Украли

У моей любимой половинки вчера украли телефон.

-Я же легко рожаю, в том смысле, что больно, конечно, но быстро:  раз - и готово. Минут 20-30: - и воды отойдут, схватки и ребеночек выйдет. Врачи говорят, что у меня конституция идеальная для родов. Когда последний раз рожала, сама пришла к врачу, говорю, что сейчас буду рожать. Они там поулыбались, переглядываясь. Ну, давай, ложись - посмотрим. О, у тебя еще на два пальца, говорят, иди, говорят, в палату - завтра родишь. А через полчаса поздравляли меня со вторым ребенком. Я же свой организм знаю. Ну и вот, перед больницей, чтоб не терпеть-мучиться в дороге, зашла в туалет, только села, и вдруг  как пойдут воды! Прям Ниагара! Я в ужасе вскакиваю - ребенок прям в унитаз родился!!! А сама от ужаса ничего не чувствую. Как парализованная, пытаюсь там что-нибудь разглядеть…Нет ребенка. А оказывается (я просто забыла) - стиралка была на слив в унитаз выведена и вот такое вот совпадение - сработала, зараза…

       Это она себя бодрит так. Из меня утешальщик никакой: так жизнь сложилась, что горевать,  скорбеть могу, а вот утешать, находить правильные слова, правильные ответы…Ну, вот не могу, ком стоит в горле. Да я не то, что правильных ответов - я и правильные вопросы не всегда могу сформулировать. Ну, вот и утешаю, как могу, отвлекаю, веселю. На унитазную тему перескочили, когда я о своей телефонной потере рассказал, вспомнив, как тот вывалился у меня из заднего кармана брюк в общественном туалете. И пошлые подробности, в другой ситуации вряд ли упомянутые, сейчас расписывал утрированно, в красках.  Лишь бы ушли на время с болезненной колеи.

      Мы на выходные решили отвлечься от всех и вся  и, затарившись провизией,  с палаткой уехали на «дикий» пляж. Народ, конечно, был - разные компании и одиночки, но с ночевкой остались немногие. После жаркого дня, вечером мы сбацали шашлычки и с аппетитом их употребили. Выпивали, занимались любовью, заснули как младенцы. А утром,  когда любимая захотела узнать который час, обнаружилась пропажа сумки. Ее мы нашли рядом с палаткой, а чуть поодаль и кошелек. Без кеша, но документы и банковские карты были на месте. Ну и пропали два телефона, один из которых – новенький, навороченный, дорогой. Умный и красивый - как раз под стать хозяйке. Она, кажется, даже успела  полюбить его за два месяца. На память остались 34 месяца кредита. Ну, такая вот история. Не драма, не трагедия. Но потеря потере – рознь.

         Украли - это ведь не выиграли в состязании или в открытом сражении.

Я достаточно хорошо знаю ТОТ мир. Там тоже есть своя мораль. Перевернутая, но есть. Есть и кодекс чести. Пусть даже очень условно соблюдаемый, но в том его сила, что неукоснительно выполняемый, если будет нарушен по реальному поводу. И опасение, что давать лишний раз повод - играть в «русскую рулетку»- останавливает многие горячие головы. Тех, кто не чтит эти понятия, называют беспредельщиками и живут они ровно столько, сколько хватит у них их беспредельной силы и наглости. Естественный отбор. В системе этих ценностей лошкИ, вроде нас, что распахивают полы палатки в умиротворенном состоянии, забываясь в расслабоне – и есть нормальные жертвы. Вернее-объекты работы. Я к этому отношусь с известной долей понимания - за все надо платить. И за свою беспечность - тоже. Человек же на работе: работает в «ночную смену», без страховки и социальных гарантий. Опять же - никаких доплат за риск. Случись производственные травмы - они из «профсоюзного» общака не оплачиваются. А работа тревожная: как сам «труженник» находит своих «терпил», так и  сотрудники другого «профсоюза» могут охомутать его самого. И тогда – принудительное санаторное лечение с дачками и гревом. Тяжелая работа, что и говорить.

 С воровством все сталкивались?

С воровством, говорю, все имели дело? С кражей, хищением, грабежом, разбоем?

Знаете, как за свое родное бывает обидно?

Знаете?

Ни хера вы не знаете! Так вам и надо. Вас, баранов, еще и не начинали щипать. А скоро и шкуру будут снимать с живых.

Чо, не верите?

А забьемся? На чо хош.

Я ж тоже думал - херня, украли телефон. Щас успокою, поболтаем и новый возьмем.

А что если – не возьмем?

Что если НОВОГО уже никогда не будет?

           Я ж тоже про свой случай вспомнил, из прошлой жизни. Когда в середине 90-х, мне еще до сорокета пятеру пылить надо было, и когда жизнь в стране била ключом -  в моем городе, с  некогда областной судьбой, имени Ленина, резко ставшего  снова Святым Петром, она просто клокотала всем  спектром разнообразнейших возможностей. И, в соответствии с установкой нашего нового Правительства - регионы брали суверенитеты, сколько могли утащить в свою норку, а граждане сих, Богом спасаемых регионов, обогащались, выполняя свою и президентскую воли. Не жизнь была - а песня с прыжками в ширину! Не для всех, впрочем: бывало, проснешься богатеньким, а днем - уже нищеброд голимый. А к ужину, глядишь, снова «на коне».

