Победа левой идеологии на Западе?

Владимир Буковский – писатель, политический и общественный деятель. Один из основателей диссидентского движения в СССР. В общей сложности в тюрьмах и на принудительном лечении провел 12 лет. В 1976 году советские власти обменяли Буковского на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана, после чего Буковский переехал в Великобританию.

Мы напоминаем, что не всегда и не во всем согласны с авторами публикуемых материалов.

Об Америке

Из книги «Московский процесс» (1996)

Должен оговориться, что могу оказаться сильно необъективным: я не люблю Америку, невзлюбил ее с самой первой минуты, как там оказался. Достаточно было мне на первом же своем выступлении в одном из университетов, в феврале 1977 года, увидеть эти вечно открытые (или жующие) рты, эти не замутненные никакой мыслью, сияющие идиотским энтузиазмом глаза, как я понял, что объяснить этим людям мне никогда и ничего не удастся.

И дело тут вовсе не в том, что, как принято говорить, американцы – молодая нация, не накопившая еще своей культуры: думаю, они ее не накопят и через тысячу лет. Ибо заняты отнюдь не этим, а тем, что определено в их конституции странный выражением “pursuit of happiness”.

Даже перевести адекватно это выражение я не берусь. Во всяком случае, по-русски «погоня за счастьем» звучит слишком издевательски, предполагая полную Тщету такого занятия, и уж никак не годится для конституционного права. Точно так же можно было бы торжественно записать в конституцию священное право человека считать себя чайником.

Между тем, именно этой бессмысленной «погоней» за призраком счастья и занята вечно молодая американская нация. Это зачарованная страна, где жизнь трехмерна, а о четвертом измерении не ведают, пребывая в состоянии перманентной амнезии. Такое ощущение, будто ваши шаги не вызывают эха, а тело не отбрасывает тени. И даже при неимоверном старании вы не можете ничего изменить или хотя бы оставить за собой след, словно всю жизнь шли по песку в полосе прибоя.

А коль скоро единственная цель жизни – погоня за счастьем, за успехом сейчас и любой ценой, то не может быть у человека никаких принципов или концепций: ведь всё это существует только во времени. В самом деле, что есть репутация, если человек каждый день заново родится? Что есть концепция, если каждые пять лет мир изобретается заново? На человека, толкующего о концепциях и принципах, смотрят как на сумасшедшего. Нормально, хорошо, успешно быть «прагматиком», оппортунистом, конформистом.

Это и впрямь страна крайнего конформизма, даже стадности, управляемая постоянно возникающими эпидемиями явно истерической природы: то вдруг все начинают бегать, потому что это якобы полезно для здоровья. Неважно, что человек, придумавший эту моду, умер в 55 лет прямо во время очередной пробежки, – 40 миллионов американцев продолжают бегать, аж земля дрожит.

Или вдруг соль объявляется источником всех болезней – и ни в одном американском ресторане соли не допросишься. Попробуй попроси– на тебя посмотрят, как на самоубийцу. Как раз, когда я уезжал, начиналась еще одна истерия – «развратные действия над детьми», некий современный вариант охоты на ведьм. Десятки учителей и воспитателей детских садов оказались под следствием; сотни детей были насильно отняты у родителей.

Бред какой-то: взрослые люди, даже члены Конгресса, рыдая, публично рассказывали о том, как их якобы развращали в раннем детстве, в возрасте, о котором взрослый человек и помнить-то ничего не может. И никто не осмелился высмеять этот тошнотворный фарс. Я был просто счастлив, что уезжаю, что не буду вынужден находиться в этой стране, – уже одно пребывание там ощущалось как соучастие.

Не знаю, быть: может в начале века Америка и была «страной свободы», но слушать сегодня эти слова без смеха невозможно. Трудно представить себе нацию, более порабощенную любой, самой идиотской модой, любой горсткой ничтожнейших шарлатанов, эту моду придумавших, а в конечном итоге – своей погоней за успехом. Да ведь и успех, понимаемый столь трехмерно, вневременно, может быть лишь сугубо материальным, не выходящим за рамки известной русской присказки: «Лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным».

