Орские тайны... продолжение (гл Х,Х!,Х!!)

Продолжаю ставить главы из романа А. Чернышевой и А.Иванова "Орские тайны. Приятного чтения...

Александр Иванов

Александра Чернышева

Орские  тайны

(Авантюрно-приключенческий роман)

ОРСК

2013 год

Авторы считают своим долгом заявить, что все действующие лица и события, описанные в этой книге, являются вымышленными, а совпадения – не более, чем досадной случайностью.

     ...................................................................

       Елена Никитишна не спала всю ночь после загадоч­ного разговора с Куликовым и вообще чувствовала себя нездоровой. На вопрос мужа, что с ней приключилось, она отвечала уклончиво и ушла к себе в спальню. Здесь дала волю своим чувствам и нервно бегала по комнате из угла в угол. Уже начинало светать, а она все не могла прийти в себя. Одна картина мрачнее другой рисовалась ее воспаленному воображению, и все прошлое воскресало в памяти.

      Вспомнилось ей, как еще ребенком она жила в доме родителей. Отец имел торговлю в Саратове, и они жили в собственном доме. Мать баловала ее, любила, но отец имел крутой характер и часто бил их с матерью. Жизнь текла однообразно, уединенно. Ее посылали в школу, но успехов она не показала и с трудом выучилась писать и читать. Ког­да ей минуло шестнадцать лет, она была совсем развитой, полной и красивой девушкой. Отец сосватал ее за своего приятеля, чуть ли не втрое старше её, по роду своей деятельности имеющего торговлю с Аме­рикой. Правда у этого приятеля было престранное увлечение – он занимался, в свободное время, энтомологией, то есть ловил бабочек и составлял из них коллекции. Увлечение это все считали несообразным с его настоящим делом, за спиной порой хихикали над его чудачествами, но в глаза никто не осмеливался слова сказать. Елена совсем еще не понимала жизни и не только не любила будущего мужа, но даже пугалась его. Никто не спрашивал ни ее согласия, ни желания, и через месяц сыграли свадьбу. Старый муж был противен ей, и жизнь с ним сделалась для нее невыносимой. Тянулись тяжелые дни, месяцы, годы. Молодая женщина чувствовала облегчение только, когда муж уезжал в Америку, нослучалось это не так часто, как ей бы хотелось.

      В одну из таких долгих отлучек мужа она познакомилась с молодым,  красивым саратовским чиновником Субботиным. Они встречались в театре, потом на балу в купеческом собрании. Субботин не отходил от нее, они танцевали, болтали. Он просил позволения быть у ней с визитом. На другой день он приехал. С тех пор они стали часто видеться. Мало-помалу отношения их перешли в дружеские, но совершенно чистые, товарищеские. Обращение Субботина было самое утонченно-вежливое, предупредительное и почтительное. Однако в городе стали говорить о его по­сещениях «соломенной вдовы». Суровый отец запретил ей принимать Субботина. Это послужило началом роково­го конца. Они стали видеться тайно. Скоро Субботин стал пробираться к ней по ночам, через забор сада и по веревке подниматься на балкон. Отношения сами собой измени­лись, и она привязалась к молодому человеку всей душой. Возвратился муж. Свидания затруднились. Деспотизм и суровость мужа чувствовались ею еще тяжелее, чем пре­жде. Тогда она, по крайней мере, не знала иной лучшей жизни, не видела выхода, а теперь счастье казалось ей так близко.

      Опять потянулись долгие скучные месяцы. Однажды она получила записку от Субботина.

      «Постарайтесь выйти в час ночи к трем соснам в конце парка. Необходимо вас видеть».

      Они не виделись уже около месяца, и она беспокои­лась. Но почему записка такая лаконичная? Он не писал никогда так кратко и настойчиво. И почему он назначает сегодня ночью, когда завтра муж уезжает в Петербург, и они могли бы свободно видеться.

      В тот вечер было много дела с уборкой и приготовлениями к отъезду мужа. Только в двенадцатом часу все улеглись спать. Не легла одна она... Ее волновало предстоящее свидание и загадочная таинственность его. Ровно в час она заглянула в кабинет мужа. Он крепко спал. Тихонько вышла она в сад и пошла поспешно к трем соснам. Субботин был уже там.   Он пошел навстречу и крепко стиснул ее руку.