          Брат предложил выходные вместе провести, отметить удачную сделку. У меня дом за городом - чего не отдохнуть с родным преуспевающим человеком. Весна теплая, соловьи в открытые окна  насвистывают до утра - благодать! Только я чуть подзадержался с делами и приехал позже. И на нервах. Ну и не покатило мне пить что-то. Сморило, и я пошел спать. А они еще куролесили почти до утра. Ну и проснулся я, естественно, раньше всех - выспался. Спустился со второго этажа, а на первом бардак, вещи все разбросаны по дому. На столе - срач.

«Хорошо погуляли»- думаю себе. Надо бы прибраться за родными свиньями. Только сунулся к вешалке, глядь…

…ружье стоит в углу!

Я его, отлично помню, брату показывал вчера, хвалился обновой. Но убрал с глаз долой, чтоб по пьяни чего не вытворить. Неужто брат без спроса мог полезть? Да нет, вроде бы, не так ведь и пьян был. Смотрю дальше, уже с вниманием особым. Вижу возле раковины на кухне кровь. Следы замытой крови нашел, пойдя в обратном направлении. Крови не много, но ее пытались скрыть, а остались небольшие засохшие капли под мойкой, куда выбросили использованные бумажные салфетки. Перед тем, как будить брата с женой, решил просмотреть все еще раз, ничего не трогая. А сердце уже не на месте. В голове шум мешает нормально  соображать. Выпитое вчера назад просится от нервного напряга… Словом - отлично себя чувствую. Смотрю - что за фигня? Зимние туфли валяются. Ну, туфли то ему зачем было доставать?

 Дальше больше - от кухонного стола к окну тянется цепочка рассыпанной гречневой крупы.

    Меня  будто  что-то по кумполу садануло!

Я в кабинет - точно, так и есть: в доме был чужой и пропало …Ну, хрень всякая, мелочовская…Не в этом дело – похоже, этот чужой еще в доме, потому, что на втором этаже его точно еще не было. И ружье же  на вешалке стоит - куда-то приготовленное. Проверил патроны - заряженное, как и было у меня. Тихо пробираюсь на второй этаж и по дороге соображаю, что его остановило от второго этажа - щенок московской сторожевой, по своей привычке спящий на лестничном пролете между первым и вторым этажами. Щенку полтора месяца, сторож никакой еще, но вот - вид! Народ, похоже, сунулся на второй этаж, да и не стал испытывать судьбу, ограничившись добычей с первого. Я поднял родню и велел, ничего не трогая, осмотреть дом. Вот не поверите! Украли…

Не могу спокойно говорить…

Украли:

Крупы - все;

макароны-вермишели  - все;

чай, кофе, какао, кисели в брикетах – все;

Туфли зимние - одну пару; ремень клубный;

станки бритвенные коллекционные - все, включая «опасную» дедовскую бритву;

лосьоны для бритья и одеколоны - все.

Ну, еще кое-какая гадость. Но вот, что приметно было - ел человек. Ел! Вот забрался в дом, пошуровал, а потом достал из холодильника еду и сел хавать, несмотря на явные следы присутствия хозяев в доме и той же собаки.

Я бы сказал, что нервы у этого неизвестного были железные. Сказал бы, если бы не несколько «левых» моментов.

Во-первых: человек ел сухую гречневую крупу. Вот так: открыл пакет, высыпал прям в рот крупу и стал жевать. Пока жевал, добрался до холодильника. Тут полу-пережеванную кашу выплюнул и есть уже стал готовую пищу.

Во-вторых: человек упер пепельницу - мраморная хренотень с птичками, подаренная незнамо кем и по какому случаю. Удобно было поджимать от сквозняков бумаги на столе в кабинете. Не бог весть какой красоты вещь, но и у вора особых эстетических вкусов не замечено.

       Например, хорошие, наилегчайшие туфли из рыбьей кожи оказались на месте. И там же прикольные - мимо не пройдешь - вязанные из соломки летние штиблеты для пляжных променадов. То же ружье взять - вещь в хозяйстве полезная.

Ну, и в-третьих: порезанная рука. Что рука - я уже не сомневался, найдя обрывки тряпицы, которой перевязывали наскоро рану. И кровь эта говорила мне, что это не профессионал - очень топорно было выставлено стекло. И порезался о гвоздь, которым крепят штапик - воришка, забираясь в квартиру, ухватился за освобожденную от стекла фрамугу.

   И четвертое.

ЗАЧЕМ НУЖНО НОРМАЛЬНОМУ ВОРУ ОСТАВЛЯТЬ СВОИ ТУФЛИ?

Обычные солдатские, от парадки. Только сильно сношенные. И с надписью –«штобы не украли»)))- фамилия их владельца. Хлорочкой пишется в Армии, хлорочкой. Чтобы не стерлось.

   Несмотря на то, что был выходной, я выдернул своего двоюродного братана - тогда заместителя одного из отделов РУОП,- который отдыхал на даче неподалеку. С ним еще раз пробежались по вещдокам, прикинули варианты и направление поиска. Потом он вызвал из районного отделения дежурных оперов и оформили, как надо: заявы и  объяснения. Список похищенного стал длиннее и весомее в денежном выражении. Короче, чтоб ущерб тянул на значительный.

Через два дня опера попросили меня заехать к ним в отдел. Без брата.  И, доверительно глядя мне в глаза, сообщили, что у них вчера был  разговор с прапором – старшиной одной из воинских частей по соседству, где по спискам уволенных в запас в прошлом году солдат числится фамилия, совпадающая с фамилией на забытых  в моей прихожей туфлях. Увольнительные в тот день на двое суток выписывали только пятерым.

