Пять сталинских уроков

60 лет назад умер Сталин, вокруг которого до сих пор с пеной у рта спорят поклонники и противники. В споры вдаваться не будем, попробуем понять, какие технические уроки можно извлечь из его долгого правления.

5 марта холодного 1953 года умер Иосиф Сталин, человек, не нуждающийся уже вообще ни в каких представлениях.

Сталина поднимают на щит и пишут на иконах, Сталина ненавидят так, как никого другого. Его роль в истории – один огромный вопрос, и две пропагандистские максимы («соха и атомная бомба» и «миллионы невинных жертв») ничего не объясняют нам. По максимам можно судить о том, кто ими оперирует, но две эти странные секты: сталинисты и антисталинисты – слишком линейны и слишком друг на друга похожи, чтоб воспринимать их всерьез.

От Сталина остались мордовские лагеря да присказка «тот, кто трубочку курил, не раздаривал Курил», но попробуем, не впадая ни в одну из популярных истерик, разобраться в технологии сталинизма и извлечь из нее не идеологические (об этом кричать мастеров достаточно), а технологические уроки.

1. Аппарат, а вовсе не идеология – главный политический ресурс

Сталин не был героем революции, да и в Гражданскую ему был отведен Царицын, тогда не являвшийся ключевым плацдармом. Будущий вождь не стал ни кумиром Красной армии, ни легендой восторженных интеллектуалов. Он – профессиональный революционер-налетчик – скромно ходит на вторых и третьих ролях, выстраивая по себя весь аппарат партии, до которого никому не было никакого дела. Начинает Сталин с должности наркома по делам национальностей, а к моменту, когда за власть нужно бороться всерьез, он уже генеральный секретарь ЦК РКП(б). За несколько лет бумажной работы Сталин становится ленинской тенью, и это – на фоне прошлых заслуг перед делом классовой борьбы – дорогого стоит.

Вожди революции писали воззвания и братались с товарищами из Интернационала, а Сталин убирал одни третьестепенные фигуры и ставил на их место другие, свои, третьестепенные фигуры, и некому было остановить его, потому что, ну поверьте, несерьезно всем этим заниматься, какие-то снабженцы, редакторы листков и делопроизводители – вы шутите?

Революция должна была вот-вот перекинуться на Европу, а затем – на весь земшар, но где-то что-то сломалось, и фанатики мирового пожара остались наедине со своей страной, в которой слово «начальник» всегда значило больше, чем все разговоры о коммунизме. Сталин после смерти Ленина уничтожит почти всех, и здесь можно тешить себя какими угодно предположениями (от «эффективности» до «маниакальности» – выбирай, не хочу), но именно он делает аппарат, а не человека главным игроком современной российской политической истории. Аппарат ставит Никиту Хрущева, меняя его затем на Леонида Брежнева и т. д. – пожалуй, лишь Ельцину ненадолго (до 96-го) удается немного обуздать этого монстра. Монстр, впрочем, Ельцина быстро похоронил, даже памяти не осталось.

Другим наука: не играйте против аппарата на его территории. Сначала нужно уничтожить территорию, а затем, на выжженной земле, можно возводить свой аппарат. Многим в сегодняшней России этот урок стоило бы выучить наизусть.

2. Если нужно побрататься с Богом, побратайся, будь ты хоть сам дьявол

Большевики были воинствующими атеистами, как бы ни старалась нынешняя КПРФ забыть об этом и прогнуться перед влиятельной РПЦ в низком поклоне. Сталин в декабре 31-го спокойно взрывает храм Христа Спасителя, и это – вполне логичный шаг преданного соратника Ленина и внимательного читателя Маркса, так и не закончившего Горийскую семинарию.

Во время Великой Отечественной Церковь оказалась Сталину нужна, и он в дозволенных пределах позволяет священникам задышать чуть посвободней и наводняет РПЦ сотрудниками НКВД. После победы все возвращается на круги своя.

