Почему всё-таки КПРФ

Эта статья написана в ответ на просьбу одного из гайдпарковцев рассказать о КПРФ: «Хотелось бы от Вас узнать подробности о КПРФ (если это возможно. Сайт партии слишком официозен, не располагает), т.е. реальный численный и возрастной состав, о внутрипартийной демократии, о деятельности на местах... И почему идеология партии хромает "на все четыре лапы" - обвинения в оппортунизме и клерикализме КПРФ стали общим местом в обществе».

Сразу хочу предостеречь антикоммунистов и антисоветчиков от прочтения статьи, поскольку это может оказаться вредным для их здоровья, а брать на душу лишний грех мне совсем не хочется. Статья адресована нормальному большинству бывших советских людей, искренне сожалеющих о потерянной нами державе.

Вот с этого большинства и хотелось бы начать. Иначе искать ответ на вопрос «Почему всё-таки КПРФ?» не имеет смысла.

У большинства нашего населения позитивные воспоминания об СССР во многом перевешивают негативные. Да, были очереди, дефициты, строгости, но была уверенная жизнь. Большинство не сомневается, что гарантии уверенной жизни давала социалистическая система, и очень многие прекрасно понимают, что социалистический строй обеспечивался руководящей ролью КПСС. Как бы ни ругали партию, как бы ни деградировала его верхушка, но общий вектор деятельности был позитивный, да и помнят многие знаменитую фразу «коммунисты вперед!». Помнят, что на прорывные позиции шли они. Когда в 1984 году я вступал в партию, некоторые рабочие смежного с нашей лабораторией цеха поздравляли меня совершенно искренне, да еще и напутствовали: «Ты теперь свои вольности позабудь, теперь ты на виду – должен быть образцом».

И вот 1991 год. У людей социалистическую страну отобрали. Часто можно услышать, что народ не встал на защиту СССР, но надо хорошо помнить те годы, чтобы не забывать, до какого умопомрачения могут довести средства массовой информации, оказавшиеся в руках у врага. Потом люди трезвели, горько сожалели о своем участии в массовом психозе по свержению власти КПСС. Первое отрезвление пришло после гайдаровского ценового шока. Люди оказались один на один с антинародными реформами. Исторический защитник социальных завоеваний – партия коммунистов – была запрещена. Сразу после ее запрета началась борьба за его отмену. Многие честные коммунисты были убеждены, что в отношении распущенной КПСС справедливость непременно восторжествует. Слишком велика эта глыба, чтобы можно было ее так запросто свалить и растоптать. В то время появились небольшие коммунистические партии – самой заметной из них была РКРП, но подавляющее большинство коммунистов воздержались от вступления в них, не захотели тем самым фактически устраивать похороны неправомерно распущенной КПСС. Была упрямая уверенность в том, что наши товарищи, начавшие судебные разбирательства, додавят ельцинскую власть, вынудят ее отменить решение о роспуске партии и тем самым признать свое историческое моральное поражение.

Так оно и произошло. КПСС законно восстановилась, хотя и в ином виде: не разрешив воссоздать центральные органы партии, режим был вынужден признать незаконным ликвидацию местных организаций компартии РСФСР, из которых тут же была воссоздана партия, получившая название КПРФ. В первое время в КПРФ влились народившиеся коммунистические партии, та же РКРП.

И тут же подоспели первые выборы в Думу, которые многие из коммунистов назвали «кровавыми». Они были организованы после расстрела Верховного Совета в 1993 году. Встал серьезнейший вопрос – принимать ли участие в этих выборах. Разумеется, своим участием в них мы как бы соглашались с той формой власти, которую нам насадили, предавали память погибших защитников советской власти, но с другой стороны…

Народ был морально подавлен расстрелом, антикоммунистическая истерия перехлестывала через край. Помню, у нас на предприятии «демократы» даже занялись выяснением, кто как вел себя в роковые дни. Власти упорно навязывали мнение, что коммунизм раздавлен, массированно укатывали общественное мнение в свой асфальт. И тут захотелось возразить, показать, что народ только внешне задавлен, что не может он так просто отречься от социалистической идеи. Да и захотелось показать людям, которые боялись подать голос, что их очень много, что социализм продолжает жить в наших умах. В той ситуации это можно было сделать только голосованием. Вывести на манифестации запуганных людей было невозможно (так, на митинг 7 ноября 1991 года, который проводился на следующий день после ельцинского запрета КПСС, в миллионном Новосибирске нас собралось всего человек двести). И вот в ходе горячих споров о предстоящих выборах вскрылась одна деталь. На одном из диспутов мне пришлось высказать такой довод: «Представьте себе бабушку, которая пойдет на выборы. Она против Ельцина, но не может открыто это сказать. У нее только один способ выразить протест – проголосовать за коммунистов. И вот ищет она нас в бюллетене, а там нас нет…». И тут один из противников нашего участия в «кровавых» выборах возражает мне: «А с чего Вы взяли, что она будет искать нас в бюллетене?»

Вот он – момент истины! Эта часть коммунистов просто не верила в наш успех на выборах. Они тоже оказались «закаты в асфальт» антикоммунистической истерии. Они не верили в то, что социалистическая идея продолжает массово жить в умах людей. Оказалось, что все противники нашего участия в выборах просто сомневались, что мы сможем набрать проходные пять процентов в Думу.

Всю эту предысторию я рассказываю здесь потому, что участие КПРФ в тех выборах является одним из ключевых моментов, который подвергается серьезной критике со стороны практически всех коммунистов, состоящих в других партиях. До сих пор за участие в этих выборах КПРФ обвиняют в предательстве. Однако мы не могли не выйти к людям, и вопреки пессимистическим прогнозам, КПРФ получила на выборах 12,4%. Это явилось шоком для антинародной власти, абсолютно уверенной, что с коммунизмом в стране покончено. Уже только ради этого стоило выставлять своих кандидатов. Эти 12,4% встряхнули и наших сторонников, которые увидели, какой большой поддержкой пользуются коммунисты. Фактически мы сделали первый сбор рядов – подняли первую волну прокоммунистически настроенных избирателей. Эти 12,4% явились самой лучшей памятью погибшим в октябрьских событиях 1993 года, поскольку показали, что не зря за советскую власть были отданы их жизни. Хотелось бы обратить внимание еще на одну деталь. В отличие от нынешней ситуации, когда претендентов на депутатские мандаты обвиняют в стремлении получить «теплые местечки», выборы 1993 года несли в себе полную неизвестность. Кандидаты от коммунистов в обстановке всеобщего антикоммунистического психоза вообще засвечивали себя, становясь кандидатами в первую очередь на репрессии в случае повторения октябрьских событий. Мне был знаком один депутат Верховного Совета, который был жестоко избит в октябрьские дни 1993 года, отчего несколько месяцев пролежал в больнице. После этого случая уже не кажется удивительным, например, тот факт, что депутат от КПРФ, выбранный от нашей области, долго не мог найти желающих на должность помощника. (Иное дело сегодня – свистни, и выстроится длинная очередь!)

