Конструируя хасидский мир

The Chosen
Режиссер Джереми Каган
1981

«“Избранные” выбрали меня», — вспоминает режиссер Джереми Пол Каган, говоря о своем главном фильме. О картине, сделавшей автору имя у самой широкой публики, несмотря на то, что в основе ее — очень еврейский сюжет, а нееврейских персонажей там нет совсем.

Назначенные судьбой

«Нижняя челюсть и скулы были твердо очерчены, нос прямой и острый, полные губы выступали ступенькой из‑под носа, образуя широкий рот, — описывает одного из своих героев Хаим Поток, автор романа, по которому снят фильм. — Его глаза были темно‑голубыми, кустики волос на подбородке, скулах и верхней губе, а также коротко остриженная голова и развевающиеся пейсы отливали цветом песка — в отличие от моих, черных, волос. Он шел разболтанной походкой, сплошные руки‑ноги, переговариваясь на идише со своим товарищем по команде и в упор меня не замечая. Я подумал тогда, что до чего же противен этот его хасидский дух превосходства и как же приятно будет обыграть сегодня его и его команду».

Рассказ ведется от имени 15‑летнего Рувена Мальтера, ученика ешивы в Уильямсбурге и сына профессора Давида Мальтера, талмудиста и сиониста. Тот, о ком говорит Рувен, — Дэнни Сандерс, ученик другой ешивы, сын реб Ицхака Сандерса, цадика, раввина любавичской общины. Дело происходит в Бруклине в 1944 году. За океаном идет война, которая скоро закончится, и мы увидим толпу на Таймс‑сквер, словно с фотографии Альфреда Айзенштадта. А пока мы застаем юношей перед бейсбольным матчем: одна ешива против другой. Матч едва не закончится трагедией, но все обойдется. Главное — матч сведет Рувена с Дэнни, как будто ради этого все и задумано. Не случайно режиссер, говоря об идее фильма, использует не официальное название — The Chosen, а идишское башерт — «неизбежный», «предназначенный судьбой».

В этом фильме вопросов больше, чем ответов, и даже название вызывает сомнения. В русском переводе книга Хаима Потока Choosen имеет название «Избранник». И понятно, что речь идет об одном из мальчиков — о гениальном Дэнни, избранном в том числе для того, чтобы, не отказываясь от веры, прервать семейную традицию — не стать раввином, как отец, и дед, и прадед, а решиться на новый путь.

Но The Chosen — это и «Избранные». Так назвали в переводной версии фильм, и, прочитав откровения режиссера, понимаешь, что это логично. «Она/он — твой башерт, твоя родственная душа, — объясняет Джереми Каган. — Твоя судьба. В Торе неоднократно говорится, что Б‑г поставил перед нами добро и зло, и мы должны выбирать добро. Но некоторые вещи — башерт — выбраны для нас». Комментарий режиссера подводит нас к тому, что мальчики избраны, созданы друг для друга, — и в итоге их встреча, их доверительная дружба оказывается судьбоносной для всех.

Барри Миллер (слева) и Робби Бенсон (второй справа) на съемках фильма «Избранные»

«Хасиды были открыты для нас»

Роман вышел в Нью‑Йорке в 1967 году и 39 недель держался в списке бестселлеров The New York Times, получив номинацию на Национальную книжную премию. Совокупный тираж романа в разных странах превысил 3 млн. И через 12 лет после выхода в свет возникла идея снять по роману фильм.

«Премьера была объявлена на специальном гала‑показе в Radio City Music Hall в Лос‑Анджелесе, посвященном 33‑й годовщине Государства Израиль, — вспоминал Джереми Каган в статье, опубликованной forward.com год назад, к 40‑летию “Избранных”. — К нашему удивлению, две студии изъявили желание заниматься прокатом. Но неделю спустя они передумали — подсчитали, что евреев, которые ходят в кино, недостаточно, чтобы оправдать затраты на рекламу и пиар».

Можно было предположить, что неевреи на «Избранных» не пойдут. Сопоставление разных взглядов на еврейство, но взглядов не извне, а изнутри. Различие между хасидскими раввинами и реформистскими, их разное отношение к рождавшемуся на их глазах Израилю — страстное неприятие ребе Ицхаком, верившим, что еврейское государство может быть создано только с приходом Мессии, на фоне сионистских устремлений профессора Мальтера — вряд ли все это могло увлечь не заинтересованную кровно публику.

Но случилось иначе. Не только награды Международного кинофестиваля в Монреале заставили прокатчиков передумать. Картину обнаружила на фестивале скромная дистрибьюторская компания, взялась за нее и, показав фильм в Нью‑Йорке и Лос‑Анджелесе, получила отличные отзывы.

