сущности есть просто партия реформ и должна иметь сме­лость открыто признать это, — тогда социалист не только вправе вступить в буржуаз­ное министерство, но должен даже всегда стремиться к этому. Если демократия в сущ­ности означает уничтожение классового господства, — то отчего же социалистическо­му министру не пленять весь буржуазный мир речами о сотрудничестве классов? Отче­го не оставаться ему в министерстве даже после того, как убийства рабочих жандарма­ми показали в сотый и тысячный раз истинный характер демократического сотрудни­чества классов? … Aвозмездием за это бесконечное унижение и самооплевание социализма перед всем миром, за развращение социалистического соз­нания рабочих масс — этого единственного базиса, который может обеспечить нам победу, — в воз­мездие за это громкие проекты мизерных реформ, мизерных до того, что у буржуазных правительств удавалось добиться большего!» [3].

Сергей Эс пишет: «При разговорах сегодня о том, что с помощью выборов мы никогда не придем к власти и сделать это можно только непарламентским путем, тут же в качестве исторического прецедента вспоминается штурм Зимнего в 1917 году. Однако при скрупулезном разборе той революции, мы видим, что ничего «непарламентского» в этом штурме не было. Его осуществили не мятежники и не повстанцы, а законно действующие воинские подразделения, находящиеся в подчинении у законной власти. Нынешним языком их действия можно было назвать зачисткой Зимнего от правительства, превысившего свои полномочия».

Я искренне восхищаюсь его умением жонглировать фразой, игрой в слова, софистической эквилибристикой достойной конечно, другого применения. Почему Сергей не идет на телевидение, не берут? Они действительно много теряют.

Назвать действия  революционных войск «зачисткой Зимнего от правительства, превысившего свои полномочия». А сами революционные силы – «не мятежники и не повстанцы, а законно действующие воинские подразделения, находящиеся в подчинении у законной власти». И все это при «скрупулезном разборе той революции», — это такой подарок для буржуазной идеологии, такая «конфетка», что ее, несомненно, должны оценить. Сергею Эс стоит попробовать. Если не на ТВ (там, конечно, очень хорошие заработки, но и пролезть трудно), то на радио типа «Эхо Москвы». Или в  какое-нибудь печатное либеральное издание. Его  обязательно заметят, это однозначно! Современному буржуазному классу постоянно нужны все новые и новые ресурсы для идеологического околпачивания населения.

Для тех, кто хочет разобраться в этих софистических перлах, постараюсь объяснить. Разберемся с понятием «закон». В юридическом смысле «закон» – это  официальный документ, который принимается государственной властью. После того, как Николай II приостановив действия Думы и отрёкшись от престола, 2 (15) марта передал  права наследования своему младшему брату, отказавшемуся принимать  верховную власть, в стране наступило своего рода «безвластие».  С точки зрения царских законов и Временное правительство, представлявшее интересы крупной буржуазии, и Петроградский Совет, представлявший интересы трудового народа, незаконны. Они были незаконны  «де–юре» (юридически), но законны «де–факто» (фактически), в действительности, поскольку обладали реальными властными полномочиями. Образовалась уникальная ситуация,  названная «Двоевластием». С одной стороны Временное правительство, власть буржуазии, с другой – Петроградский Совет, власть власть рабочих и крестьян. Обе эти власти были политическими, то есть – они осуществляли волю своего класса, воздействуя в своих интересах на другие классы и социальные группы. Но самая полная, самая сильная политическая власть – власть государственная. Можно спорить о «степени» государственности Временного правительства, но Советская власть (мы говорим о периоде с февраля по октябрь) была – не государственной. Поэтому и прошедшая в октябре революция была направлена на взятие государственной власти. Политическая власть Петроградского Совета была гораздо сильнее власти Временного правительства.  Большевики не занимались реформизмом, не уповали на бюллетени, а  занимались революционной борьбой, занимались  пропагандой и агитацией, как среди рабочих, так и в войсках и  уже к февралю 1917 года имели фактический орган власти — Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Орган власти не государственный, но обладающий реальной силой, реальным влиянием на трудящихся. С этим буржуазия России уже ничего не могла сделать. Мало того, Петроградский Совет обладал такой реальной властью, такой силой, что выбор всех 11 членов  Временного правительства произошел только после проведения переговоров с исполнительным комитетом Петроградского совета. В дальнейшем, победив в идейной борьбе эсеров и меньшевиков, большевики приобрели еще большее влияние на массы. Приобрели еще большую власть, но продолжали оставаться властью официально не законной. Великая октябрьская революция прошла почти бескровно, благодаря огромному влиянию большевиков на массы, огромному влиянию, не свалившемуся с неба, а завоеванному в упорной революционной борьбе, пропагандой и агитацией, демонстрациями, стачками и восстаниями.

Вообще, то что Сергей Эс член КПРФ, просматривается даже в нейтральных его фразах. Например: «Большевики не сами по себе кинулись в бой против Временного правительства. Для них принципиально важно было, чтобы на свержение буржуазной власти был выдан мандат власти Советов».

Во-первых,  массы людей «сами по себе» никогда ни на кого не кидаются.  Ни большевики, ни меньшевики и эсеры, ни члены КПРФ -  никогда не действуют сами по себе. За ними всегда стоит чья-то воля, индивидуальная или коллективная, осознаваемая или нет.

