Cолдатские байки, которые стали смешить его только после армии/

Служба в Советской Армии (я служил в ВВС) запомнилась мне не только дедовщиной, кальсонами, перловкой, марш-бросками, стрельбами, нарядами, гауптвахтой и вонючими портянками, но и забавными ситуациями. Правда, смеяться я над ними стал уже после армии. В армии мне они не казались забавными. А сегодня служба в СА кажется сплошным «аншлагом». А командиры «петросянами».

ПОДЛОЕ КОВАРСТВО ВОЕННЫХ СВИНЕЙ

(эротическая байка)

Кто-то, наверняка, думает, что в армейских буднях нет места эротике. Дудки! Трубы! Есть. Много. Поскольку есть объекты и субъекты этого явления. Но есть в армии так же и силы, которые противятся военной эротике. Эти силы я называю свинскими. С военными свиньями я столкнулся всего лишь однажды, зимней ночью 1976 года. Но этого хватило, чтобы составить о них впечатление, как о животных жестоких, бесчувственных и безжалостных. Я был недавно переведен из роты обеспечения Тамбовского летного училища им. Расковой в тульский летный полк. И вскоре, в одной деревеньке, куда мы с армейским ВИА (где я имел счастье солировать) выехали с концертом, я познакомился с очаровательной конопатой девчушкой, пахнущей навозной жижей и отрубями. Мы поклялись в любви до гроба, и договорились встретиться в 12 часов ночи 23 февраля у шлагбаума КПП.

- А где тут у вас можно провести романтический вечер с дамой? – спросил я на следующий день у ротного каптерщика Шаруды, ветерана каптерщицкого труда.

- Обычно эти вечера проходят в свинарнике подсобного хозяйства, - великодушно поведал он. - Правда, надо договориться с полковым свинарем. За пайку он согласится уступить на ночь свинарник.

В субботу я, согласно договоренности, отдал утреннюю и вечернюю пайку молчаливому свинарю Почетаеву, а он отдал мне молча ключи от свинарника. После отбоя я сделал на своей койке «куклу», чтобы дежурный по части во время проверки думал, что я сплю. А сам, в одних кальсонах и сапогах, через окно в туалете, с бутылкой ароматного самогона в руках, приобретенного в долг по случаю у каптерщика, побежал навстречу любви. В ту зиму стояли суровые, трескучие морозы. Но для двух юных, любящих сердец даже метеоритный дождь не был бы преградой. Моя дама в пуховом платке, в старомодном, ветхом, шушуне, доставшимся ей от бабушки, стояла, дрожа, у шлагбаума. «Бежим скорее!» - крикнул я ей, не останавливаясь, схватив ее за руку, понесся, словно олень, в сторону, где, по моим сведениям, располагалось подсобное хозяйство.

- Куда мы бежим? – спрашивала моя любимая, тяжело дыша. Чувствовалось, что легкая атлетика никогда прочно не входила в ее жизнь.

- В отель! - отвечал я. Я ориентировался по жуткой вони (кто хоть раз бывал в свинарнике, знает, что сильнее тамошней вони в природе не существует! Эту вонь вполне можно использовать в военной практике в виде газовой атаки на врага). Но чем сильнее была вонь, тем ближе я был к долгожданной эротике. И вот я вижу небольшой бревенчатый домик, без окон, но с дверью. На меня лают две собачки, привязанные к будке. Еле сдерживая рвоту, открываю двери в этот замок любви, и, чуть не падаю от омерзения и отчаяния. Наш «отель» представляет собой комнатушку, разделенную барьером, высотой полметра. На одной, большей, половине, словно узники в камере, располагаются военные свиньи в количестве десяти особей, другая половина, с койкой и печкой, собственно, и является местом романтических свиданий солдат со своими возлюбленными.

Свиньи, при моем появлении, встали передними лапками на барьер и подняли такой визг, что, наверняка, в Пентагоне  его приняли бы за новый вид психического оружия. Я  два часа пытался признаться своей даме в любви, но ничего не получилось. Свиньи не давали мне рта раскрыть. А через два часа к нашему священному чертогу примчалась караульная машина, с вооруженным караулом, во главе с дежурным по части.