- Так в чем проблема - дернуть этих пятерых и кто поплывет, того и колоть?! – спросил я

Так-то так, отвечают мне, только понимаете в чем дело…Мнутся, смотрю, переглядываются…

-А Вы можете наш разговор своему брату не передавать?- спрашивают, решившись.

-Могу, если это нужно. Только я вот нужды-то и не вижу пока.

-Понимаете, прапор тот - родственник одного нашего начальника.

-Понятно, неприятностей не хочет. Что ж, можно и не по официалу - мордой об стол «расхитителя социалистической собственности» и взад, «все, что нажито непосильным трудом». Вопросов нет.

Они там еще что-то помялись, поломались, но, короче, обещали обдумать эту версию и позвонить мне.

      Я брательнику позвонил сразу из машины по мобилке. Чтоб денег зря не жечь, договорился встретиться с ним у него на работе.

   Брат сперва понес на меня, что я всяким марамоям обещания ненужные раздаю, но потом, поостыв,  расспросил про детали разговора и про упоминавшуюся воинскую часть и должность прапора. Куда-то позвонил и дал задание собрать ему инфу про энтого прапора. Договорились, что завтра, если опера из района не позвонят мне, то мы с ним сами вдвоем съездим к армейским, и наведем там у них шороху.

      Так и вышло.

Вернее – не совсем так.

Да чего уж там - совсем не так вышло.

 В половине пятого вечера мы были у ворот в\ч. Через дежурного по КПП вызвали старшину роты связи. Тот подошел уверенно улыбаясь, поздоровался и предложил пройти для разговора на территорию. Нас, не оформляя, пропустили под его распоряжение и мы прошли метров 50 до скамеек в небольшом тенистом скверике.

-Я так понимаю, вы по поводу вещей приехали,- безошибочно определив человека, принимающего решения, прапорщик заговорил с братом.

-Но и не только: хотелось бы отблагодарить товарища  за доставленное удовольствие.

-Ну, Вам-то как-то, наверное, не с руки будет?- все так же улыбаясь, спросил прапор у брата.

- А зачем я - есть потерпевший: пусть они сами и побеседуют.

-Хорошо, не вопрос. Двадцать минут хватит?- спросил он у меня.

- Как пойдет,- огрызнулся я: больно мне не нравился этот прапор. И эта его беззаботная улыбка. И сам весь лощенный, нафуфыренный, с дорогим французским одеколоном. И манера, сука, точно вычислять ранжир собеседника.

  Прапор сходил на КПП и, вернувшись, сказал мне, как пройти к котельной, где меня будет ждать  солдатик. Рядовой. Остальные сержанты – кочегар и командир отделения - выйдут, оставив нас наедине.

   Они с братом ушли в чипок или кафе - не помню. Помню, что довольные друг другом, они даже не  оглянулись в мою сторону, как будто все уже было завершено.

   А ничего завершено не было.

Потому, что когда я зашел в кочегарку, один их двух выходивших сержантов напомнил, что у меня 20 минут. Я, молча, кивнул.

   Передо мной стоял…

Да нет, какой там стоял: еле держалось на полусогнутых ногах с прижатыми к груди кулачками, и к этой же чахлой груди прижимая подбородок низко опущенной головы, существо, от которого, перекрывая запахи котельной, шло невероятное амбре. Форменная одежда была не то, что бы не стиранная - она была неотстируемо грязная: жиры и зола, казалось, впитались в ткани намертво, сделав из обычного х\б что-то похожее на кирасу. Мало того, что одежда была не по размеру, так она еще и стояла на нем колом. Его била мелкая дрожь, а руки противно подрагивали под подбородком.

   Я подумал, что избить его будет слишком простое наказание и решил сначала  поиздеваться. Пройдя мимо него, будто не замечая, я уселся на кровать с глубоко вдавленной панцирной сеткой.

- Встань сюда, - я, не глядя на солдата, указал место напротив себя.

-На колени, сучонок, - прошипел я, когда он выполнил приказ. Его он тоже выполнил незамедлительно. И оказался ниже меня, сидящего.

- Ну, как греча, нормально покатила?

Молчание.

-Ты плохо слышишь? Вот когда я служил, одному, такому же ЧаМе, как ты, табуреткой ушную перепонку пробили. Он потом всем фокусы показывал - через ухо дым сигаретный пускал. Но вторым зато стал слышать так, что и не говорили - слышал. Может и тебе уши прочистить надо, а?

Затряс головою и, кажется, сказал что-то вроде «Не, не надо».

-Повторить вопрос?

-Не

-Что «не»?

-Не «покатила».

-Почему ж это? Вон как ты ее, даже сухую, наворачивал…

-Я ее не ел.

-Чо ты гонишь, фраерок?! Или тебе не ясно объяснили - с кем ты разговариваешь? Может тебе надо «ускорение» придать для настроения? Так это будет - всему свой черед: я щас гляну, чо ты за фрукт такой и потом опущу тебя, согласно ранжира. Ты же салабон? Когда призвался?

-Месяц назад.

-Что ж ты за месяц так скурвился? У тебя ж еще мамкины пирожки не выкакались, а ты уже кусочничаешь. Чо ж дальше будет, а?

-Я, правда, не ел ее. Только попробовал, но потом…

-Нашел повкуснее еду,- закончил я вместо него.

Он кивнул, по-прежнему, не поднимая на меня глаз.

-Хм.. Ну, а потом – не голубям же ее скормил?