Во – вторых, мандат от власти конечно дело хорошее, но в период  революционных изменений на первый план выходят инициатива и энтузиазм. Принципиальная важность мандата, не подкрепленная вышеперечисленными качествами, плюс, возможно, личной храбростью,  принимается только тем, кто ставит бумагу выше реального дела. Но от члена партии «бюллетеней», по-видимому, ничего другого ожидать нельзя.

Вирус реформаторства побуждает не только к ревизионизму, но и к такому модному сегодня в среде либеральной интеллигенции развлечению, как  игре в слова. Создаются лже-понятия с пустым содержанием. Вводится новое слово «остальгия» – то есть ностальгия восточных немцев по социализму. Автор очень коварен. Он применяет такой тип рассуждений, что критиковать его практически невозможно. Рассуждение рассуждением не являющееся. Мысленная форма без всякого содержания.

 «У нас государство с живущей в народе (теперь уже можно сказать – в его генах, архетипе) притягательной памятью о реальном социализме»

Архетип «реального социализма» — Юнг перевернулся в гробу и не один раз!

Увидев «выпуклость» этой «особенности» «на контрастах нынешней Германии» и соединив его с «остальгией», автор делает вывод вполне достойный современной буржуазной науки.

«Мы имеем буржуазное государство, изначально пораженное, словно вирусом, тягой к социализму во всех своих порах».

Что это за «поры» такие пораженные «тягой к социализму» не уточняется, как не раскрывается новое «научное» понятие «тяга к социализму».

Реформизм и отрицание марксизма уводят автора от понимания ущербности собственной партийной политики  в общие рассуждения, а  отсутствие смелости признать свою вину — в огульную критику «ВСЕХ» партий.

«но главная причина нашего провала гораздо глубже. Внешне она выразилась в неспособности наших потенциальных избирателей противостоять одурманиванию путинской просоветской демагогии. А за этим внешним проявлением проблемы – серьезнейшая стратегическая недоработка коммунистов России, независимо от их партийной принадлежности. Здесь надо серьезно говорить о том действительном оппортунизме, которым поражены сегодня ВСЕ российские коммунистические партии».

Концовка по типу «держи вора». А вот непонимание «главной причины провала» — есть проявление полного политического невежества. «Неспособность» избирателей «противостоять одурманиванию» правительственной демагогии естественна и закономерна. Еще в середине 19 века К.Маркс писал:  «Идеология господствующего класса становиться господствующей в обществе идеологией». Основная масса населения заражается активно распространяемой буржуазной идеологией, буржуазными ценностями. Это подтверждается всей историей буржуазной демократии. Можно сто раз проверять честность буржуазных выборов, но и при самых честных выборах к власти в буржуазном обществе будут приходить только те, кто нужен буржуазии, кто ей совершенно не опасен.

Путь социализму через реформы – утопия. Утопия очень опасная, потому что уводит трудящихся от реальной борьбы, потому она всячески поддерживается современной буржуазной властью.

Но в конце статьи есть мысли, вселяющие надежду: «но работа в рабочих коллективах – это не акция. Это смысл существования коммунистических партий». Это не совсем так, так как «смысл существования коммунистических партий» есть борьба за социализм, а «работа в рабочих коллективах» -  лишь одно из средств этой борьбы. Но так как средство это очень важное и приводит к основному стержню коммунистической идеи – диктатуре пролетариата, оставим критику.

Автор статьи призывает «Пытаться самим работать с рабочими, либо искать тех, кто работает с ними на предприятиях, своих единомышленников среди рабочих, убеждать их начать такую деятельность!». Прекрасная, правильная  мысль.

Сергей Эс собирается этим заниматься, оставаясь членом  КПРФ? Он поясняет: «Для этого и существуют партии — большие организации. И в этом смысле у КПРФ есть еще одно достоинство – численность и разветвленная структура, а также большое количество беспартийных сторонников и сочувствующих – потенциальных помощников», что совершенно неверно. Партия – есть авангард класса. Коммунистическая партия – есть авангард пролетариата, авангард рабочих. КПРФ авангардом пролетариата никогда не была и стать им никогда не сможет. Чему вы будете учить рабочих, оставаясь членом КПРФ? Куда вы их поведете?

Да, в КПРФ есть численность и разветвленная структура, есть и помощники, и сочувствующие. Но КПРФ есть прямой наследник КПСС. Это ревизионистская социал–демократическая буржуазная партия. С совершенно обуржуазившейся верхушкой (один только призыв вступить Депардье в партию чего стоит!) и политически невежественными рядовыми членами. Эта партия давно сгнила, как и сгнила КПСС. Пытаться исправить КПРФ – это пытаться реанимировать труп. Долг настоящего коммуниста, — немедленно уходить из КПРФ и уводить своих товарищей. Продолжать основаться в КПРФ, это продолжать тешить себя иллюзией политической деятельности.

Петров В.Ю.           

[1] ПСС Ленин т.38. стр.91

[2] ПСС Ленин В.И. т.33 стр. 35

[3] ПСС Ленин В.И т.6 стр. 7