Союз нерушимый, голодных и вшивых!

О том как весь советский народ взасос любил своего вождя.

На днях мама вспоминала, как обрадовались они, узнав о кончине Друга всех детей. Не кончине Друга, а тому, что завтра не будут учиться. За что им здорово попало, т.к. положено было изображать вселенскую скорбь, вроде как чучхейцы сейчас.

А тут как раз статья про осужденных сразу после смерти Лучезарного, можно ознакомиться с образцами "народного горя":

21 марта. Колхозник Пейт Я.И., совершенно трезвый, после траурного митинга 10 марта сорвал портрет Сталина и растоптал, сказав: «Чтобы мои глаза тебя больше не видели».

23 марта. Рабочий Карпец П.К. «после сообщения по радио о смерти Сталина нецензурно выругался и, показывая на репродуктор, сказал: «Слышите, уже воняет трупом».

26 марта. Колхозник Г.А. Мищенков на колхозном траурном митинге «выступил и, поблагодарив Сталина за то, что он вывел народ на широкую дорогу, сказал, что он, Мищенков, остался без коровы».

28 марта. Комсомолка Л.В. Биезайс сказала коллегам 4 марта, что есть новость: «У Сталина отнялась рука и нога, он сейчас подыхает».

7 апреля. Рабочий П.А. Тюкавин сказал: «Я вашего вождя Сталина вместе с партией …» и нецензурно выругался.

8 апреля. Рабочий ж.д. станции Корки Д.И. Иванов на траурном митинге 6 марта сказал: «Как при жизни Сталина, так и после смерти его, жить и работать на станции нельзя». Разнорабочая В.С. Вербицкая 4 марта на вопрос, слышала ли она о болезни вождя, ответила: «Пусть хоть помирает, я так голодна, что мне свет не мил».

9 апреля. Киномеханик А.Т. Иванов во время демонстрации фильма, когда на экране появился Сталин, крикнул: «За смерть Сталина, ура!»

10 апреля. Электромонтер Н.Ф. Козак, когда, рассматривая газету с фотографией Сталина в гробу, кто-то сказал, что Сталин выглядит молодо, на это выразился нецензурно и добавил, что он «картошку, что ли, ел с кислой капустой или пыль глотал, как мы с тобой». Рабочий А.В. Кузнецов при прослушивании в цехе сообщения о здоровье Сталина сказал: «У темных малограмотных ослов тоже бывает кровоизлияние в мозг».


13 апреля. Кочегар В.Н. Сергеев 6 марта в кочегарке сказал с улыбкой: «Одна (нецензурное слово) умерла, теперь еще какого-то (нецензурное слово) нам поставят».

14 апреля. Матрос М.А. Фишбейн в день траура 6 марта в нетрезвом состоянии говорил: «Сегодня мой праздник, и поэтому я пьян».

16 апреля. Рабочий Ф.А. Кузнецов «подносил к своему рабочему месту детали. В это время рабочий Романов сообщил горестную весть. У Кузнецова из рук выпала одна тяжелая деталь и ударила по ноге. Обозлившись, Кузнецов выразился нецензурными словами по адресу руководителя КПСС и Советского государства.

17 апреля. Машинист Н.Д. Сычев, услышав о болезни Сталина, сказал: «Поскольку у т. Сталина анализ мочи был ненормальный, возможно, у т. Сталина было венерическое заболевание, может быть, схватил что-нибудь наподобие триппера».

18 апреля. Моторист В.М. Кузнецов, узнав о болезни и смерти Сталина, сказал: «Наконец-то дождался».

23 апреля. Заключенный А.И. Батаков с двумя сокамерниками пели частушку: «Когда Ленин умирал, Сталину приказывал: рабочим хлеба не давать, мяса не показывать».

7 мая. Рабочий С.Н. Степанов 5 марта в гостях у друзей пел «пародию на гимн СССР — «Союз нерушимый, голодных и вшивых». О смерти Сталина сказал: «Собаке собачья смерть».

27 мая. Колхозный плотник К.С. Зубатов «у места скопления народа нанес оскорбление партийному билету, коммунизму и его законам и руководителям партии, нанес оскорбление нецензурными словами руководителям Советского государства».

