ТЕНИ

.

   Беда, да еще какая, как бы, не земная, а то ли космическая, то ли вселенская случилась с Иваном  Ивановичем. Не ангелы, а будто черти в его голове угнездились, и весь мир с ног на голову  перевернули.

   Иван Иванович мужик  не простой, а  крутой. Картинный. С развесистой бородой. Волос густой. Еще не продернулся  сединой. В плечах раздвинут. Грудь валуном. А голос, как гром. Брови нахмурит, собираются  в кабинете тучи. Трепа не любит. Кулачищем, как залупит. Если в кого попадет, грудь загнёт до самых потрохов. А вдруг на скулах заиграют желваки, то лучше: досвиданиться, Иванович, и бочком, бочком к двери. А по совести он чистый и трезво всегда мыслит. 

    Постом своим Иван Иванович  не чванился, потому что понимал: пост не игрушка, а хомут и упряжка. В оглобли стал и тащи ради тех, кто тебя выбирал. Да и других не бросай. Ты же начальником стал, наводи тогда везде не личный, а государственный устав.

  А началось беда тогда, когда прокатили его на нынешних выборах главы районной  управы. Подсекли, да еще такие слова намели, что Иван Иванович, чтоб на глаза посельчан не попадаться, решил   домой огородами, да закоулками пробираться. Не обида, что прокатили -  жгла, а несправедливая молва.

   Какой-то мужик  засмеялся, да  Иван Иванович раздробил его смех кулачищем, как орех, а потом руку легонько на плечо положил, к земле прижал, после чего тот  мигом в туалет помчал.

   Пришел Иван Иванович во двор, сел в летней кухне  за стол и стал жену Анастасию звать, чтобы поесть принесла, да попросил в первый раз стакан  самогонки, чтоб душа отдохнула трошки и в себя пришла.

    А что в ответ? Иван Иванович даже не поверил.

- А пошел ты к едрена мать. Век бы тебя не видать.

   Анастасия и другие слова положила в масть.

   Иван Иванович: Анастасия, ты что? Сдурела? Или самогону хлебнула и захмелела?

    Смотрит Иван Иванович вокруг. Двор, дом, хозяйственные постройки видит, голос Анастасии слышит,а  она его все дальше, да дальше в мать  посылает и все больше и больше масть к матери подбирает, Иван Иванович от ее слов глазами моргает, башкой не соображает, а самой Анастасии, во, чудеса, как не осматривается,  не замечает.  Только тень от нее  вокруг стола бродит, да слова уличные колобродит.

   Иван Иванович, что с тобой Анастасия сталось, одна тень осталась, а она ему в ответ; да, ничего, был главой управы,  а теперь хрен ты старый и в мозгах, да штанах дырявый. Да еще вдобавок такие слова  закручивает, что не выдержал Иван Иванович и  со стула скатился, затылком грохнулся, может быть, поэтому и в голове затемнился.

   Очнулся, покликал Анастасию, в ответ молчок. Он к соседу Парамону. Хороший сосед. Иван Иванович ему помогал, когда управу в кулаке держал.

   Двор он с Парамоном  цементом закрепили, чтобы хозяева, да ребятишки по грязи босиком не ходили, досок для кухни выписал. Словом, обновил парамоновское  хозяйство, но не за взятку. Сам и топориком рубил, и пилой водил, и гвоздки  так  вгонял, будто семечки шелкАл. И Парамошку, который всегда пьяным таскался  с гармошкой, заодно к делу приучал.

   Пришел он ко двору Парамана, раньше ворота для Ивана Ивановича всегда были открыты, а тут на крючок зацепили, да еще головастого пса, похожего на телка, с цепи спустили.

- Парамоша. Анастасия  у тебя?

   А Ивана Ивановича снова, как в ледяную воду, окунули. Соседское хозяйство все видит и голос Парамона слышит: вали, козел, по добру, а то пинком  задницу замочу, а Парамона нет. Снова одна тень. Да что же это за хрень?