Нынешние консерваторы-сталинисты усматривают в этих переменах проявление то ли «духовной мощи», то ли «истинного пути», противники Сталина предпочитают не обращать на отношения вождя и Церкви особого внимания, но именно здесь кроется важный сюжет о том, что нет таких средств, которые не оправдали бы цели.

Нужна Церковь? Будет Церковь. Нужно сравнять с землей символ этой Церкви? Сравняем. Сталин – это опыт почти полного отсутствия ценностей в их политическом измерении. Кто он? Левый? Правый? Консерватор? Либерал? Все мимо, никаких идеологических рамок и констант. Сталин – вождь, этим исчерпывается его политическая позиция, но верно и обратное: пока ты не вождь, какую-то позицию лучше иметь.

3. Славу царю делают поэты

Сталин отправляет в лагеря одного из лучших русских поэтов XX века Осипа Мандельштама, который говорит о вожде: «Мы живем, под собою не чуя страны, / Наши речи за десять шагов не слышны, / А где хватит на полразговорца, / Там припомнят кремлевского горца», – и пишет на полях повести Андрея Платонова «Хороший писатель, но сволочь», он звонит Борису Пастернаку, чтобы услышать, как тот мнется и трепещет, заставляет Шолохова превратить «Поднятую целину» в бессмысленно скучный, но партийный текст. При Сталине уходит из жизни Владимир Маяковский и замолкает Максим Горький, а после смерти вождя русская литература бросает массу сил на то, чтобы Сталина разоблачить.

Воланд у Булгакова – это, конечно, не прямо Сталин, но зато дон Рэба у Стругацких (в первом варианте – дон Рэбия) – вполне себе Берия (понятно, что Сталин где-то там подразумевается, он – фигура умолчания, которая обязательно маячит на заднем плане). Литераторы, которым со времен Екатерины Второй не оказывали такого внимания, ответили вождю взаимностью и, вступив с памятью Сталина в неравный бой, лишь укрепили его славу. Ведь абы с кем всерьез русская литература биться не будет: от Брежнева остались одни анекдоты, а о Сталине даже Фазиль Искандер в «Кроликах и удавах» нашел, как написать.

Этот урок очень важен, и Сталин, литературу не слишком понимавший, – может быть, самый показательный случай того, как нужно работать над своим посмертием в культуре.

«И благодарного народа / Вождь слышит голос: / «Мы пришли / Сказать – где Сталин, там свобода, / Мир и величие земли!» – это Анна Ахматова, товарищ Мандельштама по акмеизму, душеприказчица Серебряного века русской поэзии.

4. Победа списывает далеко не все

Самый сложный сталинский сюжет – война и победа, которые пошли не по плану и не помогли вождю укрепить власть. Послевоенные репрессии и процессы выглядят жалким подобием 30-х: нет ни размаха, ни ярости, ни страха. Где-то машина дала сбой, и пристрелянное ружье начало бить в молоко.

Генералиссимус Сталин до войны всегда побеждал лично, теперь же триумф оказался размазан тонким слоем по русскому солдату, которого не пристегнешь к новой несвободе, – не потому, что он сопротивляется, а потому, что он видел много всякой несвободы, терять ему со времен оных уже нечего.

Гражданская война была бойней, а Великая Отечественная – работой, старинной, знакомой и привычной работой по установлению порядка на земле.

Потому-то с героями Гражданской Фрунзе и Тухачевским можно было расправиться, а с героем Великой Отечественной Жуковым – нельзя. Хотя логика диктовала, конечно, именно расправу.

5. Нельзя умирать без наследника

Последний урок – самый очевидный и самый, как водится, главный. Сталин умер в 1953-м, а всего через 30 лет в воздухе запахло перестройкой, гласностью и всем тем, что герою колонки было категорически ненавистно. 30 лет – это даже по меркам бурной российской истории слишком малый срок. Сослагательное наклонение – удел фантазеров, но если бы Сталину было кому оставить свои стройки, зиккураты и парады физкультурников, как знать, в какой бы стране мы сейчас жили и сколько бы лет светило автору за этот противоречивый текст.