Есть и совсем анекдотические случаи:

4 апреля. Директор магазина А.Н. Котлярский на траурном митинге 6 марта в присутствии 200 человек оговорился, сказав: «Мы потеряли дорогого и любимого врага».

Точно так же получил срок служащий кирпичного завода А.Е. Стровенко, который в жалобе уверял, что на митинге от волнения и из-за дефекта речи случайно сказал вместо «вождя» — «врага».

18 марта. Рабочий А.А. Костров ругал колхозы, а когда в 1948 году «ставили осветительную линию и электрический столб должен был находиться около скульптуры» (имя одного из руководителей КПСС и Советского правительства), то Костров сказал, что столб можно не ставить, а воспользоваться скульптурой — «поставить на нее изоляторы и ввернуть лампочку в руку».

14 марта. Серьезное групповое дело — осуждены сразу четверо заведующих кафедрами Института усовершенствования врачей города Сталинска, причем один из них, А.Р. Розенберг, на семинаре врачей-гинекологов сказал, что работниками кафедры микробиологии выведен новый вид венерического гонококка, назвали его, как написано в обвинительном заключении, «по имени одного из руководителей партии и правительства Советского Союза».

Но, конечно, сроки давали не только за Сталина.

23 мая. Бухгалтер исправительно-трудового лагеря П.Н. Ярошевич под влиянием прочитанной в газете «Правда» заметки о греческом мальчике, родившемся в тюрьме, написал в адрес редакции анонимное письмо: «Почему «Правда» лицемерно замалчивает о нашей действительности. Разве «Правде» не известно, что в наших лагерях и колониях содержатся не менее очаровательные дети». Кстати, Ярошевич был реабилитирован по Указу Президента СССР только 13 августа 1990 года, скорее всего, посмертно, так как к тому времени ему бы исполнился 91 год.

Только в один день — 16 апреля — получили срок за «хранение»: А.Г. Свидерская — за то, что хранила портреты и литературу контрреволюционного содержания (портреты членов царской семьи, придворных, Деникина и Краснова.), колхозница А.С. Богданавичуте хранила тетрадь с антисоветскими стихами и дала их переписать, а литовец К.А. Микалаускас хранил «изданную при буржуазном режиме националистическую литературу, в основном религиозную». Сажали за хранение книг, марок, открыток. И уж совсем удивительно — студент техникума А.А. Кирдейкис «с 1946 г. хранил книгу «Тарзан в джунглях». В Прибалтике вся литература, изданная до прихода советской власти, считалась националистической. Впрочем, не только в Прибалтике.

21 мая. Священник К.Ф. Прошкин, 1887 г.р., был осужден за то, что хранил книгу «Неделя в патриархии». Само собой, осуждали за анекдоты, за слушание «вражеских голосов», «за распространение слухов о катынском деле», за фразу типа «…жалобу напишу в Америку Трумену». Срок можно было получить даже за чрезмерную осторожность. 22 мая заведующий кафедрой Ленинградской духовной академии А.И. Макаровский был осужден за то, что «когда в 1952 году в Ленинград прибыла немецкая церковная делегация, Макаровский советовал коллегам меньше с ней общаться, т.к. советский представитель в Берлине наговорил им, что у нас полная свобода религии, а в разговоре выяснится, что мы не получаем никаких журналов и т.д.».  Нельзя сказать, что осуждали совсем уж по пустякам.  

31 марта. был осужден М.Т. Данилкин, который в «Сокровенных мыслях» в 1951 году написал: «Я нередко думаю над сутью Мусоргского и его оперы «Борис Годунов». И очень многое нахожу, что сейчас звучит с еще большей злободневностью, чем в то время. Отрыв правительства от народа стал более широким и странным. Плач юродивого принял форму глухого стона. Извечная беда России: самодурство у власти, плач и стон народа, терпение до исступления, а потом вспышка и решительная ломка всего на свете, даже того, что не подлежит ломке». Или, например, И.Я. Низковолос, герой войны, вопреки модному сейчас мнению, что при Сталине был порядок и взяток не брали, писал в 1952 году: «В партийных низовых органах, как райкомы и обкомы, МГБ и МВД, принято взяточничество, органы следствия и суд от них также не отказываются». За это и сел.