   В другой раз Иван Иванович и забор бы снес и на плечах унес, да сейчас ему не до дела, куда посельчане – то делись?

   Иван Иванович украдкой под заборами  по улице прошел, да на тоже самое и набрел. Вокруг одни тени. Идут, похваляются, что Ивана Ивановича из управы  изгнали, а городского дЯдьку избрали.  

   А до этих выборов был Иван Иванович главой управы. Проголосовали за его. Мастером он работал в депо. Знал все дыры и прорехи в поселке и был с умом и толком.  Работал во все руки. Даже про обед забывал. Правда, обед был скуп, да мал.

    Когда просили, не отказывал, а кто не звал, сам заходил, то ворота, то калитку… до дела доводил. И никогда не гордился. Чайку, бывало, две – три ухватистых кружек хлебнет, а самогона в рот не берет.

   Скажут ему.

- Иван. Ты же управа. У тебя власть – слово. Приказал. А потом сиди в кресле и жми.

   А он в ответ.

- Это в кабинете я управа. А жать – это только дураков право. На улице я мужик. А у мужика власть не в слове, а  в голове и руках. Если голова и руки болтаются, то мужик без дела шаляется.

   Прошелся он после своих выборов по поселку: мать твою. Добавил еще позадористей мату, с которым раньше на  войне ходил в атаку. Хаты покособочились, заборы развалились и покривились, мужики от домов своих бусугарней отгородились.   А дороги вихлястые, будто пьяный мужик на ходу  потюкал. А ветер капли развеял и дороги где попало и куда – нибудь «посеял».

   Побродил Иван Иванович и по рабочим местам, и торговым рядам. И все  ногами. Посельчане удивляются и, конечно, выражаются: мать твою… Перед ним глава управы пер  на машине с ветерком, а этот пешком.

    А на рядах поселковые щедроты: картошка, лук, капуста, да петрушка. А на рабочих местах пусто. Растащили каракубу на металлолом. Сторожа поставили, а что сторожить не оставили.

    Иван Иванович долго медлить не стал и начал зажимать  посельчан в кулак. Посельчане вначале взбунтовались, а потом притихли и замолчали. Не потому что Ивана Ивановича забоялись, а за дело взЯлись

    Бусугарню свалили, на ее месте памятник в виде разбитой на куски бутылки водки заложили, в поселковом парке кусты сирени насадили, клуб каменный возвели, овраги все закопали и пенсион подняли. Дороги чистеньки, да мощенные проложили, асфальтом покрыли, на хаты из бугров  белый камень нарубили, стены ровненькие поставили, крыши шифером накрыли. Словом, не брал Иван Иванович из казны денежку в карман, а в дело ее пускал и посельчан напрягал.

   Посельчане от такого главы были  рады, дома росли, как грибы, школу починили, клумбами цветов окружили, огороды от сорной травы почистили и хозяйство обновили.

   Иван Ивановича приглашали в хаты, стол  накрывали, всем добром угощали и словом хорошим встречали и провожали.

- Поднял ты наш поселок, Иван Иванович, на высоту не меряную.

   Так и правил Иван Иванович до выборов. Честь, да хвала ему была. А вот перед выборами приехали какие-то городские дядькИ, пошушукались с посельчанами, горы добра пообещали, Ивана Ивановича  мошенником обозвали: мол, денежки он не в дело пускал, а  свой карман набивал. Вспомнили и Швейцарию, которую мужики никогда и не видали, но куда Иван Иванович гроши слал и на них коттеджи себе там строил и покупал. Словом, так колупнули посельчанам  мозги, что они к дядькАм переметнулись, а от Ивана Ивановича отшатнулись. 

   Поднастроили посельчан.  Каждому по тысячонке  дали, и голоса мужиков  за Ивана Ивановича в тряпочку завязали.  Словами в чистую мозги им  подбрили, медвежьей  шкурой Ивана Ивановича покрыли. А посельчане за деньжонку  Ивана Ивановича в отвал и нового дЯдьку на пьедестал.