-Мы ж не едим, что достанем.

-Не едите? Кто это мы?

Но он молчал. Сучонок. Я носком туфли поднял его подбородок:

-Кто, я спросил, «мы»?

От ведь гад - опустил глаза. Не, я бить сейчас не стану - он к этому готов и просто ничего не почувствует. Надо его расслабить, подарить надежду, а вот затем уже…

-Ты ел когда-нибудь туфли?- спросил я

-Нет,- он открыл глаза и посмотрел на мою ногу.

-Лучше и не пробуй. Но если не завяжешь с «молчанками», то обещаю - попробуешь. Будешь жевать, пока не проглотишь. Так кто – «мы»?

-Мне запретили говорить про это.

-Слушай сюда, чертило, я понимаю, что тебе МОГУТ запретить. Но ты должен понять, что я здесь сижу потому, что я могу запретить многое для твоих запрещальщиков. И, если я сейчас буду в гневе, а ты меня злишь не по-детски, то неприятности будут не только у тебя, но и у всей этой вашей гадюжной конторы. А что потом будет с тобой - ты сам прикинь: скажут тебе спасибо   те, кто что-то запрещает, или трахнут по самые не балуйся?

-Я ж…

-Ты меня слушай сейчас и не перебивай, я сейчас решаю: кто из вас тут виноват и как кого накажу. Нет у вас тут чела, который бы смог свою задницу от моего болта уберечь. Так что, если ты будешь дурку валять, то твоя задница будет первой на разрыв, а затем,- я кивнул в сторону далекой двери котельной,- пойдет твой замкомвзвода и до самого верху, пока не найдется человек с мозгами, чтоб прикинуть расклады. И мне уже сказанного тобой хватит - спрошу про каких это «мы» говорит этот чмырь, и все - все поколятся. Они ж не знают, о чем мы тут с тобой терли.

-А Вы им, правда, не скажете?

-Нет, конечно, кто они мне такие, чтоб я с ними что-то оговаривал?- сказал я, мало понимая, о ком вообще шла речь.

-Ну, мы - это, короче, кого отправляют на «охоту»- так у нас называют добывание денег.

-Каких денег? Ты ж у меня денег не брал.

-Ну, не только денег – всего: что найдем, мы должны приносить каптеру, заместителю старшины.

-Так ты что - крупы им таскал?

-Все. Мы ему все приносим, а он оценивает - в какую сумму что стоит. И нам списывают долг.

-Какой долг?

Он опять замолчал.

-Ладно, посиди пока здесь - пойду с твоим ротным потолкую.

-Не надо, вы же обещали

-Я обещал, что не буду говорить, если ты будешь это делать без тормозов. А ты чо тут включил опять?

-Просто, это уже не только меня касается.

-Да чхать мне, чо кого касается - мне должен быть даден ответ. Его нет. Значит, я его получу в другом месте. Я ж предупреждал тебя?

-Да. Я… Ну… нас с первого дня предупредили, что каждый дембель должен сдать комроты  десять тысяч.

-Серьезно? Полторы штуки бакинских?

-Ежемесячно…

Что?- у меня глаза на лоб полезли: я со своей конторы ВЫЖИМАЛ четыре косых. А тут эти «рабы»… Какие баксы? Я наверно ослышался?

Да нет, не ослышался: их с первого дня сажали на этот счетчик. Хочешь жить - выполняй «план». Цену ворованному скажет каптер. Недоимки - запишут на следующий месяц. А, если вообще порожняк выйдет, то опустят, как на зоне. Родители высылают денег, но какие у них у самих гроши, чтоб перекрыть детские долги? Так и служат защитнички: днем строевая-боевая, ночью - «охота».  Бывало, конечно, и в мое время, что молодых посылали со склада или с кухни тырить картошку или масло - короче, пожрать. Так же перед дембелем «обменивали» свои  стоптанные башмаки на новенькие салажат.  Бензин бывало, сливали. Потом с гражданскими обменивались. Там уж - как сговоришься. По количеству рыбаков в химзащите в округе, можно было судить о сговорчивости сторон. У каждого свой бизнес был: прапор волок по своему уровню, полкан - по своему. Ну, не сам…Тот же прапор и волок. Но с солдатиком и на персональном авто командира. За это закрывались глаза на маленькие шалости прапоров. Если только они оставались маленькими. А если нет - то «пусть меня постигнет карающая рука моих товарищей». Но, то было время всеобщего «ничьего»- все вокруг народное, все вокруг мое!

           Потом у меня работали бывшие офицеры из союзных республик, сокращенные после вывода оттуда краснознаменных частей. Рассказывали. Одного даже Интерпол искал по просьбе Казахстана. Ну, понятно - бардак, люди выброшены на улицу ни с чем - вот и прихватывали кто, что горазд. Самое смешное авто в Питере знаете какое было? Ага, БТР. Белого цвета. Афганцам потом его легализовали. А тогда на нем на стрелки народ ездил. Внушало, хоть и не по понятиям. Друг, что казахами разыскивался, какие-то ракеты на цветмет  забадал. И они где-то засветились. Ну, что еще я мог тогда вспомнить? Как парни куски бетона привезли? Ну и как этот бетон из Берлинской Стены мог отличаться от бетона на любой нашей стройке? Анализ, что ли проводить, сертификат выписывать? Ну, штык ножи. Ну, ТТ с патронами. Ну, Стечкин. Ну, не помню - все как-то типа не серьезно, в шутку. Украл, потому, что все равно, как со Стеной - сломают  или пропадет. Или, еще точнее, другой кто ноги приделает.  Но воровать детей у их родителей, чтоб...?

