Цена за УДО может быть любой, но она всегда делится на 3

Уж сколько раз твердили миру: условно-досрочное освобождение — это право осужденного, которое неизбежно наступает при отбытии им определенной части срока, и лишить зэка этого права могут только исключительные обстоятельства. Так написано в законе, так разъясняет Верховный суд. Таковыми исключительными обстоятельствами не могут быть взыскания — это всё художественный свист, о чем тоже говорится в материалах пленума Верховного суда. Более того: УДО — это не свобода, это не отмена наказания. УДО — это изменение меры наказания. Оно, наказание, продолжается, просто человек может вернуться в семью, устроиться на работу и прекратить тратить бюджетные деньги на свое содержание в зоне или тюрьме. Но нет. Само по себе УДО стало механизмом развращения судов, администраций и прокуратур. Ведь именно эти три источника и три составные части беззакония и определяют судьбу осужденного.

Любой зэк знает прейскурант на УДО в регионе, где он сидит. Цена может быть любой, но она всегда удивительным образом делится на 3: например, 210 000 рублей. Постороннему человеку вот эти вот 10 тысяч кажутся какой-то накруткой. Но нет: просто 210 — это 70х3. Администрации учреждения, суду, прокуратуре.

Нет в России такого региона, где за УДО не брали бы деньги, — судя по письмам и документам, стекающимся в «Русь сидящую». Но одно из писем произвело на меня сильнейшее впечатление. Я обычно не соглашаюсь иметь дело с людьми, кто отказывается называть свое имя и номер колонии. Здесь всё это было. И я убираю данные сознательно, хотя автор письма прислала мне все документы, включая договоры с медиками. Я боюсь за эту семью, реально боюсь.

«Оля, здравствуйте. За что сидит мой муж — отдельная история (ст. 159 ч. 4.). Но я не об этом. А о жгучем желании выйти по УДО без взяток.

Срок нам определили 7 лет 11 месяцев. Сидим 6 лет 7 месяцев. Казалось бы, на УДО сам Бог велел. Но нет. В июле мужа сажают в карцер за найденный телефон и быстро отпускают под условие: ты нам проводишь кабельное телевидение в колонии, и мы тебе не зачитываем карцер, выписываем поощрения и делаем хорошую характеристику.

Я в ожидании 3-го ребенка занимаю деньги и бегаю в закупках кабеля и усилителей, доставляю всё это в колонию. Муж мой (золотые руки) проводит за месяц кабельное ТВ по всей колонии. Приезжает московская комиссия. Комиссии показывают: видите, мол, у нас кабельное ТВ, мы с его помощью перевоспитываем контингент. Москва уезжает довольная. И так несколько комиссий подряд. Мы ждем, достаем просьбами начальников: когда же характеристика будет готова? И к Новому году выясняется, что карцер зачли, потому что их поругали, какая-то комиссия обнаружила отсутствие карцера у нас в деле. Потерпели до января, когда через полгода гасится карцер, и опять к начальству с вопросом о хорошей характеристике. Сделайте, будьте добры, нам рожать в марте 3-го ребенка. Я хоть и в декрете, а хожу на работу: долги ведь отдавать надо.

Уже к Самому Главному подходила, неся свой живот впереди себя на полметра, просила: посодействуйте, ведь я одна, а кабельное ТВ давно работает. Сказал: молодцы, что на третьего решились, посодействуем… А воз наш поныне там.

 

Накипело. Это, наверное, стандартная ситуация. Ни на что уже не надеемся, детей жаль, а с третьим на работу ходить придется. Нужны ли суду наши дети, если год назад суд при рассмотрении очередного УДО не пожалел мою семью — это при представлении всех справок из детского онкодиспансера, в котором мы лежали с сыном около года. Конечно же: зачем нам папина поддержка — колонии он нужнее, чем семье!

Сейчас я подписала договор о заборе стволовых клеток из пуповинной крови при рождении моего третьего ребенка. Вы можете подумать, что это какая-то прихоть, но я придаю этому большое значение после лечения моего сына в онкодиспансере от острого лимфобластного лейкоза. Я буду молиться, чтобы эти клеточки никогда не пригодились моим детям ни при тяжелых болезнях, ни при (не дай Бог) рецидиве, но я не могу не использовать этот шанс, который дается раз в жизни при рождении. Есть большая вероятность, что клетки могут подойти как самому ребенку, так его братьям и сестрам. Я встречалась с представителем Гемабанка, получила чемоданчик с набором для забора и договор на рассрочку от 6 марта 2013 г. Первый взнос 14 950 руб., который я должна была перевести по реквизитам того же числа, но не сделала этого по причине того, что не смогла занять денег».

Я не прошу финансовой помощи через газету: по опыту знаю, что это не слишком эффективно.

Даже не в смысле сбора денег, а в смысле гражданского участия. В городе, откуда пришло это письмо, у меня есть пара знакомых предпринимателей, — буду их просить оказать постоянную материальную подпитку, и общаться с этой семьей сидящего коллеги-бизнесмена. Здесь нужно видеть глаза женщин, нужно видеть детей, договоры, проблемы, болезни — своими глазами. Именно поэтому еще и не называю город. Мы сами справимся. Просто хочу снять шляпу перед этой женщиной — ее тоже зовут Оля, — мне кажется, что она каждый день в своей ситуации совершает свой большой гражданский подвиг. Вот такая она сегодня — Родина-мать.