— Дорогая моя, я принес тебе свободу!

— Свободу? — изумилась она.

— Да, свободу. Другого выхода нет.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Слушай, Леля! Так жить, как ты живешь, невоз­можно больше.

— Ах, милый, но что же делать?!

— Я нашел исход.

— Какой?

— Сегодня ночью твой тиран исчезнет. Как и куда, я тебе не скажу. Ты завтра объявишь всем, что он уехал, как и собирался, в Петербург. Я начну хлопотать о переводе в Петербург. Ты скажешь после родителям, что получи­ла письмо от мужа, который зовет тебя в Петербург, и мы вместе уедем. Согласна?

     Елена вся дрожала и не могла ответить.

— Но, но что же с ним сделают, куда его денут?

— Это не мое и не твое дело. Нужно будет только за­платить за это пятьсот рублей. У тебя есть деньги?

— Друг мой, я не в силах.

— Тогда, Леля, мы расстанемся навеки! Так жить я больше не могу, я уеду в Петербург, а ты... Ты живи со сво­им стариком.

И он хотел идти.

— Постой, постой. Ради Бога, нельзя ли иначе как-ни­будь. Погоди, он уедет. Подумаем.

— Уже все готово, Леля. Через час Вертухай будет здесь. Это известный разбойник, бежавший из Сиби­ри; он был здесь пойман, но вчера скрылся из нашего ост­рога.

— Неужели ты подкупил его?

— Да... Ты можешь ничего не знать, только не помешай ему. Никаких следов не останется. Он заранее приготовил уже могилу на берегу Волги под тремя березами и стащит туда труп. Никто ничего не будет знать.

— Ах, такой ужасной ценой покупать себе счастье?!

– Как хочешь! Еще есть время отказаться. Решай.

Она зарыдала и, вся трясясь как в лихорадке, упала к нему на руки. Он понёс ее в беседку.

— Убийцы, убийцы, — шептала она. — Нет, нет, не хочу, не хочу, - и потеряла сознание.

      Она пришла в себя перед рассветом. Сад окутывал густой туман. Рядом никого не было.

 - Боже, где я, что со мной? – Елену сотрясал озноб.   Вспомнив, что муж должен сегодня утром ехать, она стремглав бросилась к дому. Сейчас она больше всего боялась, как бы не увидел её кто из прислуги. Тихо пробравшись на второй этаж, она осторожно заглянула в полуоткрытую дверь кабинета мужа и не увидела его на постели. Страх сковал её всю: «Ужель он пошёл в мою спальню? Что же тогда будет? Как я объясню ему своё отсутствие в неурочный час?» - пронеслось у неё в голове. На негнущихся ногах, с сильно бьющимся сердцем, Елена прокралась к своей спальне, с опаской открыла дверь – в спальне никого не было. «Слава Богу!» - с облегчением вздохнула она. Быстро стянула с себя мокрое от росы платье и юркнула под одеяло. Это последнее, что она запомнила. Нервное потрясение и холодная ночь, проведённая в беседке, сказались на её здоровье. Уже через полчаса она металась в горячечном бреду.

      Елена Никитишна поправлялась быстро. Молодой, сильный, здоровый организм взял верх над болезнью, и вскоре она могла уже ходить. Первым визитом ее был ка­бинет мужа. Чемоданы, приготовленные к поездке, пла­тье, вещи — все исчезло. Очень может быть, что, в самом деле, он уехал с первым пароходом. Может быть, он узнал о её ночных похождениях, рассердился на неё за это, и потому уехал не попрощавшись, а теперь ещё и не пишет ей. О! Если бы это оправдалось! С какой радостью встретила бы она его сейчас!

      Но он не возвращался. Однажды Субботин пришел ве­селый, довольный.

– Я устроил перевод в Петербург, – сообщил он.

– Что вы! А мой муж?

— Мы его там поищем. Кстати, я послал вам письмо от его имени. Будто он вам приказывает ехать к нему. Пока­жите это письмо родителям, знакомым и собирайтесь. Там мы постараемся узнать, что с ним случилось.