         Я вышел, не кивая караулившим дверь сержантам, и направился на КПП. Туда уже подходил брат с «сопровождающим». На его удивленный взгляд, я тоже глазами показал «Потом». И, не прощаясь, ломанулся на проходную.

-Где вещи? - на ходу спросил брат.

-Уроды. Они пацанами торгуют.

-Что?- схватил меня за плечо он и развернул к себе

- Солдатиков этих воровать припахивают.  Тех, кто «план» не сдаст – опускают и пидорам сдают на прокат. На тачках прям сюда подъезжают вечерами…Сотка баков за ночь вот этому прапору.

-Стой-ка. Погоди. Товарищ прапорщик! – брат окликнул через незакрытую дверь, стоящего возле проходной вертушки, прапора.

Тот широко улыбаясь, вышел к нам на порог.

Сил смотреть на его красную рожу не было.

Я успел только раз ударить его по ней.

Потом брат-боксер сбил его двойкой-серией с ног. И дальше мы его били лежачего.

А потом уехали.

И все.

…………………………………………………..

           На экране монитора – бушующее северное море: волны с пятиэтажный дом захлестывают палубу, вылизывая ее перед торжественной встречей – вдали  виднеется черный скальный уступ. Совсем неласково выглядит.

-Вот,- Мишка тычет сарделиной пальца в  группу выстроившихся в шеренгу людей,- вот он, Илья Щавинский. Из нашей  «дзержинки», из первого взвода.

      Но кадр скачет, сменяясь другим - по причалу бегут две женщины с подносами. Сильно пригибаясь вперед одним плечом, чтобы укрыть полощущиеся рушники и  жареного поросенка на них, одна из них весело смеется в камеру -  у них сегодня праздник: долгожданные гости, которых принято встречать с хлебом-солью. Ну, какие это гости? Скорее – хозяева. Вернулись после долгого отсутствия.

Снова смена плана.

-А это – капитан Колесников. Который записку оставил.

Теперь я успеваю разглядеть застывшие в шеренгах лица. Застывшие во всех смыслах : черная морская форма побелела со стороны  стылого, с мокрым, липким снегом бокового  ветра. Офицеры в фуражках чуть прижимают ухо с подветренной стороны к высокому вороту  шинели. И все – стоят в струночку.

Я отворачиваюсь. Я знаю, что будет дальше. Но Мишка дергает за рукав:

-Смотри, это тоже …

Не успевает… Черно-белые кадры любительской хроники сменяются добротным профессиональным цветом документалистики - огромная махина лодки с развороченным носом стоит в сухом доке. Хищный зуб - торпедный отсек - раскурочен великаном-стоматологом. У морского чудища земное имя – «Курск»

Я не заметно опускаю глаза от страшной картинки и вижу на столе рядом с Мишкой два озерца – слева и справа, от лежащего на  кулаках лица. Мишка не замечает слез, текущих по щекам. Просто что-то говорит мне, но я уже не слышу.

Выхожу на балкон курить. Чуть позже присоединяется Мишка.

-Как жить, блядь?! Скажи! Ну как тут можно жить? Разве это жизнь? Вот там,- Мишка тычет в сторону  мигающего за стеклом  монитора,- там – жизнь!  Здесь что? Проверяй, перепроверяй. Поверишь, никому не говорил, - но у меня только там и была жизнь. Здесь – так... Я же не могу даже на друга положиться - БИЗЬ-НЕС! Каждый каждого должен подозревать. Каждый! А там? Встанешь, а за тобой – стена. Толкнись – не шелохнется. Стена, понимаешь?! Не, ты не понимаешь, что это такое - умрут за тебя. Все и каждый. Разве ТАМ кому в голову взбредет кого-то нагреть или нагнуть? Разве я бы мог подумать, что приказ моего командира мне может идти во вред? А здесь я ни на секунду не должен расслабляться – кинут. И сам должен всюду страховку включать – барыга ж. Ты же даже не замечаешь, как все втянулись в эту жизнь. Мы как на «Титанике». И он уже тонет. С машинного отделения на рубку орут о пробоине, а на верхней палубе оркестр, музыка… Официанты кричат поварам, чтоб поторопились – клиенты хотят успеть съесть своих рябчиков. Мы все тонем, но наверху – похер на это, у них есть свои шлюпки. Так, почему, суки, не спасать корабль вместе? Почему матросы должны дохнуть, пока они будут своих лобстеров доедать? Почему? Россия тонет, а эти живут так, будто им нет до этого дела - по телевизору сплошные шоу и дебильные сериалы. И половина – жиды, мать их еб! Мы ведь телами своими заткнуть готовы. Телами заткнем брешь!!! Только жрать перестаньте. Хотя бы…

-А вторая половина?

-А вторая половина? Мы, русаки. Да при чем здесь жиды? – это я так, к слову… Мы, только мы! Мы, пидарасы, виноваты, что молчим. Наша ж земля. Мы ж в первую голову гибнем. И что, сука, обидно – ведь ни одной войны не проиграли! В итоге и Польше и японцам за «Варяг» карачун устроили. Какие "масоны"? Нас же даже фашист не смог сломить. Под Москвой стоял – а не сдюжили. А сейчас кому кричать «Велика Россия, а отступать некуда»? Кому? С последней переписи русских в Москве - меньше половины. Да хрен с этой бы Москвой, но ведь это СТОЛИЦА МОЕЙ РОДИНЫ! Моей!

