Имитация левого курса

После бурного развития в 2011-2012 гг. российская общественная жизнь вернулась к своему привычному вялому течению. Наверное, не я один ощущаю тоску по динамичной напряженности прошлого года, когда ход истории ощущался буквально физически. Однако, если присмотреться внимательнее, становится ясно, что сонного спокойствия, которым под брендом «стабильности» торговал путинский режим все прошлое десятилетие, больше нет. Вероятнее всего, оно уже никогда не восстановится.

Волна протестного движения на какое-то время спала, но произведенные ею эффекты продолжают сказываться. Пожалуй, самыми заметными политическими событиями стали изгнания из Государственной Думы четырех единороссов и начавшаяся чистка Совета Федерации. Этот исход совершается на фоне бесконечных скандалов в партии власти. То выяснится, что Вячеслав Володин и Олег Морозов приостанавливают членство в «Единой России», то десятки региональных единороссов покидают свою партийную alma mater .

В отличие от многих комментаторов этих событий, я убежден: все это не просто проявление PR-компании, проводимой высшей властью. Реальные причины происходящего глубже. Если кто-то полагает, что можно взять нескольких единороссов и бросить их на растерзание разъяренной публике по ту сторону телевизионной камеры, он жестоко ошибается. Этого сделать нельзя. Не только потому, что политический выигрыш борцов с коррупцией будет меньше потерь от дискредитации власти в целом. Самое главное «нельзя» заключается здесь в самой природе мандата депутата Государственной Думы РФ.

А этот мандат был до недавних пор самой убедительной (и чуть ли не единственной) гарантией неприкосновенности собственности. Этот институт возник в самом начале путинской эпохи. Тогда в обмен на персональную лояльность президенту, представителям элиты стали выдавать ярлыки в виде почетных думских титулов. На этой основе и возникла пресловутая вертикаль власти. Любой олигарх, оставшийся без подобного ярлыка, мог и рано или поздно становился жертвой рейдерской атаки, в которой принимали участие многие его коллеги по цеху. Но депутатский мандат (или сенаторское кресло) от партии власти означали, что все, нажитое его владельцем, теперь признано священной и неприкосновенной частной собственностью. Канцелярией, выписывающей эти ярлыки, стала всероссийская политическая партия «Единая Россия». В целом, это была неплохая сделка. Верховная власть получала лояльность и даже искреннюю поддержку от класса собственников. А те в свою очередь могли пользоваться всей мощью государственного аппарата для увеличения своих доходов в обмен на сущий пустяк, вроде портрета правителя в кабинете.

Во всей этой истории был только один минус. Механизм раздачи ярлыков никак не учитывал внутренних противоречий в стремительно феодализирующейся элите. С течением времени эта лишенная гибкости и динамизма система стала подвергаться эрозии. Противоречия накапливались. Особенно обострил ситуацию мировой кризис. В какой-то момент выяснилось, что все многообразие внутриэлитных противоречий оформляется в две неформальные коалиции, у каждой из которых было свое видение будущего страны. В соответствии с неписанными правилами путинской политической системы, эти коалиции оказались сориентированы на двух формальных политических лидеров. Как и любой кризис феодальной системы, противостояние внутри элиты приобрело характер династического вопроса. Никаких серьезных идеологических или стратегических разногласий между сторонниками второго срока Медведева и возвращения в Кремль Путина не было. Были лишь какие-то неясные имиджевые оттенки.

Более того, ожидавшегося многими конфликта между башнями Кремля так и не случилось. Все ограничилось дворцовыми интригами. Однако после рокового съезда «Единой России» 24 сентября 2011 г. напряжение прорвалось вовне. Глухое недовольство сделанным правящей кликой выбором проявилось в публичной критике, с которой выступил целый ряд видных представителей правящего класса – Глеб Павловский, Анатолий Чубайс, Алексей Кудрин, Александр Мамут, Михаил Прохоров и т.д. Не только в традиционно оппозиционных, но и в прежде лояльных либеральных медиа, в популярных блогах общественных деятелей началась кампания прямых нападок на власть. Уже к декабрьским выборам 2011 г. режим подошел серьезно ослабленным и дискредитированным. А массовые, но уже привычные россиянам по прошлым выборам фальсификации итогов голосования, неожиданно взорвали прежде сонное и равнодушное ко всему общество.