      Она в тот же день получила по почте письмо и решила ехать. У мужа оказалось состояние около ста тысяч. Елена с Субботиным устроили все дела и уехали в Петербург, не возбу­див никакого подозрения. Здесь на первых порах они поселились в хорошем отеле. Субботин целыми днями хлопотал, устраивал и разыскивал мужа. Наконец, месяца через два, он приносит ей газету, в которой описывается гибель атлантического корабля с пассажирами. В числе пассажиров упоминался и ее муж. Она была поражена и в то же время страшно обрадовалась. Точно у ней камень свалился с души! Значит, действительно, он уехал тогда! Немедленно они выдали доверенность адвокату и послали его в Марсель достать свидетельство о смерти мужа и затем в Саратов, для ввода во владение на правах вдовы. Через полгода все было готово. Некоторое затруднение встре­тилось в Марселе, где никто не мог подтвердить присутс­твие русского в числе пассажиров погибшего корабля, но с деньгами удалось устранить это препятствие, и все бумаги были получены.

       Теперь Елена Никитишна — формальная вдова, с со­лидным приданым, готовилась сочетаться законными узами брака с давно любимым человеком. Она готовила уже приданое. Купила хорошенький особнячок у заставы. Был назначен уже день свадьбы, как вдруг Субботин захво­рал. Простая простуда осложнилась воспалением легких, и больной через несколько дней скончался, не приходя в сознание. Новое горе поразило Елену Никитишну. Похо­ронив Субботина, она осталась одна на всём белом свете. Родители её скончались один за другим ещё несколько месяцев назад, оставив ей немалое состояние.

      Елена Ни­китишна была близка к отчаянию, несмотря на довольно крупное состояние и вполне независимое положение. Как-то однажды, на ежегодной ярмарке, куда она пришла больше из любопытства, чтобы подновить коллекцию своих драгоценностей, она случайно познакомилась с купцом из южноуральского городка Орска, веселым и обаятельным Иваном Канфером, и последний стал у нее бывать. Вместе с ним она выезжала, появлялась на гу­ляньях, в общественных собраниях. Елена Никитишна, которой только что минуло тридцать лет, была, безусловно, красива, высока, стройна и привлекательна. Пережитое горе, хотя и оставило свои следы в виде нескольких мор­щин на лбу и пары седых волос, но следы эти сглажива­лись постепенно.

      В один прекрасный день, Иван Агапович, уговорил хорошенькую вдовушку поехать в гости в Орск. Елена Никитишна некоторое время колебалась. Потом согласилась, вспомнив о приятельнице, проживавшей в Оренбурге, с которой она состояла в переписке. Иван Агапович сопровождал ее в поездке в Оренбург, где она остановилась у приятельницы. Сам Канфер отправился в Орск по делам. Вернувшись в Оренбург после недельной отлучки и увидев, как Елена Никитишна обрадовалась его приезду, приступил прямо к делу.

— Елена Никитишна, хотите выйти за меня замуж?

Она приняла это за шутку.

— Право, Иван Агапович, это так неожиданно...

— Полноте, Елена Никитишна, чего там неожиданно! Неужели вам никогда это не приходило в голову?

— Может, и приходило, только...

— Ну, вот и отвечайте! Я не уйду отсюда, пока вы не скажете «да»...

Он встал на колени, взял ее руки и смотрел в глаза...

Она как-то невольно произнесла «да».

Все это воскресло теперь в памяти Елены Никитишны, когда она металась ночью по комнате...

— Боже мой! Что бы это могло быть? Что это за чело­век Куликов?! Что значат его намеки?

      Куликов и Костыльков вышли от Канферов вместе далеко за полночь. Свет газовых фонарей едва пробивался через завесу предутреннего тумана.

На улицах подморозило и идти по замёрзшим кочкам и колдобинам было сущим наказанием. Ни погода, ни дорога не располагали к разговору, так как оба путника прилагали немалые усилия, чтобы не грохнуться со всего маха на примороженную дорогу. Так, поминутно чертыхаясь, они добрели до чайной купца 2-й гильдии Шагиахметова. Сквозь ставни пробивался неяркий свет.

 - А не зайти ли нам в чайхану? – первым подал голос Куликов.

 - Отчего ж, можно и зайти, если пустят, - ответил Костыльков.

Они подошли к дверям и одновременно застучали в неё. В ответ – тишина. Подождав немного времени, они снова принялись стучать в дверь.