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

Мой брат в 84-ом служил «срочную» в Москве. Попался в «самоходе» и залетел трех-суточно на губу в «Алешкинские казармы» - те, что будто бы царские палаты в гайдаевском «Иване Васильевиче…». В мое время поговаривали, что это одна из тяжелейших гауптвахт Союза.

Он был первоходок, а те, что были знакомы с местными порядками, на исходе вторых суток, когда узнали о смене караула, сказали короткое - «Триндец, пацаны».

На смену заступили курсанты офицерского училища МВОКУ.

Справка из «Вики»: «Единственный в России военный ВУЗ, имеющий почётное право проводить выпуск молодых офицеров на Красной площади. В училище получили первоначальное военное образование.551 генерал и.5 маршалов:.маршалы П. К. Кошевой, С.С.Бирюзов, Д.Т.Язов, Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров, Маршал артиллерии К. П. Казаков»

Элита.

Как только зашумели засовы (а они зашумели через 10 минут после приема караула новой сменой), все арестованные, как предписывал распорядок, выстроились в две шеренги. В распахнувшуюся настежь дверь  ворвались курсанты с красными повязками караульных на рукаве и солдатики с ходками за плечами сразу попадали на пол, свернулись калачиком и, закрыв голову руками, стали протяжно выть. Остальных курсанты били кулаками, сапогами, прикладами. До тех пор, пока все не оказались лежащими в позе эмбриона, жалобно воя, уже не в силах задавать дурацкие - ЗА ЧТО? Били профессионально, сразу чувствовалась высокая школа русского боевого рукопашного. Брату прикладом разбили лицо, поломали нос и выбили зуб – дурень, не сразу понял, чего от него ДОБИВАЮТСЯ. Оказалось, просто – чтобы дежурство было спокойным, без лишних проблем для караульных. Ну и заодно - поупражнялись в боевом искусстве.

         Чтоб искалеченные немного пришли в себя, начкар  добавил им по двое суток - за нарушение распорядка. Нос так и остался с искривленной перегородкой.

Я долго не мог вставить этот кусок в рассказ - так и лежал он «в столе». Потому, что не было в этом куске Чубайса с Березовским. Потому, что он будто выпадал из  текста. Но у меня жило чувство его необходимости здесь, в общем полотне мозаики. Потому, что это тоже была правда. Долго лежал, пока я не услышал Мишкину правду. Правду про «пид….».

         Я - русский. Ничего для этого не сделал - не защитил научной работы с присвоением этой степени; не побил мировой рекорд, с завоеванием этого титула; не открыл континент, с вручением мне этого почетного звания… Просто родился. И мне сказали, что я - русский. Не испытываю по этому поводу никакой эйфории, говорю об этом без пафоса или чувства национальной вины - просто констатирую факт. Я  умеренный патриот, совсем ни разу не националист. Я вот спрашиваю себя – где моя Родина? Где моя страна? Я не про Россию – это понятно, в россии живут россияне. Чукчи там, якуты, коми, евреи. Я ведь родился в  Баку. Сейчас это столица Азербайджана. Все нормально – хотят люди иметь свою национальную вотчину. С гор спустилась независимость и освободила столицы.  У армян, соответственно – Армения. У грузин – Грузия. А у русских?

Вот у чеченцев есть свой президент. У башкиров, говорят, есть. У татар. А у русских?

Кто Президент у русских?

У меня долго хранилась открытка: художник Н.Гольц «Да здравствует дружба народов». Хороша, ай как хороша украинка в своих развивающихся лентах  и цветочном венке! Узбечка узнаваема безошибочно по своим многокосьям.  Киргизка - с уникальным «веером» на головном уборе. Азербайджанец - в папахе. Туркмен – в халате. А кто это в центре композиции, в белой рубашке с закатанными рукавами и в серых в клеточку брюках европейского фасона? Чей это светло русый славянский профиль улыбается всем? И в чей это национальный костюм одет ребенок рядом с ним -  короткая юбочка, белая рубашка и красный галстук в пол-груди на шее?

Кто был  Генеральный Секретарь коммунистической партии этих двух национальных представителей?

Где у них Родина, их страна, их Отчизна?

   Громкого гусеничного лязганья по брусчатке и бравурных маршей мне милее слабо различимый второй женский голос,  доносящийся из дальней избы ко мне на завалинку, догорающий на плетне закат, еще пыльный жар дня от земли и уже подкравшееся половодье вечерних запахов полыни и чабреца.

Может потому, что…

я - не русский? Я донской казак – потомок хазар, скифов-сарматов и пр. Тюркоязычных, кстати. То есть – черножопый. Ну ладно, пусть так. Но у меня есть Родина – Волгоградская область, Суровикинский район, хутор Малый Терновой. Там все родное – и балачка, и хеканье, и каймак. И жиды – просто воробьи. Все понятно.

 Было.

 Мой двоюродный дед «дядь Яков», с серьгой в левом ухе, в синей фуражке с красным околышком (ой, сколько через нее лиха хлебнувший в 50-ые от советских милиционеров в таких же фуражках, чтоб только перестал ее носить) никогда себя русским не считал.

 « Мы с тобой, Колькя, казаки, а не голопупые кацапы. Запомни это»

Ну ладно, допустим, станем и мы  свою государственность лепить. Из чего – вот вопрос?