Но дальше последовало самое интересное. На следующие выборы в госдуму ринулись коммунисты почти всех партий, блоков и движений – тех, кто резко критиковал КПРФ. Тут были и блок «Коммунисты, трудящиеся России – за Советский Союз» во главе с РКРП, набравший 4,53% на выборах 1995 года и 2,22% в 1999 году, и «Сталинский блок – за СССР», взявший 0,61% на выборах 1999 года. ВКПБ глубоко уважаемой мною Нины Андреевой сама не приняла участие в выборах, но заявила о поддержке коммунистов на них. Что случилось? Неужели режим перестал быть кровавым? Или все признали легитимной ельцинскую конституцию? Конечно же, нет! Просто все увидели, что коммунисты способны преодолевать 5-процентный барьер, что «приходящие на выборы бабушки» все-таки ищут в бюллетенях коммунистов, что ожидания просоветски настроенного населения предавать нельзя. И это касается не только выборов в госдуму. Представители всех коммунистических партий начали активно участвовать по всей стране в выборах органов власти всех уровней. Однако по сей день они критикуют и критикуют КПРФ за участие в первых «кровавых» выборах. Давайте же честно скажем друг другу – на первых выборах вы просто не верили, что люди будут голосовать за коммунистов. Это было одной из главных причин вашего неучастия в выборах. Иначе в ответ на ваши обвинения придется задать вопрос куда более неприятный: «Неужели ваша память о погибших в 1993 году оказалась дозированной? Ведь на последующих выборах вы появились в бюллетенях». Мы тоже называли те выборы «кровавыми», мы тоже до сих пор называем ельцинскую конституцию нелигитимной, а значит – нелигитимными все избранные с того 1993 года органы власти, мы тоже считаем, что де-юре Советский Союз продолжает существовать, однако в тяжелейшее время 1993 года мы не могли оставить деморализованный народ один на один с ельцинскими партиями.

Вообще КПРФ в последнее время все чаще достается за участие в любых выборах вообще. Сегодня только ленивый не говорит о том, что с помощью выборов коммунисты никогда не придут в России к власти. В этом смысле слова Зюганова, что можно вернуть советскую власть с помощью бюллетеня, подаются как свидетельство оппортунизма КПРФ. Чуть ниже я разберу этот момент поподробнее, но пока предлагаю вспомнить девяностые ельцинские годы, когда были сказаны эти слова. От выборов к выборам коммунисты наращивали свой электорат. По всем уровням выборов в разных уголках страны набирали все больше и больше голосов. Напомню, что КПРФ одерживала победы на губернаторских выборах. В стране образовался так называемый красный пояс. Этому сильно способствовала полнейшая деградация ельцинского режима, усиливающийся развал экономики, постепенное прозрение народа. На фоне пьянчуги Ельцина и морального краха правящих партий казалось, что еще немного, и мы просто выдавим ельцинистов из всех пор власти. Мы вполне обоснованно надеялись тогда на победу с помощью бюллетеня. К тому же периоду относятся слова Зюганова, что Россия исчерпала лимит на революции. Несомненно, что Зюганов поспешил с таким заявлением, ведь революция – весьма широкое понятие, но если понимать революцию в узком смысле этого слова – как «социальные потрясения», то именно это и нужно было на тот момент режиму. Остановить медленное и верное выдавливание себя из власти ельцинисты в бесконфликтной ситуации не могли. Властям как раз не хватало потрясений, им нужен был повод для введения чрезвычайного положения. Именно этим можно объяснить, почему депутаты КПРФ, имея одно время большинство в госдуме (простое, но не конституционное), голосовали за бюджеты черномырдинского правительства. Напомню, в те годы нередко ходили настойчивые разговоры о том, что Ельцин готов распустить Госдуму. Медленно и верно поднимаясь к своей цели, мы могли непродуманным решением опять сорваться в 1993 год. Я отвергаю обвинения в том, что коммунисты боялись потерять места в госдуме. Мы могли потерять гораздо большее. Черт с ними – с черномырдинскими бюджетами! Пусть забавляются своими бюджетами. Так с ними и канули бы в лету. Главное было – не растерять набираемый потенциал в результате какой-нибудь глупости. Думаю, что наученные опытом роста популярности коммунистов в девяностые годы, ельцинисты в случае народных выступлений предприняли бы гораздо более крутые меры, чем в 1993 году. Тут одним запретом компартий дело бы не обошлось. Армия и огромный репрессивный аппарат были в руках у режима.

Здесь я предвижу обвинения в том, что я пытаюсь во всем оправдать Зюганова. Увы, есть и у меня принципиальные несогласия с ним, и если искать в его политическом реноме, как и в реноме всей партии, признаки оппортунизма, это надо делать в других местах, но не в тех заявлениях и поступках. К числу пустых, необоснованных нападок можно причислить и обвинения против Зюганова в том, что в 1996 году он отдал Ельцину выигранные президентские выборы. Напомню слова Коржакова, который прямо сказал Зюганову «Неужели вы думаете, что мы пустили бы вас в Кремль?». Выиграл или нет Зюганов те выборы, пока сложно сказать, но особенность той ситуации заключалась в том, что результаты голосования на президентских выборах не играли никакой роли. Политическая победа не обеспечивалась арифметическим перевесом в голосах. Даже проиграв по бюллетеням, ельцинский режим все равно остался бы у власти – с помощью грубой военной силы, которая была в его руках, и, главное, с помощью огромной поддержки той части населения, рыночные иллюзии которой были далеко еще не исчерпаны и которая никак не хотела пускать коммунистов к власти. Страна в те годы была поделена наполовину. Неминуемо возникло бы противостояние. Можно даже представить себе, что после гипотетического объявления победы Зюганова, на улицы Москвы вышли бы десятки тысяч «офисных хомячков», вроде сегодняшних белоленточников, начались бы волнения по образцу 1991 года, и если бы против них на улицы выдвинулись бы десятки тысяч сторонников КПРФ, то нетрудно предугадать, в чью поддержку режим ввел бы в столицу армию. Победивших на выборах сторонников советской власти просто потопили бы в крови, как это произошло в 1993 году. Мало того, нетрудно понять, что были бы физически уничтожены руководители всех коммунистических партий и их отделений на всех уровнях. Играть в демократию напуганный режим бы не стал. Политическую победу можно было достичь лишь внушительным перевесом в силах – когда бы против тысяч «хомячков» на улицы вышли бы десятки и сотни тысяч «красных» избирателей, а страна в те годы, напомню, была поделена примерно половина на половину. Об этом, кстати, Зюганов в те дни тоже говорил – о том, что для действительной победы на выборах нужен не менее чем двукратный перевес по голосам. Почему-то эти слова его критики не вспоминают.

