Октябрь 1993 года: Расстрел парламента и кризис российской интеллигенции

На модерации Отложенный

Распад советской политической системы и исчезновение Советского Союза в 1991 году не стали концом советского общества, серьезную часть которого составляла советская интеллигенция.

Представления об особой миссии интеллектуалов, об их избранности, о стоящей перед ними задаче спасать собой и своими трудами Россию органично вписались в общественную ситуацию конца 80-х годов. Рубеж 80–90-х годов стал самой высокой планкой для советской интеллигенции, которая активно участвовала в процессах общественно-политических преобразований, в формировании органов власти, в работе политических и общественных организаций.

Несколько лет вплоть до 1993 года именно интеллигенция принимала активное участие в судьбе России, пытаясь оправдать возложенную на нее историческую миссию по спасению страны.

В период революционной трансформации советского режима в режим начального развития капитализма советской интеллигенции пришлось переосмыслить либо совсем отказаться от многих идей, иллюзий и даже реальностей советского времени, пройдя нелегкий путь от потенциальных вершителей судеб страны до сервисного интеллектуального класса, обслуживающего интересы господствующих групп.

Таким образом, кризис советской интеллигенции был обусловлен тремя важными характеристиками этой социальной группы.

Во-первых, это личная нереализованность и осознание собственной неэффективности в сложившейся социально-экономической модели. Скорее всего, можно говорить и о перепроизводстве интеллигенции, и о несоответствии уровня подготовки интеллектуалов тем задачам, которые им приходилось в реальности решать.

Во-вторых, своеобразное мессианство, осознание своей избранности. Советская интеллигенция, выросшая и воспитанная на почти что мессианских русско-интеллигентских амбициях, особенно остро ощущала собственную нереализованность, отсутствие результативности в конкретной профессии в позднесоветское время.

В-третьих, политическая беспомощность, собственная организационная неэффективность и даже прямое пренебрежение необходимостью такой организации. Вера в истинность собственной позиции, обосновываемой вневременными моральными ценностями, делала советскую интеллигенцию неуязвимой для критики и абсолютно неприспособленной к конкуренции и взаимодействию.

Данные черты вкупе с особенностями позднесоветской организации политического пространства, отсутствием свободной конкурентной политико-партийной системы оказали огромное влияние на стратегии политического поведения большинства представителей этого общественного слоя. Эти стратегии во второй половине 80-х годов были связаны не столько с созданием новых форм взаимодействия и самоорганизации в политической сфере, сколько с использованием уже готовых институтов под лозунгом «возвращения» к истинному смыслу социализма и народовластия. Таким политическим институтом были Советы народных депутатов.

Система Советов, к середине 80-х годов казавшаяся полностью формальной, громоздкой и неуправляемой, в результате выборов конца 80-х начала наполняться живыми и инициативными людьми.

Советская система (система Советов в регионах, городах и районах) после 1988 года переживала невиданный ранее приток свежих и инициативных сил, надеющихся что-то сделать и изменить в своей стране и в своем населенном пункте. При этом сама система Советов, долгие годы хранившаяся в формальном и заорганизованном виде, наполняясь новым содержанием, неожиданно стала оживать и медленно видоизменяться, рождая претензии на реальное народное представительство. На переднем крае этого представительства была как раз советская интеллигенция.

Стоит отметить, что Верховный Совет лишь частично представлял интересы этой живой и разнородной системы, а в условиях нарастающего конфликта с Президентом РФ вообще перестал восприниматься как такой представитель.

В результате огромная масса советской интеллигенции (и не только интеллигенции), кинувшаяся самоорганизовываться, увидевшая в Советах готовую форму для этой самоорганизации, на ходу учившаяся эту форму использовать, оказалась совершенно не в фокусе разразившегося конфликта.

До 1993 года оставшаяся советская интеллигенция в большинстве своем идейно держалась русла либерализации, как в экономике, так и в политике, надеясь на быстрый позитивный эффект от принимаемых правительством мер. Дифференциация уже намечалась, но не была столь фатальной, какой она стала позже.

Точкой невозврата в этом кризисном процессе стали октябрьские события 1993 года в Москве.

Можно выделить, по крайней мере, пять стратегий советской/российской интеллигенции в период октябрьского кризиса.

Первая стратегия: «Традиционное мессианство до конца».

Это, прежде всего, активные защитники Белого дома, которые считали, что действия Ельцина — государственный переворот, хунта, трагедия и позор России.

Вторая стратегия: «Новая миссия».

Полная и безоговорочная поддержка действий Ельцина, включая расстрел Белого дома. В представлении Верховного Совета как негативного архаичного органа, задерживающего крайне необходимые для страны либеральные реформы, не дающего их проводить.

Третья стратегия: «Будь что будет».

Дезориентация, «все равно, кто кого победит», «нам-то какая разница?», «ну, довели ситуацию до стрельбы, это плохо, конечно, но ведь все хороши». Поиски ориентиров в морально-этических категориях.

Четвертая стратегия: «Что-то пошло не так».

Некоторое понимание, что происходит что-то чрезвычайное, важное, экстраординарное для истории страны. При этом «что-то» очень трудно определяется, вслух не произносится. Ельцин выглядит более «прогрессивным», чем Верховный Совет, а Верховный Совет, «родом из СССР», не слишком напоминает парламент.

Пятая стратегия: «Уход с политической арены».

Отказ от мессианских амбиций, атомизация и потеря интереса к происходящему, вызванные непониманием и отсутствием возможностей повлиять и что-то изменить.

Основная масса интеллигенции, оказавшись внутри трех последних стратегий, не принимала непосредственного участия в октябрьских событиях.

Суть этого финала заключалась в том, что советская система народного представительства к весне 1994 года была полностью свернута в России, как в центре, так и в регионах.

Советская интеллигенция вместе с советской системой политического представительства потеряла и свою только что найденную политическую роль, отвечающую основным ее характеристикам.

Набор возможных опций для интеллигенции в это время крайне сузился, по сути, превращая советскую интеллигенцию в противоречивый российский интеллектуальный класс, одновременно смиряющийся с ролью сервисной группы для власти номенклатуры и капитала и перманентно относительно безуспешно восстающий против этой роли.

Этот процесс продолжается вплоть до начала десятых годов XXI века, когда на политическую сцену довольно неожиданно выходит «креативный класс» как один из последних (по времени) аватаров российской интеллигенции.

Роман Евстифеев