Мы ж что те яблоки на яблоне : упадет одно, откатится – не беда. Пока стоит яблоня. Упадет яблоня – всем яблокам каюк. Ну хорошо, не нравится вам «государство образующая нация», давайте иначе. Назовем русских ойкуменообразующей нацией. Русские давно уже живут по всему свету и еще не забыли – кто такие «мы». Надо и в России  вспомнить про русскую Атландиду.  Потонут они – все ко дну ж пойдем. Не будет никаких Уральских, Забайкальских республик. Не будет никакой Казакии. Историю прочитайте. Да на карту гляньте. Спасать надо  русских, как спасали чукчей в свое время: в институты без конкурса, льготы и послабления всякие. Алкоголизм лечить принудительно и превентивно. Системно заниматься воспитанием мужчины. У израильтян если ты не прошел службу в Армии, тебе закрыта дорога на высокие государственные посты. Если путинская малина справедливо наш идеал – то русские, справедливо, бараны. И вся эта камарилья-накипь – заслуженное ярмо.

      Эй, русский? Не видишь? – ты вымираешь! Придет хозяин, тот что свыше, и топориком гнилое деревце. И все покатимся, как яблочки. Как Золотая орда, Вавилон или Империя Александра Македонского.

        Все мои предки, которых я помню и с которыми помню разговоры, все мои знакомые казаки – терские, кубанские, яицкие, семипалатинские, из Франции, Америки, Израиля – ВСЕ считали своей родиной Россию.

Сражались за нее. Умирали. За Родину умирали. Телами своими затыкали брешь. Чтобы не утонула. И те - кто за Советы, и те, кто против. Но все – «за Рассею».

А я вот…

        Однажды просыпаюсь, открываю глаза, а вокруг - тюрьма. Израильская. Ну, тюрьма – это как?

Сектор Ай, Би и Си.

Ай - это Африка. Не расово, а географически – все, что южнее Синая – к Африке.

Би - Азия. Но не географически (что понятно – Израиль это ж Азия), а расово – т.е. филиппинцы, вьетнамцы, китайцы…

И Си- русский.

Из 16 человек нашей камеры, русский – я один. Остальные - молдаване, румыны, два болгара, украинцы, белорус и четыре грузина.

По телевизору все смотрим российские каналы. Когда говорим « у нас» - никто не переспрашивает «У КОГО – У НАС ?». Просто есть « у нас» и « у них». Потому, что они - это остальной мир, а мы – это русские. Всякие - кутаисские, черновицкие, дубоссарские, питерские, бургасские. И там, на воле, евреи - тоже русские и остальные. Русских мало. Меньше трети. Но в любом магазине тебя поймут. И если не поймут, то спросят в соседнем - и обслужат в лучшем виде.

        Среди истеблишмента – на видном месте наши, русские. Евреи, конечно. Но местные знают – русские. Вывески, газеты, телеканалы на русском – обычная вещь. Не турецко-египетский вариант тур-сервиса – дань культуре  трети своего трудолюбивого и смышленого народа. К образованнейшей его части, на секундочку.   И Эрец Исраэль принимает новые правила игры.

            Однажды я просыпаюсь, открываю глаза – а Родины нет. Украли. Без единого выстрела. И народ мой – украли. Тот, что остался - не мой народ. Я со все возрастающим чувством отчуждения смотрю на девяти-майский Парад - какая-то издевка. Я то здесь при чем? У меня три деда. Два – отцовский и мамин – погибли в Великую Отечественную. От деда по матери осталась только воронка . Вмиг превратив его в прах, немецкий снаряд навсегда сделал землю под Киевом  для меня Отчизной (землею отцов). Другой дед, по отцу, погиб на пожаре сураханских нефтепромыслов, для охраны которых он был направлен после стрельненского училища. Там тоже моя Отчизна. Там тоже часть земли – прах моего рода. Третий дед – а я знал только его и всегда считал родным - познакомился с бабкой после войны в Баку, где отрабатывал у родины свою вину за сдачу живым в плен. Даже аргумент, что палкой, которой были вооружены все бойцы их отделения, застрелиться нельзя – не помог в беседе со следователем. И все три концлагеря – в зачет трудового стажа не вошли. Как санатории. Похоронен под Колпином. Без, положенной в таких случаях от военкомата, звезды на могиле. Потому, что бакинский военкомат «утерял» документы беженца. Тут тоже моя Отчизна.

У меня в жилах течет их кровь, погибших. Она заставляет набухать слезами глаза при первых тактах «Прощания славянки». Толчками бьется в висках на припеве - А нам нужна одна победа, Одна на всех, МЫ ЗА ЦЕНОЙ НЕ ПОСТОИМ. Кусать губы, когда Бернес «замирает, глядя в небеса»…

       Но разве это мой праздник – День Победы? Разве сейчас – это наш праздник? Я ведь свою Родину просрал - без стиралок и Ниагары. Ведь, если я за свои макароны-телефоны всех знакомых на уши поднял, воров искал, то здесь даже не дернулся . Даже не заметил. Что тут на путиных-сталиных валить? Я на них молиться должен: это я - тот … как Мишка точно сказал… Меня даже не потребовалось в плен брать. Пытать, ломать. Я просто принял это. Как я могу после этого садиться за стол со своими героическими предками? Как предатель может поднимать тост вместе с преданными им?

Только Иуда.