А следом одумалась 20th Century Fox.

Наверняка их привлекли имена двух абсолютных звезд, сыгравших в фильме отцов главных героев, — Максимилиана Шелла и Рода Стайгера. А тех привели продюсеры Эди и Эли Ландау, успевшие поработать с каждым. Стайгера, благодаря Ландау, снял в «Ростовщике» еще в 1964 году Сидни Люмет . А Шелла в 1975‑м пригласил в спродюсированный ими фильм «Человеке в стеклянной будке» Артур Хиллер . Обе эти картины не просто удались, но внесли вклад в борьбу с антисемитизмом в Штатах — а он был ощутим, особенно в 1960‑х, когда братья Ландау начинали снимать. Эстеты, не чуждые экспериментов,они экранизировали абсурдистского «Носорога» Ионеско и «Галилея» Брехта, — Эли и Эди Ландау были одержимы идеей показать на экране еврейский мир. Даже Галилея у них играл родившийся в Палестине Хаим Тополь.

Сценарий «Избранных» тоже нашли братья Ландау. За два с половиной года до этого Каган уже читал его, но не оценил. Но тут агент сообщил, что Ландау жаждут видеть его режиссером, и упомянул Стайгера с Шеллом. Режиссер, у которого за плечами было всего два полных метра, не мог не отреагировать. И, познакомившись с текстом, сделал единственно разумный шаг — прочитал роман. Дальше Каган получил от продюсеров карт‑бланш на переработку сценария в соответствии с книгой. И попытался узнать все о мире хасидов, чтобы честно его показать.

«Хаим Поток знал любавичских лидеров, — пишет Каган, — и, в отличие от других хасидских общин, которые слышали о книге и потенциальном фильме и не одобряли то и другое, любавичские хасиды под руководством ребе Менахема‑Мендла Шнеерсона были открыты для нас». Хасидская среда воссоздана с такой нежностью, что становится понятно: конструируя ее, режиссер, происходивший «из совершенно другого еврейского мира», этот новый для него мир присвоил, сделал своим.

Слишком еврейская для кино

Если Барри Миллера на роль Рувена нашли сразу, то поиск актера на роль блестящего Дэнни был бесконечным, и Робби Бенсон нашелся сам — явился и умолил его взять. О чем впоследствии никто не пожалел.

Робби тоже оказался евреем. Режиссер вспоминает, что, когда Робби захотел провести время в хасидской общине, любавичские хасиды впустили его: «Мы все учились. Как сказал Мартин Бубер, “вся жизнь — это встречи”».

Встречи, надо сказать, были не всегда приятными. Во время первого же съемочного дня едва не побили массовку. В перерыве молодые актеры, игравшие учеников хасидской ешивы, в полном облачении отправились перекусить. Съемки проходили не в еврейском районе, и подростки, заметившие хасидов, стали над ними издеваться, чуть не дошло до драки. Пришлось возвращаться, срывая на ходу пейсы и оправдываясь: «Мы актеры». А ведь это был Бруклин, и не 1944‑й, а 1980 год.

Вообще было много шансов, что фильм не получится таким, каким был задуман. А тогда лучше бы его было и не начинать. Продюсеры, например, хотели, чтобы снималось все в Канаде, где дешевле. Но режиссер настаивал на Бруклине, и «городские власти, узнав, чтó за фильм мы снимаем — о терпимости, вере и дружбе, фильм, отражающий дух Нью‑Йорка, — предоставили продюсерам финансовые льготы». Когда деньги кончились, кто‑то навел Кагана на некоего Мешулама Риклиса, богатого бизнесмена, который интересовался кино. И Риклис вложился в фильм. Джереми Каган не сомневается, что Б‑г помог.

Род Стайгер хотел сыграть своего Ицхака похожим на раввинов, виденных им в Израиле, — авторитарных, воинствующе нетерпимых. Но Поток написал реб Сандерса другим. «В молодости он потерял свою семью в погроме, — объяснял ему режиссер, — вывез свою общину из репрессивной России в Уильямсбург. Да, он был их лидером, но он не был их судьей; он был там, чтобы помогать, направлять, заботиться, давать советы и вдохновлять…» И Род Стайгер смирился.

Лишь с одной сценой продюсеры в итоге не согласились — и при монтаже Кагану пришлось ее вырезать. Это кадры, где Дэнни впервые приводит друга в свою синагогу и молящиеся целуют Тору. Несколько секунд. Ландау назвали эту сцену «слишком еврейской». Что даже забавно — то же можно сказать и про всех «Избранных». Какой‑то еврей, посмотрев кино, заявил режиссеру, что «фильм плох для евреев, потому что выделяет нас».

Но, может быть, этим как раз фильм и хорош.