Конечно, наши враги тоже анализировали ситуацию и, имея в своих руках рычаги государственной власти, они направили ее по сценарию, который мы, к сожалению, предвидеть не могли. Была разыграна комбинация «Преемник». Резкое противостояние сменилось вязкой политической борьбой. Пройдя огонь девяностых, КПРФ была резко опущена в холодную воду нулевых годов нового века. «Огонь и вода» весьма чувствительно потрепали ряды КПРФ.

Но прежде, еще об одной важной особенности КПРФ, которая вытекает из сегодняшнего момента. Здесь уже вплотную подходим к вопросу о действительном оппортунизме КПРФ. Накануне 1917 года Ленин и большевики призывали к поражению России в первой мировой войне, которое приблизило бы революцию. Оппортунисты же всех мастей, напротив, слились с царским режимом в «патриотическом экстазе». Оппортунистическими, в принципе, называются всякие рабочие партии и движения, блокирующиеся в чем-либо с антинародной властью. В этом смысле КПРФ, работающая в госдуме над совершенствованием российского законодательства, а не над расшатыванием ситуации в стране, казалось бы, стопроцентно подпадает под это определение. Однако здесь хотелось бы отделить мух от котлет и поговорить о принципиальном отличии нынешней ситуации от той, какая была в начале двадцатого века. Пораженческая тактика большевиков опиралась на ту реальность, что проигрыш России в войне расшатывал царский режим, оставляя, тем не менее, Россию суверенным государством. Последнее весьма существенно. Ведь, скажем, после позорного поражения в русско-японской войне в Москве не появились японские войска. Не появились бы там чужеземцы и после поражения в первой мировой. Русский царь оставался и остался бы на своем троне. Иное дело сегодня. Крах российской экономики, прежде чем дело дойдет до народных волнений, приведет к потере независимости страны и не просто к потере. Разваливающуюся Россию просто так не оставят. Если после поражения в первой мировой русский царь оставался один на один с озлобленным народом, чего и добивались большевики, то в случае нынешних потрясений в обессиленной стране наша оппозиция будет иметь дело не с обанкротившимся режимом, а с «миротворцами в голубых касках» на территории страны. Ну разве не для этого по всему периметру наших границ выстраиваются иностранные военные базы и нацеливаются на нас ракеты? Нашим недругам нужны не просто наши природные богатства. Сырьевой интерес наших противников по отношению к нам уже давно перевешивается интересом геополитическим. Двадцатый век научил наших противников, что Россию (СССР) можно одолеть, лишь уничтожив ее физически – не просто посадив ней наместников и обложив контрибуциями, а разбомбив и заняв страну своими войсками. Ошибку Антанты двадцатых годов двадцатого века, когда ее войска ушли из России, оставив ее большевикам, полагая, что те рухнут вскоре сами, нынешние враги России уже не повторят. И уже исправили бы ее. В девяностые годы, имея в Кремле своего наместника в лице царя Бориса, они так и не решились на военный захват. Ведь кроме царя Бориса в стране было еще и много непредсказуемых патриотически настроенных военных, способных даже на несанкционированный из Кремля ответный удар, у страны сохранялась еще гигантская военная мощь и державная психология. Попытка прощупать нашу реакцию бомбежками Югославии в 1999 году закончилась отрезвляющим российским «броском на Приштину». Однако советское военное наследие, которое по сути и обеспечивает сегодня военную мощь и независимость государства, не бесконечно. Оно тает, и наша обороноспособность все больше и больше оказывается завязана на экономические возможности нынешнего государства, а это в свою очередь зависит от стабильности работы хозяйственного механизма. То есть получается, что пораженческая тактика для российской оппозиции становится объективно самоубийственной. Для того, чтобы иметь шанс вернуть страну на социалистические рельсы, надо чтобы эта страна хотя бы была. Оппозиция просто обречена работать на стабильность. В хозяйственных вопросах она вынуждена быть конструктивной. Мы оказались в двояком положении: с одной стороны ухудшающееся экономическое положение – главный козырь нашей пропаганды, революционная ситуация возможна только, когда «верхи не могут управлять, а низы не хотят жить по-старому», а с другой стороны во имя сохранения страны мы не можем допустить развала экономики. Вот что объективно делает нас оппортунистами в классическом ленинском понимании этого слова. Мы не можем быть «пораженцами», мы вынуждены идти к социализму не через народный взрыв, вызванный всеобщей разрухой, а искать другие пути (это, кстати, не тождественно отрицанию протестных действий вообще, они могут развиваться и поддерживаться и в стабильной экономике. Можно, например, раскачивать протестное движение против платного образования, платной медицины, реформ ЖКХ и других коренных проявлений реставрируемой капиталистической системы). Этим объясняется и корректировка идеологических партийных установок (что вызывает шок у ортодоксальных марксистов). В условиях необходимости защиты России от внешней интервенции больший вес приобретают вопросы геополитики, противостояния и борьбы разных типов цивилизаций и даже религий. Особое и большое место в нынешней идеологии КПРФ занимает русский вопрос, за что партия подвергается ожесточенной критике. Однако в своей основе этот вопрос призван высветить глубинную социалистичность нашего типа цивилизации, склонность народов России к тем общественным ценностям, которые в своем историческом развитии неминуемо приводят к социализму.

С этим смыкается еще одна черта, которую КПРФ органично переняла от КПСС. Начиная со сталинской конституции 1936 года, КПСС позиционировала себя как партия всего советского народа. В принципе, отвечая за всю экономику страны, заинтересованная в общественной гармонии, КПСС с годами все больше и больше отходила от принципа классовости, то есть переставала быть партией только рабочего класса, беря под свою защиту интересы всех слоев общества. И быть может, для правящей партии, провозгласившей построение бесклассового общества, такой исторический тренд допустим, однако такое позиционирование, теперь подспудно перетекшее и на ее преемницу, накладывает на КПРФ свой неоднозначный отпечаток. Партия на всех своих уровнях продолжает вести себя так, словно она до сих пор отражает интересы всех слоев общества. Эта преемственность проявляет себя не только в деятельности руководящих органов партии, она проникла во все поры партии, в каждого коммуниста на чисто психологическом уровне. Местные организации КПРФ ставят на повестку дня вопросы развития регионов, городов, поселков. Члены КПРФ, становясь депутатами, с головой уходят в хозяйственные дела, занимаются законотворчеством, порой с упоением выстраивают новую законодательную систему. Мне даже приходилось ругаться с нашими депутатами: «Зачем вы с таким рвением латаете антинародный режим, кидаетесь на амбразуры, закрывая собой дыры в его работе, вместо того, чтобы демонстрировать всем, что эти дыры – неизбежное зло новой системы, с которой нужно бороться?» Но, увы, ругаясь с ними, я понимал, что по-другому они поступать не могут. КПСС-ное прошлое сформировало у людей возведенное в абсолют понятие об ответственности за дела в стране – понятие во многом неоднозначное в новых условиях. Но это так. Это воспитывалось десятилетиями. КПРФ на всех уровнях позиционирует себя партией, ответственной за весь народ, и в этом еще одна из причин ее объективной оппортунистичности.