Зимой 2011-12 гг. на улицах и площадях Москвы билась в конвульсиях медведевщина. Так и не оформившаяся доктрина плавного преобразования России сверху, руками правящего истеблишмента. Преобразования, направленного на увеличение плюрализма элит (но вовсе не на расширение участия в процессе принятия решений большинства народа). Возвращение Путина на президентский пост стало операцией по ампутации существенной части социальной базы сложившегося в стране режима.

Правда, очень быстро выяснилось, что уличный протест, начавшись с элитарной фронды, быстро обретает собственное лицо, не связанное с элитой. Массовые мобилизации продолжались и после того, как наверху был достигнут консенсус и прошли президентские выборы. Программа и лозунги движения стали эволюционировать влево, что выразилось в демонстрациях 6 мая, 12 июня и 15 сентября. Но с точки зрения администрации, корни проблемы были во многом в том, что была утрачена лояльность либерального фланга истеблишмента.

Чтобы понять, что произошло дальше, стоит обратиться к истории вокруг «закона Димы Яковлева». Беспомощная аргументация кремлевских пропагандистов насчет защиты интересов российских детей и борьбы за детство в России может быть, разумеется, оставлена без внимания. Но не менее поверхностным выглядит объяснение логики этой законодательной эволюции стремлением российских властей дать «ассиметричный ответ» на закон Магницкого, принятый Конгрессом США. Если средний российский элитарий всерьез проигрывает, если ему запрещают въезд в метрополию, то что потеряет американский чиновник от того, что в российских детдомах будет больше сирот?

Логику антимагницкого закона будет проще понять, если предположить, что его адресатом были не американские сенаторы и бюрократы, а представители отечественного правящего класса. Заставив их персонально подписаться под одиозным законом и поучаствовать в антиамериканской PR-кампании, кремлевская администрация повязала их круговой порукой. Она вынудила представителей крупного бизнеса, заседающих на Охотном ряду, бросить вызов стране, контролирующей денежные потоки и вклады в тех банках, в которых российские охранители традиционно хранят свои сбережения. Режим потребовал от своих вассалов доказать, что лояльность по отношению к нему выше, чем страх поссориться с могущественным «вашингтонским обкомом».

У правящей группы есть серьезные основания опасаться, что правящий класс (или его значительная часть) может изменить ей в случае серьезного кризиса. В борьбе с потенциальной нелояльностью элиты, кремлевская администрация навязывает правящему классу все новые одиозные шаги. Это приводит к тому, что недовольство растет. Это ведь не шутка рисковать всем, что нажито непосильным трудом, ради малопонятных политических маневров. А риск для владельцев заводов, пароходов, зарубежных счетов и недвижимости большой. Попав, например, в список Магницкого они могут лишиться самой возможности въезда в страны загнивающего Запада.

Видимо, это недовольство чувствуется в кулуарах власти. Во всяком случае, чистка парламента затеяна в порядке профилактики тех рисков, которые несет с собой это недовольство элиты. Исход богатых единороссов из Думы свидетельствует, что режим больше не верит тем представителям элиты, которые слишком зависят от Запада. А значит, утрачено доверие между крупным бизнесом и верховной властью. Однако эта чистка лишь запускает новый цикл распада единства элиты, на которое опирался правящий режим без малого полтора десятилетия. Ведь если ярлыки на собственность и неприкосновенность больше не выдаются, откуда возьмется всеобщая верность?

Как больному гангреной отрезают один кусок туловища за другим, режиму приходится ампутировать по частям все новые группы, составлявшие прежде его социальную базу и опору.

Но на кого опереться, если господствующий класс – крупный бизнес – становится ненадежным? Можно заменить капитанов бизнеса китайскими болванчиками, которые за зарплату будут голосовать, как надо и даже не коситься на Америку. Но что это даст? Вместо социальной базы будут функционеры, вместо консенсуса элит диктатура, опирающаяся на голое насилие? Тогда вместо стабильности будет хаос.

Если политтехнологи, обслуживающие власть, понимают сложившееся положение правильно, они попытаются найти новую опору для авторитарного режима, но уже не в верхах общества, а в его низах, совершив «левый поворот». Ибо нельзя же вовсе остаться без социальной базы, опираясь только на силу. Как известно, даже очень хорошие штыки не могут заменить стула. Какая-то поддержка нужна любому режиму, но ведь ее надо заслужить.