(Караул был поднят по тревоге). Все подумали, что свинарник подвергся нападению вероятного противника. Я вместе с дамой был доставлен в штаб боевых же действий.

Дама, после того, как помыла там полы, была отпущена, а я был отправлен на гауптвахту, за то, что провел постороннего на военный объект. Итог был печален и символичен. Блохи были не единственными земными тварями, которые после этой памятной тусовки надолго поселились на мне. И лишь только простой керосин, которым мы заправляли самолеты Л-29, помог мне безжалостно расправиться с  ними.

P.S.

Я был свидетелем чуда! Когда мы на машине отъезжали от свинарника, военные свиньи резко, словно по команде, прекратили визжать! С тех пор я с какой-то непостижимой радостью ем  свинину.

СПОЙ, ДРУГ, МНЕ, НА ПОЩАНИЕ «КАПИТАЛ»!

Самые суровые зимы выпали как раз на время моей службы в армии. Служить во время лютых морозов было невыносимо и, поэтому, время от времени я ложился в санчасть, симулируя диарею. Правда, начальник санчасти каждый раз требовал от меня, чтобы я предъявил ему «продукт» моей невыносимой жизнедеятельности. Мне приходилось  идти на всякие хитрости, чтобы этот «продукт» создать. Будучи наделен от природы неплохим художественным вкусом, и имея в распоряжении акварельные краски, я создавал в туалете гениальные творения, сияющие всеми цветам и радуги, которые и смывать-то, после предъявления, было жалко. Убедив доктора в своей хвори, я на пару недель укладывался в санчасть, чтобы переждать стужу.

Телевизора у нас в санчасти не было, радио тоже. Компьютер еще не изобрели. Не было гитары, баяна или простой сопелки, и оттого было уныло, серо и скучно. Но зато были шашки. Я вскоре так наловчился играть в «чапаевцев», что мне не было равных во всей санчасти. (При этой игре, спортсмены выбивают щелбаном шашки противника своими шашками с доски!)

Сначала мы играли на щелбаны, саечки и «фофаны». Мне было жалко бить по солдатским лбам своих сослуживцев. И я стал играть на пайку. Я выигрывал у спортсменов-шашечников сигареты, масло, сахар. Вскоре в моем хозяйстве появились излишки, и я стал, в конце концов, зажиточным воином.

От жира, как водится, я стал страшным привередой. Мне не хватало развлечений и стало скучно жить в унылой санчасти. А была у нас там всего одна книга (но толстая), написанная Карлом Марксом, под называнием «Капитал». Я несколько раз пытался ее почитать, но она была не очень захватывающая. И однажды мне пришло в голову поставить этот труд на пользу человечеству.

Я предложил своим соперникам «чапаевцам», вместо сахара и масла, в качестве ставки читать «Капитал». Проигравший должен был с выражением, с разными интонациями, декламировать учение Маркса, пока я не усну. Голос чтеца убаюкивал меня, и я засыпал под монотонную декламацию. Но однажды я услышал, как мой постоянный соперник, Ином, уроженец Таджикистана, нажевавшись тана, напевает под нос народные, таджикские песни.  Мне они очень понравилось, и я решил, что Маркса нужно не читать, а петь! Да, да! Именно музыкальная трактовка «Капитала» могла придать ему новые краски! И с тех пор все проигравшие пели  мне «Капитал» на мотив «Наманганских яблок».

До хореографической постановки я не дошел, хотя этот замысел уже жил во мне и просился наружу, словно симулируемая мною диарея. Кто-то донес замполиту о моих творческих экспериментах. Я был вызван на беседу. И неизвестно, чем бы кончились эти чудесные спектакли, но мне каким-то чудом удалось убедить замполита, что я ставил «Капитал» Маркса лишь потому, что хотел овладеть его бессмертным учением,  чтобы поступить после дембеля в Университет. Что я в последствии и  сделал. И не скажу, что Маркс тут совсем ни при чем!