Есть у такого рода оппортунистичности (отхода от классовых корней) и своя историческая обусловленность. Развитие Истории идет по спирали. Сегодня, как и сто лет назад, мы вернулись к задаче подготовки социалистической революции. Однако мы подошли в этому вопросу на более высоком витке нашего развития. И если в начале двадцатого века в России был только один класс, нацеленный на социалистические преобразования, то теперь мы имеем целое общество, за спиной которого несколько десятилетий реального социализма. Тяга к обществу социальной справедливости, от которого остались позитивные воспоминания, присуща людям практически всех слоев. Коммунисты находят отклик повсюду, это побуждает их активно работать со всеми категориями населения, тем более что такие усилия дают быструю и зримую отдачу.

В этом свете стоит еще раз внимательно рассмотреть вызвавшие критику слова Зюганова о том, что мы должны вернуть социализм с помощью бюллетеня. Я, наверное, очень сильно удивлю как сторонников, так и особенно противников Октябрьской революции, если скажу, что социализм в нашей стране в 1917 году был утвержден именно бюллетенем. Октябрьский переворот был бы обречен на участь Парижской Коммуны 1871 года, если бы в первые же часы новой эры он не был бы поддержан Съездом Советов и если бы вслед за этим по всей стране не начали создаваться Советы рабоче-крестьянских депутатов, которые выстраивали и серьезно поддерживали вертикаль новой власти России. Да и накануне октябрьских событий курс на вооруженное свержение Временного правительства принял тоже выборный представительный орган власти – Петроградский Совет, который сформировал для этой цели Военно-революционный Комитет. Новая власть в лице Советов являлась на тот момент фактически высшим выборным представительным органом власти. Дума уже не существовала, Временное правительство, назначенное в свое время комитетом Госдумы при участии, кстати, Петроградского Совета, являлось по сути исполнительной ветвью власти, то есть по всем мировым канонам имело более низкий статус, чем Советы. Учредительное Собрание потеряло свою легитимность после того, как его покинули большевики, лишив этот орган необходимого для работы кворума.

При разговорах сегодня о том, что с помощью выборов мы никогда не придем к власти и сделать это можно только непарламентским путем, тут же в качестве исторического прецедента вспоминается штурм Зимнего в 1917 году. Однако при скрупулезном разборе той революции, мы видим, что ничего «непарламентского» в этом штурме не было. Его осуществили не мятежники и не повстанцы, а законно действующие воинские подразделения, находящиеся в подчинении у законной власти. Нынешним языком их действия можно было назвать зачисткой Зимнего от правительства, превысившего свои полномочия. «Аврора» в отличие от броненосца «Потемкин» была не мятежным кораблем. Ее исторический выстрел был оплачен из государственной казны. «Либеральные» историки с большим рвением ищут немецкие деньги, на которые была профинансирована Октябрьская революция. Не трудитесь, господа! Самая великая в Истории человечества революция была осуществлена на казенные деньги Российского государства. Причем, строго по закону. Большевики руководили свержением Временного правительства, имея на это мандат Петроградского Совета. О большевиках говорят, что они подобрали валяющуюся на земле власть. Отнюдь! Они вошли во власть, развивающуюся аж с 1905 года – с первых ивановских Советов и к октябрю 1917-го крепко уже стоявшую на ногах. За несколько месяцев до октябрьских событий, во второй половине 1917 года большевики активно пошли в Советы. Этот период обозначился в Истории, как период большевизации Советов ведущих городов России. События 25 октября были лишь эпизодом, хотя и ключевым, длительного революционного процесса. Штурм Зимнего намеренно приурочивался к съезду Советов. Большевики не сами по себе кинулись в бой против Временного правительства. Для них принципиально важно было, чтобы на свержение буржуазной власти был выдан мандат власти Советов.

Суммируя, можно сказать, социализм был установлен в России выборными органами власти, то есть в конечном итоге демократическим путем – именно бюллетенем. Но здесь необходимо подчеркнуть одну принципиальную особенность такого бюллетеня. Советы, легитимизировавшие новую власть, были Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Фактически это были органы власти только части общества, хотя и наиболее революционной его части. То есть социализм, образно говоря, утвердили бюллетени рабочих и крестьян. Это был не верхушечный переворот. Это была революция, совершенная классом. В нашем сознании крепко сидит стереотип, что если революция пролетарская, то, значит, по столичным улицам должны бегать рабочие с винтовками. Иные историки даже начинают подсчитывать, сколько вооруженных рабочих принимало участие в октябрьских событиях. И обнаруживая там большей частью солдат и матросов, умудряются опровергать пролетарский характер революции. Хронологию социалистической революции надо вести не с октября 1917 года, а с создания ивановских Советов 1905 года – чисто пролетарского изобретения.

Но почему сами большевики называли законное свержение Временного правительства переворотом? Почему растянувшуюся на годы революцию они свели только к событиям одной ночи? Видимо, понадобилось почти сто лет, понадобилось пройти через контрреволюцию девяностых и начать новую борьбу с ней, чтобы осознать, что революционные события 1917 года были самым легитимным преобразованием социально-политического строя в истории человечества. Тогда же, в начале 20-го века, к революционным событиям сами же большевики применили лекала европейских революций века 19-го: революция – значит восстание и штурм! Этими лекалами очень долго оперировали наши историки, этим лекалом Зюганов ошибочно очертил свой неудачный постулат о том, что Россия исчерпала лимит на революции, и эти безнадежно устаревшие лекала в девяностые сыграли со всеми нами злую шутку. Мы не разглядели ту особенность ситуации, что, начиная с «кровавых» выборов 1993 года, мы в течение всех девяностых годов находились на той части витка исторической спирали, которая точно проецировалась на события начала второй половины 1917 года. Подобно тому, как тогда происходила предшествовавшая Октябрю большевизация Советов – бюллетенями рабочих и крестьян, в наши дни контрреволюционный ельцинский режим медленно, но верно выдавливался из собственных же органов власти – бюллетенями просоветски настроенного населения! Все девяностые годы мы находились в состоянии растянутого революционного процесса. Но наша догматическая приверженность лекалам позапрошлого века привела к тому, что осознание того, что страна находится в состоянии революционной ситуации, раньше нас пришло к нашим врагам. Они не просто разыграли комбинацию «преемник», но сумели революционную волну направить в нужное для себя русло. Они перехватили левые лозунги, прикрылись советским гимном, советской риторикой, стали воскрешать советскую геополитическую стратегию.