Американские масс-медиа, рассчитанные на самую низкопробную толпу, на чернь, сначала искусственно создают знаменитостей, раздувая их из ничего, а потом столь же искусственно их ниспровергают, раздувая – опять же из ничего – скандал. Всё фальшиво, поддельно, пусто, зыбко, как мираж в пустыне, и ничего реального, подлинного, незыблемого, что осталось бы существовать, даже если на минуту закрыть глаза. Или выключить телевизор.

Удивляться ли, что при всей этой погоне за счастьем американцы в массе своей – люди глубоко несчастные, не удовлетворенные своей судьбой, часто осажденные проблемами, которые они сами же и создают, бесконечно «ищущие самих себя» и ничего не находящие. Отсюда и процветание всяческих «гуру», психоаналитиков, сект и прочих спасителей людей от самих себя, без которых не может обойтись, кажется, добрая треть американского населения. Порою создается впечатление, что американцы, будучи неспособны вынести бремя свободы, просто ищут, кому бы отдаться в рабство.

Словом, это антикультура, обезьянья цивилизация, которую никакая эволюция, никакое «накопление» в культуру не превратит. В особенности же еще и оттого, что в Америке практически не существует слоя населения, обыкновенно и накапливающего культуру, – интеллигенции, а то, что ее замещает, – intеllесtuаls – есть одновременно самая безграмотная и самая омерзительная часть общества.

Не берусь судить, что там было раньше (в конце концов, эта страна дала миру в прошлом немало выдающихся писателей и ученых), но то, что застал я, было ужасно. Мало того, что обозначенные выше особенности американской антикультуры присущи им в полной мере, а то и с избытком, но – помимо этих прелестей и уж совсем безо всякого оправдания – американским «интеллектуалам» присущи все пороки европейской интеллигенции: крайняя самовлюбленность, вера в свою «просветительскую» миссию, в свое право на привилегированное, элитарное положение.

И, конечно, левизна, причем самой что ни на есть примитивной разновидности. По крайней мере, у европейской интеллигенции за ее левизной, кроме своего «классового» интереса, стоят концепции с двухсотлетней историей общественных дебатов, революций и войн, а стало быть, с ними еще можно как-то спорить. У их американских коллег нет ничего, кроме голых эмоций, доходящих зато до истерики.

Какие уж там дебаты, лишь бы глаза не выцарапали: они ведь всегда – голос совести, а значит, их оппонент по определению – враг народа. Они – сострадают, а вы – черствы и безжалостны. Только вот сострадают они почему-то весьма избирательно, отчего у них всегда, по меткому выражению Оруэлла, некоторые животные равнее других.

Думаю, коммунистическая идеология никогда не смогла бы покорить США – просто потому, что она слишком сложна, слишком концептуальна и предполагает хотя бы какое-то знание истории. Это болезнь культуры, интеллекта, а ни того, ни другого просто нет в необходимом количестве, чтобы вызвать эпидемию. Зато, однажды установившись, тоталитарная система осталась бы там навеки в силу их чудовищного конформизма.

Опять-таки сказать, верят они в эти бредни или только прикидываются, столь же трудно, как сказать, верил ли Андропов в коммунизм. Исповедовать эту веру в сегодняшней Америке выгодно, а людям интеллектуальных профессий – просто необходимо для успеха в карьере. Ибо, сколько бы ни прикидывались наши утописты бунтарями, оппозиционерами, защитниками народных интересов, они уже давно стали истеблишментом, имеющим больше власти, чем правительство.

Общность интересов превратила их в лживую, наглую клику, вцепившуюся в свое положение и привилегии не хуже советской номенклатуры. И горе смельчаку, решившемуся отстаивать свое мнение вопреки воле этой интеллектуальной мафии.

Разумеется, говоря столь нелестные вещи об американском обществе, я вовсе не утверждаю, что таковы поголовно все американцы. Это достаточно большая страна с населением, весьма разнородным этнически, с большим количеством сравнительно недавних эмигрантов, сохранивших еще свою прошлую культуру. Да и среди коренных американцев можно найти иных людей.