 - У, шайтан! – послышалось за дверью. – Кого носит в такое время?

 - Открывай, чёртов татарин, а не то разнесём твою чайхану по брёвнышку, - закричал Куликов.

      Загремели засовы, задвижки, дверь приоткрылась, из неё высунулась голова самого Шагиахметова. Лицо рассерженное, в руках дубинка, которой он, видимо, пытался расправиться с наглецами. Но, увидев, кто перед ним стоит, хозяин чайной сразу переменился в лице. Теперь на нём появилась сладенькая улыбка. Он отбросил дубинку и радушно раскинув руки, стал приглашать обоих войти.

 - Какие гость, да в такую рань! По всему видать, хорошая была вечеринка у Литвака.

 - А вот и не угадал! – весело откликнулся Куликов. – От Канферов мы могли бы и в мой кабачок пойти, но далековато и такая дорога, что по темну можно и ноги переломать. А тут видим свет у тебя. Организуй нам чайку горячего, не в службу, а в дружбу. Посидим у тебя, пока не рассветёт.

 - Канешно, канешно, - расплылся в улыбке купец.

      Куликов и Костыльков выбрали столик в самом углу и вскоре им принесли чай в большом, пузатом, фарфоровом чайнике, пиалы и сладости.

 - Спасибо, - коротко поблагодарил Костыльков

      Шагиахметов поклонился и отошёл от них.

      С удовольствием прихлёбывая горячий, душистый чай, они молча разглядывали друг друга, не решаясь заговорить. Первым всё же не выдержал Куликов.

 - Признаться, сударь, я был немало удивлён, увидев вас. Ведь, насколько я помню по Воронежу, вы были совсем в другом обличии. Позвольте спросить, каким ветром вас, сиятельного гранда, из посольского поезда Испании, занесло в эту Тьмутаракань?

 - Тоже и я могу у вас спросить. Почему вы здесь в роли содержателя захудалого кабачка, тогда как я помню вас весьма уважаемым представителем городской власти, наделённого широкими полномочиями?

Куликов рассмеялся.

 - Если мы будем так осторожны в нашем разговоре, то нам и до рассвета не объясниться.

 - Что ж, извольте, я готов начать первым.

      Вот что поведал Куликов о себе. Он появился в Орске около полутора лет назад, неотступно следуя по следам Елены Канфер, бывшей жены Онуфрия Крука, который доводился ему, Куликову, дядей. Дядя жил с женой в Саратове, а он в Воронеже. Виделись они друг с другом редко, обменивались письмами и того реже. Дядя был не особенно общительным человеком. Когда он, будучи уже в годах, женился на молоденькой Елене, многие родственники, и в том числе Куликов, подумали: «До добра этот брак не доведёт». Так и случилось. Не прошло и года, со дня его женитьбы, как Елена стала гулять от мужа. Стоило ему уехать из дому на длительный срок, к ней во всякое время, без стиснения, приходил некий Субботин. Так продолжалось довольно длительное время, а потом его дядя пропал. Якобы, в газетах было написано, что он утонул, возвращаясь из Америки на пароходе. Но почему-то никто не знал, когда он туда отправился. А Елена, вскорости, собралась замуж выходить за Субботина, но накануне свадьбы её жених внезапно умирает. Сама Елена тоже исчезает из Саратова в неизвестном направлении. Всё это ему, Куликову, показалось подозрительным и он решил сам разобраться во всём. Оставив все свои дела на управляющего, он пустился по следам Елены, которые и привели его в Орск.

      Теперь Куликов намеревается выведать всю правду о том, что случилось с его дядей там, в Саратове. И он подозревает, что Елена как-то во всей этой тёмной, подозрительной истории замешана. Недаром она смертельно перепугалась, узнав о том, что он знает её бывшего мужа.

      Закончив своё повествование, Куликов тяжко вздохнул:

 - Вот и вся моя история, - сказал он. – Мне уже самому в тягость моё теперешнее положение. Давно бы уже всё бросил и вернулся к своей прежней жизни. Там ведь, в Воронеже, и дела мои стали идти хуже. Конечно, без хозяйского-то глаза. Но хочется всё же узнать правду. Обидно, дядя обладал таким несметным богатством и всё это досталось Елене. А имеет ли она право на это?    Вот в чём вопрос. Ну, а что же вы? – обратился он к Костылькову.