Однако есть объективные ограничения, которые делают левый поворот в российской политике проблематичным. Сегодня могущество правящей группировки опирается на сырьевой и энергетический сектора. А левый экономический курс подразумевает, что доходы именно этих отраслей должны быть обложены беспощадной данью в пользу остальной части общества. Более того, левый поворот потребует выхода из ВТО, в которую страну завело именно экспортно-сырьевое лобби. Ну и наконец, реальный левый поворот потребовал бы самого глубокого пересмотра социальных итогов путинского правления, иначе рабочих, бюджетников, пенсионеров и молодежь будет трудно убедить в том, что новая старая власть теперь отстаивает именно их интересы. А это значит, непопулярные реформы образования и здравоохранения, жилищный и лесные кодексы, монетизацию льгот и т.п. предприятия придется пересмотреть. Крайне маловероятно, что это будет сделано.

Но вот попытки симуляции левого курса, скорее всего, неизбежны. Да они уже начались. К ним стоит отнести вызвавшие столько эмоций слухи о назначении Сергея Глазьева главой Центробанка, и возвращение в публичную сферу Сергея Кургиняна, и демонстративные реверансы в адрес Уго Чавеса. Беспощадная борьба с коррупцией и изгнание из Думы представителей буржуазной элиты, вызванные совсем другими причинами, тоже, конечно, будут обыгрываться в медиа в качестве доказательства «курса на справедливость». В этом же направлении работает и движение «В защиту человека труда», возглавляемое уральским полпредом Путина г-ном Холманских. Оно уже заявляло о своих партийных амбициях и готовности перехватить эстафету у «Единой России». На наших глазах разворачивается попытка кремлевских политтехнологов вместо пошатнувшейся «Единой России» опереться на КПРФ, СР и ЛДПР.

На уровне пиара, публичной репрезентации российские власти всегда стремились симулировать социальную ориентированность, иногда даже умеренную левизну. Этим пользовались либеральные диссиденты, чтобы воспроизводить свою традиционную черно-белую идеологическую картину борьбы (плохих) социалистических диктатур с (хорошими) либеральными демократиями. Но прежде левизна стыдливо маскировалась под «социальный курс», официальная риторика эксплуатировала лишь имперско-националистическую, но не классовую терминологию. Сегодня ситуация меняется.

Меняется она и для нас. Все прошлые годы путинскому режиму было сравнительно комфортно с либеральной оппозицией. У той просто не было аргументов для критики экономического и социального курса, который проводился признанными гуру российского либерализма. Убедительно критиковать правая оппозиция могла лишь нарастание политического авторитаризма. Теперь, если либералы станут критиковать Путина за левый поворот (вне зависимости от степени его виртуальности), это может лишь добавить популярности президенту, еще сильнее изолировав либеральное гетто от большинства народа. Другое дело – критика слева.

Она всегда воспринималась, как угроза. Даже целиком системные КПРФ и «Справедливая Россия» не раз становились объектами серьезных атак со стороны властей, когда тем начинало казаться, что народные симпатии могут стечься в какое-то левое русло. Но особенно опасной такая критика станет в момент симуляции левого поворота, ибо она сведет эффективность этого политического маневра к минимуму.

Ведь включая левую риторику, актуализируя соответствующую проблематику и активируя прежде сонную аудиторию «рабочих окраин», власть создает самую благодарную среду для распространения левых вирусов. Именно эта угроза заставила власть нанести такой непропорциональный удар по несистемным левым, который включал в себя репрессии с похищениями и пытками, а также беспрецедентную в новейшей истории пропагандистскую кампанию по дискредитации социалистической оппозиции.

Впрочем, усиление левой риторики и попытки режима имитировать левый курс для самих левых означают необходимость дать политический ответ. И этим ответом может стать только создание закаленной в горниле протестного движения силы. Не политехнологического проекта, получившего синюю печать в Минюсте, но силы, способной выступать организатором и вдохновителем массового движения. Потому что изменить судьбу страны к лучшему, после того, как национальная элита поставила ее на край гибели, может только организованный народ.