   Вот после этого и случилась беда с Иваном Ивановичем. Людей он перестал видеть,  ходят за ним их тени и ворчат, что, когда он главой управы был, то поселок в кулак зажал, а теперь жизнь раздольная  наступила, бусугарню снова отстроили и обновили, да еще девок молодых туда запустили.

   Словом, воля волюшка пришла. И прибрала к рукам поселок городская братва. А городской братве нет дела до посельчан, им бы погуще, да потуже набить свой карман. ДядькИ некоторые хаты закупили, копейками мужиков "умыли", посельчан в халупы переместили, упрямых  завалили, землю захватили и черт знает, что там открыли. Сделали все не по мужицкому, а по высокому чину.

   В поселке такие домины воздвигли, что пока по нему пройдешь – останешься без ног. Возле домин клубы – ночнушки, светящие хлопушки, да девки в юбчонках мужиков с карманами стригущие.

   Блатные навалили и такие разборки учинили, что полиция с ними ручкается и в клубах – ночнушках с девками в юбчонках забавляется. Мужиков в охранников забрали, киллеров набрали,  и волкодавов на посельчан натаскали.

   А у Ивана Ивановича мужицкий чин. Ему бы землю пахать, а он, вишь, какой, замахнулся посельчан в люди вывести и волю им дать, а не на огородах, каракубе, да в бусугарне держать. А зачем им воля? Зашел в бусугарню, грудь размял, вот в душе и волю поймал. 

   Да и зачем мужикам  гроши гнать? А карманы братве, какой хрен станет набивать. А им денежки  нужны. В случае чего  смотаются за бугры.

   Решил Иван Иванович собрать мужицкую рать, чтоб дядькАм перцу задать. Вспомнил о Полтаве, как шведов они мутузили и гнали. Наполеона припомнил, как тот от страха чуть не забыл в Москве свою треуголку. Как до Берлина шли, и на штыках победу несли. Рать, конечно в кулак сжалась, помнила, что не одна власть под ними трешала, но перед тем, как на дядькОв двинуть, решила сразу за победу выпить, а выпила и спать завалилась.

   Иван Иванович один пошел, да еле живой ушел. ДядькИ волкодавов спустили. А волкодавы псы лихие. Иван Иванович троих сгреб, да охранники подбежали, дубинками замесили и на свалку оттащили. А дядькИ предупредили: следующий раз заявишься, с дыркой  во лбу останешься.

   Иван Иванович не испугался и во второй раз на штурм подался. Шороху навел. Толом обмотался и к дядькАм. Да кулачищем по лбам: будете у нас свой порядок наводить, оставлю от вас один пшик.  ДядькИ от тола побледнели, шмотки в охапку и без оглядки. Да не далеко убежали. Какой-то поселок на пути попался и в руках дядькОв оказался. Таких дел наворотили, что новых посельчан тоже в тени превратили.

   Подумал, подумал Иван Иванович: одному не совладать,  пора верховную власть звать, да за руку покрепче взять и показать, что за дела творятся и куда они годятся. Пока добился, сам чуть в тень не превратился, но когда увидел власть, совсем духом упал.  А почему? Потому что вместо власти тени в тени увидал. Видать, и тут угнездились дядькИ.

   А тень за руку не загребешь. Она, как вода в кулак не сожмешь. И сколько не держи, останутся только мокрыми кулаки.

   Да и Иван Иванович к властной масти не подошел. Он ведь плотский. Не тень. Чужой. Ему и показали  на дверь теневой ногой.

   Не прозорливым оказался Иван Иванович. Не картинным и крутым. А ведь когда-то немцев одним пальцем давил. Брови поредели, руки обвисли, а душа от теней совсем скисла.

   Добрался до поселка, а там новая власть. Все хаты сгребла и такую темень   навела, что посельчане стали, как и власть, тени в тени. К новым выборам, видать, подбираются дядькИ.

   Побродил Иван Ивановичу по двору и высказал думку свою.

- Не жизнь стала, а какая-то хрень. Не люди живут, а одна тень.