 - Моя история, - начал Костыльков, - не так загадочна, как ваша и уже совсем не трагична. Я, по складу своего авантюрного характера, согласился выполнить просьбу одного Бразильского богача, а именно, найти в этом городе поэму Тараса Шевченко «Рушник». Блажь у него такая, вынь и положь ему эту поэму. Я живу здесь больше полугода и ни на шаг не продвинулся в своих поисках. Всё так туманно, никто ничего не знает, многие даже сомневаются, была ли эта поэма на самом деле? К тому же я не могу обнаруживать своей крайней заинтересованности в этом деле. Моя жизнь здесь на постое у этой неопрятной, омерзительной женщины Кубышки осточертела во как! – Костыльков чиркнул ладонью по своему горлу.

 - Если до конца учебного года я ничего не добьюсь, уеду отсюда, какое там уеду! – Убегу без оглядки.

 - Н-да-а! – протянул Куликов. – Тут я вам не помощник, как, впрочем, и вы мне. Что ж, останемся друзьями. Будем хранить от всех наши тайные устремления и да поможет нам Бог!

 - Во всём с вами согласен, - Костыльков встал и протянул руку Куликову.

      Тот с жаром пожал её.

      Тем временем в чайхане открыли ставни и серенький рассвет едва пробился через давно немытые окна.

Куликов и Костыльков поблагодарили Шагиахметова за вкусный чай, расплатились и вышли на улицу. Куликов вдруг обратился к Костылькову с вопросом, казалось бы совсем несообразным их предыдущему разговору:

 - А вот скажите, любезный Матвей Дормидонтович, что вы скажете о могильщике Упырёве? Что он за человек?

      Костыльков с удивлением воззрился на него.

– Почему вы спросили о нем?

– Загадочная личность в городе. То и дело ходит ко мне в «Орский кабачок», напивается исправно, а узнать о нем я ничего не могу… Всех знаю, а его, получается – нет. Может вы, что-нибудь слышали о его делах и привычках?

 - Право, я об этом как-то и не задумывался. Ничего не могу сказать, кроме того, что для меня он пренеприятнейший типус. И кроме чувства омерзения во мне ничего не вызывает.

– Боюсь, что типус этот еще себя покажет - как-то скороговоркой проговорил Куликов, отводя глаза в сторону.

      Костыльков на это неопределённо пожал плечами.

 - Что ж, пора и по домам, - сказал он.

      Они попрощались и разошлись каждый своей дорогой.

      Шагая по улице, Куликов размышлял о том, кто же этот Упырёв на самом деле? Почему при встрече с ним ему всегда становится как-то не по себе. В этом угрюмом, тупом, спившемся мужике порой проскальзывало что-то мучительно знакомое. Куликов силился вспомнить, кого он в эти моменты ему напоминает и не мог. Какая-то, всё объясняющая мысль, постоянно ускользала, не успев определиться окончательно.

      Прошёл месяц после того, как Василий Шубенко проигрался вдрызг, а его сыновья перенесли унижение, какому они никогда ранее не подвергались. Братья кипели, наливались злобой и искали случая расквитаться с обидчиком. Особенно переживал Афанасий. Стоило ему только вспомнить презрительный взгляд Елизаветы, как во рту появлялась сухость, нечем становилось дышать, в груди щемило. С силой сжимая кулаки, он исступлённо, горячечно шептал: «Ну, Лизавета Карповна! Недолго Вам измываться надо мною!». С того дня Афанасий незаметно, неотступно следил за Лизой. Ждал удобного момента и дождался. Лиза с подругами, жившими в соседних домах, возвращалась с катания на горках. Весёлой гурьбой, волоча за собой санки, девушки влились в свой проулок и рассыпались по домам. Лиза остановилась у своих ворот. Сумерки густо окутывали город. На небе зажглись звёзды. Лиза запрокинула голову и зачарованно глядела на мерцающие в чистом небе крупные звёзды. В душе её, может впервые, вдруг искоркой вспыхнула жалость к Афанасию Шубенко. Ей даже захотелось, чтобы он вот сей же час предстал перед ней и говорил бы, говорил о своей любви. Она непроизвольно вздохнула и тут услышала за спиной хруст снега. Но обернуться не успела. Кто-то обхватил одной рукой её шею, крепко сдавил, а другой рукой заталкивал ей в рот тряпку, пахнувшую табаком. От испуга Лиза потеряла сознание и уже не видела и не слышала, как неизвестный тать перекинул её тело через плечо и быстрыми шагами нырнул в соседний проулок.