Здесь еще раз хотелось бы заострить внимание на том, что, несмотря на то, что слова о невозможности в буржуазном государстве прийти к победе на выборах совершенно справедливы, в случае постсоветской России мы должны делать поправку – у нас не обычное буржуазное государство. У нас государство с живущей в народе (теперь уже можно сказать – в его генах, архетипе) притягательной памятью о реальном социализме. Наиболее выпукло эта особенность видна на контрастах нынешней Германии. Сегодня многие говорят о том, как заметно отличаются от западных немцев те, кто жил в ГДР. Там даже термин такой придумали: «остальгия» – то есть ностальгия восточных немцев по социализму. Мы имеем буржуазное государство, изначально пораженное, словно вирусом, тягой к социализму во всех своих порах.

Итак, на нашем витке спирали после нескольких лет «большевизации» органов власти аналог Октябрьской революции не состоялся. И в этом нельзя винить кого-либо, кто проспал соответствующий момент, кто, подобно Ленину, не разглядел ту переломную ситуацию, когда наши сторонники находились в состоянии пика активности, а в стане врага был пик колебаний. А такое приближение к пику было! – В стане недругов советской власти (если под ним понимать огромную часть населения, которая еще не рассталась с рыночными иллюзиями) действительно наблюдалось своеобразное оцепенение – они уже не могли поддерживать ельцинистов, они перестали ходить на выборы, на фоне чего возрастала относительная доля голосов, собираемых коммунистами, но главная причина нашего провала гораздо глубже. Внешне она выразилась в неспособности наших потенциальных избирателей противостоять одурманиванию путинской просоветской демагогии. А за этим внешним проявлением проблемы – серьезнейшая стратегическая недоработка коммунистов России, независимо от их партийной принадлежности. Здесь надо серьезно говорить о том действительном оппортунизме, которым поражены сегодня ВСЕ российские коммунистические партии.

Да, ледяной душ путинского периода сильно разбавил ряды КПРФ (для начала я все-таки поговорю о ней). На фоне установившейся квазистабильности стали отчетливо видны издержки идеологемы «партии всего народа». Борясь за интересы всего населения, мы стали забывать, что народ все-таки – разный. Путинская контрреволюция стала возможной потому, что нас легко сдали как попутчики – неустойчивые в революционном плане слои населения, на которые мы ориентировались, ходя «от двери к двери», так и, казалось бы, наш оплот – пенсионеры, которых оказалось очень легко сбить с толку просоветской риторикой. Но, самое главное, путинская контрреволюция стала возможной потому, что в еще движении 90-х – по выдавливанию из власти ельцинистов – у нас не было того до конца последовательного в стремлении к социализму ядра, каким является рабочий класс. Упомянутая выше революционная ситуация 90-х развивалась без его сплоченного участия. Нам не хватило его единства и политической грамотности. Он оказался безоружен перед путинской риторикой. В его рыхлых рядах поднялась пена «уральского рабочего Холманских».

Под лозунгами работы со всем населением, беря на вооружение тактику «от двери к двери», то есть, перенося акцент на работу по месту жительства, мы на второй, третий, четвертый план отодвигали пропагандистскую и организаторскую работу среди рабочих. Об этом, признаемся, вообще не говорили (и не только в КПРФ). Ведь работать в рабочих коллективах гораздо труднее, отдача возможна лишь в отдаленной перспективе, проще добиться сиюминутного результата, организовав акции во дворах и собрав на встречи с депутатами госдумы полные залы пенсионеров. Но как показала практика, их – восприимчивых прежде всего к риторике и лозунгам – проще всего и потерять. Для этого врагу достаточно просто перехватить наши лозунги. Гораздо устойчивее проявили бы себя рабочие, веди мы работу с ними по разъяснению ситуации, разоблачая в их среде лживую риторику «преемника». Ведь сами условия их работы благоприятствуют такой агитации – пропаганда даже среди небольшой части рабочих легко распространялась бы на большие коллективы именно в силу их организационной сплоченности. Рабочий класс лучше, чем кто-либо, расположен к коллективным действиям. В отличие от наших многочисленных попутчиков он свое благосостояние создает своими руками и не зависит от бюджетных вливаний, как врачи, учителя и пенсионеры, на которых, увы, сделало ставку руководство КПРФ. Его труднее, чем пенсионеров, сбить с толку ложью. Своим коллективным сознанием он легче чувствует под овечьей шкурой врага. Правда, для этого мы должны иметь в его рядах своих пропагандистов, которые постоянно разъясняли бы рабочим суть происходящего, которые тем самым сплачивали бы большие массы. Для этого нужно специально и целенаправленно работать с ним. Об этом забыли ВСЕ коммунистические партии. Мне возразят, что партии, вроде РКРП, постоянно обращали внимание на рабочее движение, даже отражали на своих сайтах хронологию рабочих протестов и забастовок, но здесь хотелось бы обратить внимание на характерные детали такой работы.

Отнесу вас по интернетовской ссылке на одну видеозапись лекции секретаря Центрального Комитета РКРП О. Соловьева, которую он обозначил, как рассказ о том, как в современной России развивается рабочее движение, какие стоят перед ним проблемы и каковы пути и способы их решения. http://rkrp-rpk.ru/content/view/8417/62

Я намеренно не рассматриваю программу, программные речи и статьи лидеров этой партии, поскольку такого плана лекции дают куда большие представления о действительной работе партии. Не разбирая полностью выступление лектора, отмечу, что лейтмотивом доклада оказалась работа с трудовыми коллективами не коммунистов, а профсоюзов, и борьба рабочих за свои экономические права, к которой коммунисты никакого отношения не имели. Лектор фактически освещал чужую работу. Ни слова не было сказано о политической борьбе. Впрочем, вру – о политической работе все-таки сказано. А именно о том, что партия рабочего класса (разумеется, РКРП) пока безуспешно бьется за регистрацию в Минюсте РФ. Но как вы думаете, зачем ей регистрация нужна? – Чтобы иметь возможность биться на выборах за места в госдуме и уже оттуда защищать интересы своего класса. Ни слова о работе партии в рабочих коллективах, о проблемах и трудностях такой деятельности. Но самым замечательным перлом выступления секретаря ЦК было высказывание, которое он допустил в ответе на один вопрос: «Почему на самой его лекции (которая, кстати, проводилась, как учеба рабочих корреспондентов – С. Эс.) почти нет рабочих? Почему рабочий класс по всей стране не ломится на такие лекции?» Привожу ответ почти дословно (с некоторыми смысловыми правками огрехов живой речи): «Потому что мы вместе с рабочим классом еще не прошли тот путь совместный борьбы, который бы, с одной стороны подвел бы рабочих к проведению сознательной политической борьбы, а с другой – позволил бы партии набрать достаточный политический авторитет…. Это совместная диалектическая задача – борьба класса и борьба партии…. На эти дела, бывает, нужны десятилетия».