Забавно, что европейские левые до сих пор не поняли, до какой степени их единомышленники подчинили себе Америку, и по инерции продолжают критиковать ее за то, чем она уже давно не является. В их воображении это всё еще страна ковбоев, «сыщиков-и-воров», «крутых парней», палящих во всё, что пошевелится, в то время как там еще с 60-х восторжествовали все их левые идейки в образовании, воспитании и социальном обеспечении, причем гораздо более, чем это удалось в старой консервативной Европе…

О Евросоюзе

До 1985 года левые в Европе и советские отдельно были против европейской интеграции. Европейские левые считали, что это очень усилит власть капитала: им будет труднее бороться с предпринимателями за права рабочих. И поэтому они считали европейскую интеграцию заговором предпринимателей.

Дело в том, что в послевоенные годы в очень многих странах Европы были введены социалистические преобразования, законодательство. Введено так называемое государство всеобщего благосостояния, введены социальные пособия и обеспечение. Вся эта идея очень быстро оказалась не более сложной, чем финансовая пирамида. Идея очень простая: чем больше новые поколения вносят вклада, тем больше мы можем обеспечить тех, кто уходит на пенсию, болеет и так далее. Это пирамида, рассчитанная на то, что приток новых как бы вкладчиков будет превышать количество тех, кто выбывает.

В реальной жизни всё оказалось не так. Продолжительность жизни очень быстро увеличилась, и сегодня у нас одного человека должны обеспечивать, по-моему, трое работающих, что уже никак не получается.

Скажем, Англия ввела бесплатную социальную медицину. Эта медицина мгновенно подорожала, поскольку количество людей, обращающихся за медпомощью, выросло драматически, а стоимость машин, новых препаратов всё время росла. Английские экономисты уже объяснили нам, что к 2040-му году весь бюджет Великобритании уйдет на медицину! Мы должны ее сокращать, а сокращать невозможно: нельзя сказать миллионам людей, которые платили налоги все эти годы, что они больше ничего за эти налоги не получат.

Это настолько непопулярно, что внутри демократического механизма эту задачу решить невозможно.

Таково же положение и с социальным обеспечением: чем дальше это идет, тем меньше государство в состоянии выплачивать, а процент валового продукта, который расходуется на социальные нужды, становится всё больше и больше.

Видя грядущую катастрофу, социалисты поняли: у них есть только один выход – им нужно захватить процесс европейской интеграции, возглавить его и через этот процесс регулировать происходящее, увековечив все те социальные обеспечения, которые они ввели. Другого выхода нет.

До того европейский процесс был чисто экономический. Это было экономическое содружество, в основном таможенное соглашение, позволявшее свободное передвижение работающих, капиталов и товаров через границы, не более. Захватившие этот процесс левые партии перевернули его вверх ногами, сделали из него государство.

Такой идеи не высказывалось. Она не стояла на повестке дня. Появилась она к концу 80-х годов. Горбачев очень быстро понял все выгоды, которые сулит ему такое новое формирование, и согласился с европейцами, с левыми партиями и запустил этот проект под названием «Общий европейский дом». При этом, конечно, он не добавлял, что этот дом будет социалистический. Западные лидеры об этом тоже умалчивали.

Начиная с этого момента идет процесс захвата европейского проекта левыми партиями. Он происходит очень быстро. Особого сопротивления никто не оказывает. Правые партии, которые я бы назвал не правыми, а, скорее, консервативными, понимают, что им тоже с этой проблемой предстоит что-то делать, как-то надо будет демонтировать социальные обеспечения, которые ни одна экономика себе позволить уже не может, и сделать это можно только через невыборный орган. Через национальный парламент это провести нельзя. Для этого должен быть невыборный орган, который может директировать, декларировать эти вещи.