      Очнулась Лиза в полной темноте. Она сидела на каменном полу и спиной опиралась на каменную стену. Руки её были связаны. На одной ноге крепко затянута петля верёвки, другой конец которой уходил в темь. Лиза открыла рот, чтобы закричать, но из горла вырвался только свистящий крик. Жуткий страх сковал её всю. Некоторое время она пребывала в полном оцепенении, ни в силах пошевельнуться. Мысли бешенным галопом метались в её голове, вызывая тошнотворную боль то в висках, то в затылке.

      «Где я?! Как сюда попала?! Что со мною будет?! Господи, Боже наш, спаси меня и помилуй! Не дай погибнуть душе моей без покаяния!». Через некоторое время она мысленно обращалась к отцу: «Батюшка, милый, где ты?! Спаси меня, я умираю от страха! Кто же это сотворил со мной? Чего он хочет?».

      Она неловко двинула ногой, что-то металлически заскребло по камню. Наклонившись, она пошарила в темноте перед собой связанными руками и наткнулась на кружку. Схватив кружку, она изловчилась поднести её к губам. В пересохший рот потекла восхитительная холодная вода. Она не только утолила жажду, но и заставила думать более связно о своём положении. «Скорей всего, - думала она, - за меня хотят получить выкуп. Если бы хотели убить, то уже убили бы. Значит надо собраться с духом и ждать». Лиза потянула верёвку, привязанную к ноге, и убедилась, что где-то в стороне она закреплена. Лиза ещё пошарила вокруг себя и наткнулась на краюху хлеба. Слёзы радости брызнули из глаз. Как дикарка рвала она зубами эту зачерствелую краюху и, почти не прожёвывая, глотала, запивая водой. Утолив голод и жажду, Лиза откинулась спиной на каменную стену. Глаза безуспешно искали в кромешной тьме хотя бы пятнышко света. Ни-че-го! Где-то со свода подземелья капала вода. Кап, кап, кап. Этот звук сверлил мозг и не давал покоя. Постепенно могильная темнота опять стала сковывать её непреодолимым страхом. Почему-то ей уже не казалось, что похитили её ради выкупа. Ей стало мерещиться, что вот сейчас из темноты выйдет чудовище и сожрёт её, не оставив косточек. Сердце бешено заколотилось, в голове зашумело, , сознание путалось. Тело Лизы тяжело соскользнуло на пол. Голова ударилась о каменный пол и она погрузилась в глубокий обморок.

      Прошло немало времени, прежде чем Лиза пришла в себя. Холодная сырость подземелья пронизала всё её тело. Она тряслась, как в ознобе. С трудом поднявшись на ноги, опираясь руками о стену, она сделала несколько шагов в одну сторону, потом в другую, пытаясь как-то согреться. Так она ходила взад-вперёд, пока не обессилела. Опустившись на пол, прислонилась к стене спиной и неожиданно для самой себя задремала.

      Проснулась она внезапно, ей почудились шаги в подземелье. Вытянув шею, она стала напряжённо прислушиваться. Действительно, издалека послышались шаркающие шаги, по соседней пещере заметались скупые блики света. Там происходила какая-то возня. Вдруг в проёме она увидела, как чья-то рука повесила фонарь на стену. Немного погодя послышались скребущие звуки о камень. И тут она увидела, как ей показалось, в свете фонаря могильщика Арсения Упырёва. Открыла было рот, чтобы закричать, но слова застряли в горле. Застывшими от ужаса глазами она наблюдала, как Упырёв за ноги втащил в пещеру тело женщины и небрежно бросил его в угол. Потом вытащил огромный нож, лезвие зловеще сверкнуло в свете фонаря, и хладнокровно, одним махом отсёк женщине голову. В глазах у Лизы всё помутилось и она без звука впала в беспамятство. Это её и спасло.