Вот так! – Десятилетия на созревание «к проведению сознательной политической борьбы». Вопрос был, однако, задан не о борьбе вообще, а об отсутствии рабочих на данной конкретной лекции. Здесь десятилетия не нужны. Для этого достаточно просто войти в рабочую среду и выявить в ней лидеров или хотя бы потенциальных пропагандистов, после чего позвать их на такие лекции. Это еще не борьба, это начальный подготовительный этап к ней. Как видим, за два десятилетия постсоветского периода РКРП – очень ррреволюционная партия – к нему даже не приступила. А зачем он ей? Она видит свою задачу в регистрации в Минюсте и политической борьбе в стенах госдумы (уважаемые товарищи, если это не оппортунизм, то тогда что этот термин означает вообще?). Обращу внимание еще на такой нюанс. Я привел здесь высказывание лектора, очень сильно причесав его. На самом деле на слушателей вывалилась бесформенная словесная каша. Такое возможно только в том случае, если до этого лектор (секретарь ЦК рабочей партии, кстати) совсем не обдумывал такие вопросы, так как в ином случае человек обычно выдает нечто более ясно сформулированное. Его голова, как видим, большей частью занята осмыслением «диалектических задач», а не пустяковых вопросов, почему на учебе «рабочих корреспондентов» нет именно рабочих.

Но может, другие коммунистические партии занимались этим? Мне лично не известен ни один факт работы представителей хоть каких-нибудь партий в рабочих коллективах. Но, допустим, это я один такой не ведающий. Однако имей такая работа место, рабочие так или иначе стали бы активно посещать подобные лекции любых партий. Им-то какая разница – куда ходить политически просвещаться, если сам процесс уже пошел?

Был еще один момент в лекции, который уже напрямую замыкается на ту тему, с которой я начинал данную заметку. В ответе и лекции в целом сквозил посыл о политической неразвитости рабочего класса, о такой его дремучести, которая после двадцати лет капиталистической РФ требует еще целые десятилетия на свое искоренение. В этом посыле напрочь отсутствует понимание такой вещи, как историзм явления. Будто не было за спиной нашего рабочего класса, как и народа в целом, десятилетий советского периода. Приведу одно образное сравнение. Робинзон после того, как попал на необитаемый остров, воссоздал на нем по мере своих возможностей микроцивилизацию – строил, сеял, приручал животных. В его микромире воспроизвелась человеческая цивилизация, которую он нес в своей голове. Встретившийся ему Пятница за своими плечами долгой истории человеческой цивилизации не имел, поэтому так и оставался дикарем. Наш рабочий класс «несет в своей голове» семьдесят насыщенных лет советской истории, в том числе и соответствующую политическую грамотность. Эта грамотность в нем просто не активна, как не активны были у Робинзона цивилизационные знания, пока они не понадобились ему на необитаемом острове. У О. Соловьева же представления о рабочем классе России – как о Пятнице. Будто нет в нем ничего, будто его, как и сто лет назад, надо снова поднимать с нуля и снова просвещать в течение десятилетий. И вот здесь я логично возвращаюсь к своему примеру о первых «кровавых» выборах 1993 года, точнее говоря – к тому неверию в наш народ, которые проявили многие тогдашние коммунисты. Для них наш народ тоже был вроде Пятницы – абсолютно пустой. Вот это полное отсутствие ощущения историзма и является главной бедой многих коммунистов и целых коммунистических партий. Трезвоня о народе и рабочем классе, они в них не верят, не верят в глубокие корни, которые пустили в наше сознание советские годы (хотя некоторые и используют в своих названиях слова «СССР» и «КПСС»). Они говорят, что за двадцать лет КПРФ не усвоила истину о невозможности победить на выборах в буржуазном государстве, и при этом не понимают, что в эту аксиому в случае с постсоветской Россией надо вносить существенную поправку: нас побеждают манипуляциями с советским сознанием населения. А значит – пока побеждают! Но как долго таким сознанием можно манипулировать, зависит уже от самих коммунистов. И главное – от того, сумеют ли они активировать это сознание в рабочих массах.

Но пока рабочее ядро в нашем движении отсутствует. И когда на нас вылился холодный душ путинского периода, отсутствие такого ядра чувствительно сказалось на самих компартиях. Потеря голосов избирателей привела к метаниям в руководстве КПРФ. В попытке вернуть электорат (точнее говоря, потерянных случайных попутчиков девяностых) раскачивается идеология, и ее выносит за разумные рамки. Зюганов в неприглядной тусовке мракобесов прикладывается к поясу какой-то там святой. Заводятся речи о чуть ли не коммунистическом православии, берутся под защиту сомнительные действия священников. На местах начинаются заигрывания с разными экстравагантными категориями населения, вроде байкеров и даже пользователей сотовой связи (увы, имела место в одном городе акция КПРФ за снижение тарифов на сотовую связь). Потеря численности самой партии приводит к заметному снижению «боевых единиц» на выборах. Мы уже не можем вести выборы без наемных агитаторов, членов комиссий и наблюдателей, так же как и без публичной рекламы, а на это нужны деньги. В предвыборные партийные списки допускаются «денежные мешки» со всеми вытекающими для авторитета партии последствиями – еще большими потерями голосов избирателей. (В скобках замечу, что «православные» шарахания Зюганова – это его личное дело, а не крен в идеологии всей партии. На местах это не получило ни поддержки, ни распространения. Многие коммунисты были шокированы происходящим. Не лучше отношение коммунистов на местах к «денежным мешкам», но это предмет совершенно другого разговора). Ничуть не лучше обстоят дела и в других коммунистических партиях. РКРП, вытесненная с выборного поля, нашла себе забаву в походе за регистрацию партии – фактически в еще большем отдалении от класса. Что-то не припоминается, чтобы РСДРП регистрировалась в каких-либо царских казенных бумагах, и вроде бы отсутствие регистрации не помешало ей совершить Октябрьскую революцию. Протестные акции Трудовой России нельзя назвать политической борьбой трудового народа и тем более класса. Вообще протестные акции всех левых партий держатся лишь на участии в них исключительно активистов этих партий и случайных неорганизованных масс. Но это не протестная акция, когда на какой-нибудь пикет или митинг собираются только «все свои» и «сочувствующие». Таковой она будет лишь в том случае, когда, во-первых, доля активистов на ней не превышает десятой части, и, во-вторых, когда она поднимает организованное протестующее население (скажем, если бы целые учительские коллективы вышли бы против законов, вводящих самоокупаемость системы образования). Кстати, о протестующем классе: даже если в каком-либо шествии окажутся в большом количестве просто рабочие – это еще не классовый протест. Классовым он станет тогда, когда рабочие выйдут на него организованно – колоннами от предприятий. Рабочий – он представитель класса только в рабочем коллективе. Сам по себе – он простой обыватель.