Если вы внимательно посмотрите на Евросоюз, он – бледная копия Советского Союза, специально создававшаяся так, чтобы подойти совершенно точно под советские структуры. Например, как управляется Европейский союз? Двадцатью семью политкомиссарами, которых никто не выбирает, которые сами себя назначают и которых мы выгнать не можем. Как управлялся Советский Союз? Пятнадцатью политкомиссарами, которых тоже никто не выбирает и тоже никто выгнать не может.

В чем задача Советского Союза? Задача Советского Союза, объявляли нам еще в школе, состоит в том, чтобы создать новую историческую общность – советского человека. В чем задача Европейского союза? Как нам теперь говорят, создать новую историческую общность – европейцев. Национальные государства должны исчезнуть, мы должны забыть, что есть этнические различия – французы, итальянцы, греки, англичане… Мы все должны быть европейцами. Национализм в Европе преследуется. Это преступление.

Единственный орган, который избирается, – это Европейский парламент. Что же собой представляет Европейский парламент? Во-первых, это колоссальное учреждение. Это где-то полторы тысячи или чуть меньше депутатов из 27 стран. Полторы тысячи человек – это уже неработающий орган: никто не может всерьез обсуждать какие-то проблемы, если у тебя полторы тысячи человек. Тем более что заседают они не непрерывно, как нормальные национальные парламенты, а две недели в месяц. Я подсчитал, что отдельный член парламента имеет в году 6 минут, чтобы выступить в палате.

Притом, что в Европе, как мы знаем, десятки разных языков. Поэтому штат переводчиков в Европейском парламенте – это нечто необыкновенное, это тысяч 20 людей.

Зарплаты, которые они получают, фантастичны. Они не платят налогов: международные организации, служащие международных организаций налогов не платят. Помимо всего этого у них есть личные шоферы, секретари и еще по 100 тысяч евро в год на внепарламентскую деятельность. Это фантастический подкуп. Люди, которых вот таким образом выбрали, имеют невероятные, казалось бы, деньги, но очень маленькие политические возможности.

Более того, весь этот цыганский табор каждый месяц переезжает в новое место. Один месяц они в Страсбурге, потом собираются все эти секретари, шоферы, переводчики, и весь табор движется в Брюссель. Через месяц, позаседавши две недели в Брюсселе, опять все собирают свои манатки, своих секретарей, переводчиков и едут в Люксембург. Через месяц опять же всё заново собирают и перебираются назад в Страсбург. Один только переезд этого Европарламента с места на место стоит миллиарды евро, совершенно непонятно на что потраченные.

Вот что такое Европарламент. Конечно, никакой гарантии демократии он не обеспечивает. Европейский союз, отвечая на критику своих структур, признает: да, у нас есть дефицит демократии. Я очень люблю Европейский союз именно за то, что он ведет себя точно как описал Оруэлл. Фраза «дефицит демократии» – это абсолютно оруэлловская фраза. Не может быть дефицита демократии, так же, как нельзя быть немножко беременной. У тебя или есть демократия, или ее нет. Так вот, в европейской структуре ее нет.

А в то же время главный орган, «Политбюро» – Комиссия Европарламента – издает бесконечное количество директив, которые Европарламент не рассматривает. Сегодня каждому вновь вступившему члену Евросоюза нужно вводить ограничений и регулирований на 80 тысяч страниц. Вот сколько всего «натворила» эта Комиссия – 80 тысяч страниц.

Парламентарии в Польше, например, мне жаловались, что у них просто нет времени прочитать всё это. Требуется это одобрить и принять национальным законодательством, а просмотреть это – просто сил никаких нет: дается слишком мало времени.

То есть идет диктат. Регулирования эти очень часто связаны с теми или иными интересами крупных членов Евросоюза. В частности, сельское хозяйствоЕсть общая сельскохозяйственная политика, в результате которой сельское хозяйство во всех странах, кроме Франции, отмирает. Так устроено, что они не могут выжить. Наши фермы в Англии кончились на этом так же, как и рыбаки, кстати: там тоже квоты, рыбная политика сложная.