Какое мне дело до этого народа? Зачем мне он? Разве встанет он за мной стеной неколебимой? Разве я умру за право быть его частью? Как я могу это сделать, если я даже вору, растаскивающему по средиземноморским  сусекам завещанное дедами моим потомкам, только помогаю каждым своим движением и всяким трудом, как раб укрепляет благополучие рабовладельца  даже просто фактом своего существования?

            Я просыпаюсь и открываю глаза, а в иллюминаторе сквозь прорывы свинцовых  облаков - тайга. «Зеленое море», расчерченное серыми ниточками автомагистралей. Скоро Внуково. А Родина когда?

Или ГДЕ?

П.С. В двадцатых годах прошлого века к редко заселенной пустынной земле Палестины  причалили корабли. С них сошли и расселились по побережью тысяча человек, образовав коммуны, в которых они стали налаживать хозяйство и поднимать земледелие. Воды не было вообще - ни речек, ни озер. Люди долбили в скальной породе колодцы и вскоре возродили некогда славившееся в этих местах виноградарство и виноделие. Их было тысяча человек. Около того. Много было и из России.  У них не было ничего на этой земле – ни нефти, ни газа, ни лесов-полей-и-рек. У них даже не было своего языка, но у них была идея, что это их земля. Их историческая родина. Земля была малопригодная для жизни. И окружение – не самое дружелюбное.  Но уже в конце сороковых годов здесь появилось государство. Из разбредшихся по всему свету осколков и диаспор своих единоверцев  собрался единый народ.

Сейчас я сам ходил по разбитым среди пустыни садам, прекраснейшим паркам с фонтанами  и каналами. В  многочисленных прудах, заводях и озерцах разводят форель и некогда эксклюзивную русскую рыбу – осетрину.

………………………………..

Их было около тысячи. И у них была Идея.

Сейчас у этого семимиллионного народа есть Родина.

ППС. В Москве билетик в метро стоит 28 рублей. Я с чемоданами-сумками. И в кармане, зараза, как назло – последняя тридцатка рублями  из десятки бумажной и две монетки по 10 рублей (не в аэропорту ж менять по «лучшему курсу»). Очередь в кассу – как за колбасой в 90-ом. А в два автомата, стоящих тут же – чуть поменьше. Встал туда. Дошла моя очередь: две монетки автомат «съел», а вот бумажку принимать отказывается. Я не сдаюсь – верчу ее вверх ногами - нет! Вверх тормашками - нет! Задом наперед…Нет! Сзади чувствую «спинным мозгом» - закипает народ от «понаехавших». И вдруг замечаю, что из соседней очереди ко второму автомату на меня с интересом смотрит мужчина. Лет пятидесяти и почти впритык ко мне стоящий. Я протягиваю ему непослушный «червонец»:

-Поменяете?

На лице мужчины брови стали медленно подниматься так высоко, что чуть не уронили шляпу. А выражение интереса сменилось гримасой брезгливости.

Чувствуя нарастание напряженности и не желая оказаться выброшенным из очереди, с перспективой размена не знамо где валюты и отстаивания очереди повторно (да все это с баулами и тюками), я обернулся в пол оборота ко всей очереди второго автомата и громко сказал:

-Помогите, пожалуйста – поменяйте десятку.

Скучающие в тоскливом ожидании лица людей на миг осветились любопытством. Все глаза направились на меня. Даже из-за спин друг друга стали выглядывать - кто там что чудит? Но уже с середины речи я увидел, как подернулись их глаза все той же скукой. И всем как-то срочно стало интересно, что происходит в противоположной стороне.

-Славяне,- ору уже,- выручите – подарите десять рублей!

-Слюшай, не надо крычать. На!..

Из-за моей спины чья-то добросердечная рука протягивала мне монетку. Взявшись уже за нее, я оглянулся, чтобы поблагодарить своего спасителя. Мне улыбнулся широкой белозубой улыбкой с тремя золотыми коронками смуглый гражданин лет сорока.

Я смог только растеряно кивнуть ему. Мне сейчас стыдно, что не поблагодарил по- человечески земляка – он то в чем виноват, что не знает славян?

ПППС. А вот все эти солдатики, все эти принявшие, так или иначе, «дедовшину», «землячество»  и те же «понятия» - они куда деваются? Они что – исчезают? После всех этих тюрем, армий, все эти студенты-школьники своим преподам таскавщие  «подарки» или «взносы на компьютерный кабинет» - они где сейчас? Кто платит откаты ? Сейчас вот, сегодня- не при Чингиз-хане.

        Ведь народ состоит из отдельных личностей, как кулак собирается из пальцев. Где все эти самые «они», приводящие в действие все эти механизмы насилия и подавления?  Где, кто сломился до самооговора на допросах? Где те, кто ломал до самооговоров на допросах? Где все, кто с овчарками или по вышкам с автоматами?  Где те, кто внизу, под вышками был – они все что,  испарились, аннигилировали ? Только не надо мне про крепостное право или монголо-татар. Про гаснущую пассионарность. И про вину перед покоренными народами – пустое: так писалась  история всего человечества, и мы в конкурентной борьбе были сильнее. Нам нечего этого стесняться – что было, то было, «заиграли».

Про Родину скажите.

Да не надо мне – себе, себе! Себе - про народ-бомжа и про его любовь к своей бывшей Родине. Детям подводников с «Курска» или Павла Астахова расскажите.

А мне скажите …

Ленинградская учителка,  которая отказалась фальсифицировать выборы 2011 года

на всю страну была одна…

Как думаете - этого хватит для народа или где по подлодкам тысячу человек набрать еще выйдет?