Выход из такой ситуации разброда и потери ориентиров для коммунистов только один – в классовой терапии. То есть – в работе в рабочих коллективах, независимо от того, какой будет следующая цель – взятие власти через восстание или выборы. КПРФ должна биться не за случайных попутчиков, а целенаправленно за рабочих. Другим партиям негоже отрываться от класса, гоняясь за мифической регистрацией и профсоюзами.

И вот здесь хочется поговорить о принципиальных вещах, которые мне, например, дают очевидный ответ, почему я всё-таки в КПРФ.

Мне очень сложно представить упомянутого выше «не оппортуниста» О. Соловьева в рабочем коллективе. Да и боязно было бы его туда пускать. О чем бы он там ни говорил, он будет разговаривать с рабочими, как с Пятницами. Он и его однопартийцы начнут учить рабочих политической грамотности с нуля, как первоклашек, вместо того, чтобы активировать, будить в них уже наработанный мощный и пока дремлющий политический архетип советских людей. Не видят они «остальгию» в рабочих, как не увидели ее в российских избирателях во время выборных компаний 90-х годов. Судя по тому, как они до сих пор критикуют КПРФ за выборы, они так и не поняли, почему «старушки ищут в бюллетенях коммунистов». Только последним можно объяснить, почему в 90-х годах они не вписались в волну новой «большевизации» органов власти. На фоне набирающей голоса КПРФ они свои голоса от выборов к выборам теряли. Причины их выборных поражений надо искать только в них самих, а точнее в том, что народ в целом они воспринимали, как Пятниц. Такое высокомерие к себе народ просто «не оценил». Не помогла даже и пришлепка к названию избирательных блоков – «за СССР». И вот, говоря в этом свете о работе в трудовых коллективах, можно сказать, что КПРФ со своей «оппортунистической» ответственностью за весь народ и просто верящая в народ с самых первых выборов, как это ни покажется кому-то странным, откроет путь к рабочему классу гораздо легче. Ей, уже вооруженной пониманием историзма народного сознания, достаточно будет просто переключиться от «квартирных дверей» на заводские проходные.

Разумеется, не все в партиях так однозначно. В РКРП не все такие, как О. Соловьев, как и в КПРФ – не все близнецы Зюганова. Кого-то «испытание боем» и исправит. Я верю и в такие преображения. Проблемы возникнут гораздо более серьезные.

Во-первых, хождение в трудовые коллективы предприниматели однозначно воспримут как классовую борьбу – причем гораздо более опасную для себя, чем наши дежурные тусовки на пикетах и митингах. Реакция на агитацию в трудовых коллективах будет на пределе жесткости. Здесь придется пойти на острое, действительно классовое противостояние. Никакие разрешительные законы его не смягчат. Наученный опытом предшествующих лет нынешний правящий класс сделал самый верный для себя шаг – законодательно запретив политическую работу в трудовых коллективах, он разъединил рабочий класс и его партию. А без такого единства рабочий класс совершенно слеп и не опасен.

Во-вторых, вопрос встанет в кадрах. Увы, средний возраст членов всех компартий может не позволить им выйти в трудовые коллективы. Встанет вопрос о помощниках – о той огромной массе людей, которые пока только голосуют за коммунистов, работают в рабочих коллективах, но сами держатся в стороне от политики. Задача поднять их, зайти с их помощью в трудовые коллективы. И здесь мне отдельно хотелось бы обратиться к таким людям. Приходите к нам! Мы очень сильно нуждаемся в вашей помощи. Наши ряды пока только тают. А работа и дееспособность наших партий нужна прежде всего вам самим! Не нравится КПРФ? – Ради бога! Сегодня можно выбрать любую компартию на любой вкус! Главное – включиться в общую работу.

В-третьих: вопрос в том, с чем идти в коллективы. Само собой, первое – с протестной агитацией, но главное – признаем ли мы возможность взятия власти бюллетенем или нет – в любом случае нам надо нацеливаться на процесс «большевизации» существующих выборных органов власти. Большинство наших сторонников в органах власти окажется не лишним при любом сценарии взятия власти в свои руки. Поэтому, как бы то ни было, кроме протестной агитации нужно проводить и выборную.

В истории СССР есть один немаловажный и совершенно замалчиваемый момент. Сталин планировал сделать выборы 1936 года альтернативными. Предполагалось, что наряду с кандидатами от компартии будут выдвигаться представители общественных организаций. Ему не дали сделать это секретари обкомов и крайкомов. Для обоснования «преждевременности» новой схемы выборов, они раскрутили маховик поиска «врагов народа», вылившийся в массовые репрессии. То есть, так называемые «сталинские репрессии» правильнее было бы назвать «антисталинскими». Этот эпизод рассматривается как серьезный демократический шаг, который не получилось сделать Иосифу Виссарионовичу. Однако…

Однако мы помним, что именно это, то есть альтернативные выборы, ввел в свое время Горбачев, и к чему все это привело, мы хорошо знаем. Так что же получается? – Что Сталин фактически мог повторить (точнее сказать – предвосхитить) плачевный эксперимент Горбачева? Выходит, что секретари обкомов, предотвратившие альтернативные выборы, пресекли возможность горбачевщины еще в тридцатые годы? При поверхностном рассмотрении именно так и кажется. Однако здесь выпускается из внимания один принципиальный момент – что из себя представлял ведущий класс общества – рабочий класс, точнее говоря, каков был характер его взаимодействия с коммунистической партией. Тогда костяк партии в центре и на местах составляли большевики со стажем, свершившие Октябрьскую революцию (я не имею ввиду тех, кого сейчас часто выставляют так называемой «ленинской гвардией», вроде Рыкова, Бухарина и других. Эти люди, как сказал однажды Сталин, фактически никогда ленинцами не были и логично к тридцатым годам перекрасились в антисоветчиков). Те «старые», настоящие большевики сами прошли через рабочие кружки, сначала через просветительскую, а затем и через организаторскую работу в рабочих коллективах. Именно они вместе с рабочими коллективами осуществляли «большевизацию» Советов. Все последующие годы, продолжая сами оставаться рабочими либо будучи на разных партийных должностях, они фактически обеспечивали ту спайку, точнее говоря, то органичное единство партии и класса, которое мобилизовало, сплачивало и направляло огромные массы рабочих на решение разных задач. Такой «спайке» оказалась под силу и индустриализация, и коллективизация, и культурная революция, и… Великая Отечественная война. Той партии и тому классу не страшны были альтернативные выборы, они бы не позволили ситуации раскачаться, как это случилось на альтернативных выборах конца восьмидесятых. Поэтому Сталин, имея как в рабочих рядах, так и по всей вертикали власти отряд «старых» большевиков, не боялся таких выборов. Вот подобную спайку партии и класса и хотелось бы иметь сегодня и постоянно. Такая спайка любые сегодняшние выборы в стране с советской ментальностью превратит в процесс «большевизации» органов власти. Ради восстановления такой спайки коммунистам и надо идти в рабочие коллективы.