Детализация этих регулирований такова, что Госплан вам покажется детским садом. Там решается всё: какой формы должен быть банан, и, если банан не той формы, его продавать нельзя, какой формы должен быть огурец, какого размера должно быть яйцо. Яйцо меньшего размера, чем установила Еврокомиссия, яйцом не называется, и продавать его нельзя. И так далее. Это тысячи и тысячи регулирований. Это взбесившаяся, никем не контролируемая бюрократия, пожирающая миллиарды и миллиарды евро в год.

Систематически урезаются наши свободы, демократия исчезает, наш парламент, который мы выбираем, на 80% проштамповывает решения Брюсселя. Он уже не парламент, он уже своих решений не принимает – только то, что решили в Брюсселе. А тем временем происходит всё большее и большее нагнетание запретительных законов.

У нас, в Англии, например, отменили общественное празднование Рождества: это нельзя делать, будет обидно мусульманам. Английский национальный флаг, в отличие от британского, – это так же, как в Грузии крест Святого Георгия – красный крест на белом фоне. Так вот, этот флаг запретили публично показывать, поскольку это будет обидно мусульманам, будет им напоминать про крестовые походы. Притом сами мусульмане ничего не говорят. Недалеко от меня, за несколько кварталов, в пакистанской лавочке – там вполне правоверный мусульманин держит лавочку, продает товары – он отлично понимает, что такая постановка вопроса делается специально, чтоб поссорить его с местным населением, чтоб вызвать этническую вражду. И он, мусульманин, у себя в витрине выставил английский флаг, выставил, чтоб показать: это не я, ребята, я не против, пожалуйста, Рождество, флаги, я никаких претензий не имею. Это ваши левые идиоты, вот это они делают, а я ни при чем.

Идет нагнетание, им нужна эта вражда, им нужно, чтобы мы друг друга ненавидели, тогда им будет легче править.

Мне скажут: ваше сравнение системы Евросоюза с советской поверхностно, несерьезно. Все-таки Советский Союз был репрессивным тоталитарным государством, у него был ГУЛАГ. Да, ГУЛАГа пока в Европейском союзе нет, но структуры, которые способны развиться в ГУЛАГ, уже создаются.

Например, по решению соглашения в Ницце, стал создаваться так называемый Европол – европейская полиция. Что же этот Европол будет делать?

Во-первых, у него невероятная власть, у него дипломатический иммунитет. Можете себе это представить – полицейского с дипломатическим иммунитетом? Он может тебе что угодно сделать, а ты на него даже в суд подать не можешь.

Во-вторых, у них будет право, по договору в Ницце, экстрадировать людей из одной страны в другую. Без слушаний в суде этой страны! Теперь по требованию любой страны Европол может приехать, забрать тебя и отвезти в какую-нибудь Грецию, где на тебя заведено почему-то дело.

И в-третьих, по каким же, собственно, преступлениям Европол будет нас «пасти»? Оказывается, по 32-м видам преступлений, два из которых особенно интересны, потому что не являются преступлениями в уголовном кодексе никакой страны. Одно называется «расизм», а другое – «ксенофобия». Как определит Европа, что такое расизм и что такое ксенофобия, это предстоит нам увидеть, потому что ни то, ни другое юридическим понятием не является и являться не может. Это идеологические понятия, они все относительны, субъективны, и что нам в этом виде сделают – большой вопрос.

Само по себе меня это не удивляет. Ни одна утопия в мире не обходится без ГУЛАГа – поскольку она утопия, поскольку она не принимает во внимание особенностей человека. И Европа в этом смысле – не исключение. Будет европейский ГУЛАГ, будет. Я, может быть, до этого не доживу, но очень многие доживут. И это будет достаточно неприятно.

Но точно так же, как в свое время Советский Союз был обречен рухнуть, обречен и Европейский союз. И никуда он от этого не денется. Моя единственная надежда – что он не погребет под своими обломками всех нас, что, в общем, произойдет всё, как это в большой степени произошло в бывшем Советском Союзе.

В сегодняшнем мире полезно знать, что враг, зло не имеет национального или этнического лица. Гораздо важнее понимать, чтó есть враг, и понимать, что в сегодняшнем мире фронт проходит в умах людей, а не по государственным границам.