Далее. Мы ставим перед собой задачу «большевизации» выборных органов власти, возвращения коммунистам потерянных голосов и наращивания новых, а значит перед нашими агитаторами в трудовых коллективах встанет вопрос и о народных избранниках. В принципе, это внутреннее дело партий, кого выставлять на выборы, но здесь надо определиться с некоторыми принципиальными моментами, поскольку агитировать придется за живых, конкретных людей со всеми их достоинствами и недостатками. Есть в наше неоднозначное время одна неумолимая реальность, проще всего обрисованная в пословице, что «не боги горшки обжигают». Многим по разным причинам может не нравиться Иванов-Петров-Зюганов, но реальность такова, что именно Иванов-Петров-Зюганов может быть выставлен партией. Как быть? В этом случае надо понимать самим и объяснять людям, что на самом деле мы выбираем не столько Иванова-Петрова-Зюганова, сколько стоящую за его спиной политическую силу, которая ассоциируется не с ним лично и даже не с партией, а с системой. И пусть в президентах может оказаться человек, прикладывающийся к самым разным-разнообразным поясам самых разных-разнообразных «святых», но он откроет простор перед огромной командой, стоящей за его спиной, которая проведет национализацию, вернет в экономику награбленное, определит ворам их законные казенные места, восстановит социальные гарантии и сделает многое-многое другое. По всей вертикали власти сменятся люди, что оздоровит ситуацию в каждом уголке страны. Вот что главное! А не то, что, бывает, непродуманно слетает с языка иных деятелей. Меня всегда удивляют коммунисты, которые партийных лидеров отождествляют со всей партией, которые за одно не взвешенное высказывание или «неправильное» поведение партийного руководителя вешают общий ярлык на всех членов партии. Уж кому-кому, а именно коммунистам пристало бы говорить о ведущей роли партийных масс, о мотивирующей роли идеи, а не мнений тех или иных «вождей». Кстати, говоря, это еще одна отличительная черта КПРФ. Ее ряды не начинают раскалываться после разнообразных заскоков «на верхах», что очень характерно для других небольших компартий, беспрестанно дробящихся. Есть у нас одна выверенная магистральная идея, и всякие «православные» и другие выверты отскакивают от сознания наших партийцев, как от стенки горох. Они молча продолжают выполнять свое дело.

Завершая, постараюсь ответить на последний вопрос: «Как начать «хождение в пролетариат»?»

Есть в интернете одна очень интересная статья на эту тему: Л. Сокольский, «Как большевики начинали работать с пролетарскими массами». http://maxpark.com/community/129/content/1758827. Там очень много полезных примеров, что очень упрощает задачу моей заметки, поэтому обращу здесь внимание на другой очень важный момент. В принципе, для кого-то обязательно встанет вопрос о руководстве такой деятельностью, о командах из ЦК партий, которые после долгих лет бездействия должны наконец-то дать старт такому «хождению». И мне опять хочется отделить очередных мух от очередных котлет. Из Центра должны поступать руководящие импульсы для проведения каких-либо акций, митингов, демонстраций, участия в выборах, но работа в рабочих коллективах – это не акция. Это смысл существования коммунистических партий. Такая работа не может проводиться с оглядкой наверх, для ее проведения не надо ждать команды сверху. Для коммунистов – это должен быть внутренний позыв – на любом уровне: коммунист – партийная ячейка – районная (городская, областная, краевая) организация – партия. Как обязательный ежедневный прием пищи!

Пока этого нет. Прошедшие два десятилетия капиталистической России дали нам понять, что это – наш самый крупный и принципиальный изъян. Все остальные виды оппортунизма вроде «конструктивной оппозиции», «православного коммунизма», разнообразных непродуманных высказываний и ревизионистских теоретических изысканий – мелочи по сравнению с таким оппортунизмом. Пришло время исправлять его. Пытаться самим работать с рабочими, либо искать тех, кто работает с ними на предприятиях, своих единомышленников среди рабочих, убеждать их начать такую деятельность! Естественно, делать в одиночку это невозможно. Для этого и существуют партии – большие организации. И в этом смысле у КПРФ есть еще одно достоинство – численность и разветвленная структура, а также большое количество беспартийных сторонников и сочувствующих – потенциальных помощников. Ведь число голосующих за КПРФ на выборах многократно превышает число членов партии. По совокупности всех этих моментов КПРФ в отличие от большинства мелких компартий легче всего организовать «хождение в пролетариат». Вот почему для меня ясен ответ на вопрос «Почему все-таки КПРФ».

Да, у КПРФ много проблем и недостатков. Если конкретно отвечать на поставленные в начале заметки вопросы, то надо сказать, что средний возраст партии очень велик. Принимаемые в партию молодые люди перелома не создают. Они теряются на наших великовозрастных собраниях. Не хватает большой активной прослойки тридцати- и сорокалетних. Именно поэтому хотелось бы получить поддержку и приток новых сил в первую очередь от них. Ведь у КПРФ есть еще одна проблема наследственного характера, которой они не обременены: люди старшего поколения в немалой своей массе принесли в наследство от поздней, разлагающейся КПСС еще и номенклатурное мышление, когда порой без критического осмысления принимают распоряжения, спускаемые сверху, либо ждут такие распоряжения, находясь в бездействии. В результате партия нередко теряет мобильность в реагировании на меняющуюся ситуацию. Кроме всего прочего, режим, видя в компартии своего стратегического врага, постоянно наводняет организацию своими агентами влияния, а в условиях открытости нашей работы это не сложно делать. То есть, проблемы можно перечислять и перечислять, но на сегодня это единственная партия, которая признается подавляющим большинством населения, как наследница компартии Советского Союза. Остальных народ в ходе выборных компаний, увы, отсеял. И это не клерикализм КПРФ, на сегодняшний день это пока что вердикт общественного мнения. Может, завтра соотношение сил между коммунистическими партиями и изменится, но пока своей поддержкой на выборах люди все равно будут давать кандидатам КПРФ не менее четверти голосов, даже если в партии останется небольшая горстка. Но я верю, что до этого не дойдет. Советские годы и огромный позитив, который они в себе несут, прочно осели в народном сознании. Люди понимают, что будущее всё равно за коммунистами, и в сложной ситуации они их непременно поддержат (и не только голосами).