Разговор о кризисе власти всегда упирается в тему легитимности(см.«Ведомости» от 11.01, 18.01, 25.01, 1.02 и 8.02.2013). Новая Россия почти за четверть века успела протестировать едва ли не все известные из истории и науки формы легитимации: раздельно или внахлест, с разными акцентами, но всегда с плохим результатом. Будто решили все второпях попробовать, какое-то время попользовались, а в итоге все испортили. В этом ряду функция государства как верховного миротворца занимает видное место.
Образ лихих 90-х в путинской идеологии отрабатывает одновременно и тактическое, и стратегическое задание. Вроде ясно: был бардак с огнестрелом — пришел человек и навел порядок. Но это и целая философия, хотя и не всегда осмысленная. У Гоббса государство возникает как инстанция, впервые усмиряющая беспредел«войны всех против всех». У нас то же и даже более того: власть не просто напоминает, зачем она вообще нужна и почему в стране не обойтись без железной руки, осаживающей горячие головы. Возникает образ перворождения государства именно«национальным лидером» и именно в этот момент — в нулевые, с выходом из первобытной дикости усмирением либерального хаоса. Получается, тут не просто«приняли меры», а почитай что на ровном месте создали государство, как Петр столицу на болоте.
Это скользкий в этическом отношении момент. Лояльность по отношению к Ельцину формально соблюдена: лично его не трогают. Но эти«идеологи» просто не умеют на позитиве приподнять клиента, не завалив его предшественника, даже если тот выкормил тебя с руки и за руку же вывел в люди, по сути ни за что подарив главное сиденье страны. Замалчивается, что«беспредел 90-х» начал входить в берега еще при позднем Ельцине. Просто спецпропаганда на голубом глазу распиарила то, что не догадались или не успели распиарить при Ельцине, когда о работе над образом вообще толком не думали.
Однако для справедливости вовсе не нужно приукрашивать ельцинское время — достаточно разобраться с тем, что сделал наследник, на что он претендовал и что вышло.
Большая власть и большие деньги
Диффузная война в стиле«убийство драке не помеха» была, но ее сдерживало в тех же рамках и ельцинское государство. А дальше вопрос полноты и достоверности информации, ее открытости, работы СМИ. Телевизор и сейчас закармливает население кошмарами, порой просто инфернальными, однако считается, что все это не дух времени, как раньше, а черные пятна на розовом и, простите, голубом, на фоне которого Он весь в белом. Эта расчлененка таинственной силой отделена от«невинного» образа правления и идет как новостной документальный довесок к криминальным сериалам(когда-то стрельбу из танков по БД с таким же живым интересом наблюдали дамы с колясками). Есть подозрение, что, если сейчас прилюдно вскрыть преступления путинского периода, связанные с переделом всего, 90-е покажутся тихой гаванью любви и согласия.
Путин совершил другое: он сделал приватизированное государство инструментом передела. Он сам стал участником этой войны, одной из ее сторон, интенсифицировав ее по максимуму, но скрытно. И победил, но не войну, а своих противников в ней как в экономике, так и в политике. При Ельцине большие деньги вмешивались в большую политику — Путин с этим не покончил, а лишь оставил это право за собой, и только за собой.
Путин обеспечил«мир», но оригинальным способом: он загнал дерущихся бульдогов под ковер и там одних передушил, других запугал до диареи. В итоге славной победы образовалась единовременная добыча и регулярная дань. Это позволило купить избранные силовые структуры, политический класс, творческую интеллигенцию, а в итоге и народ, впервые за долгое время вспомнивший вкус минимальных гарантий,«растущих потребностей» и подарков от власти на средства из народного же кармана.
Однако возможен и другой взгляд. Можно считать, что ресурс сырьевого экспорта до этого времени, а именно на момент захвата, вовсе не принадлежал никому. После распада СССР страна на какой-то момент сжалась не до границ РФ, а до условной точки небытия — и тут же начала форсированный бросок внутренней колонизации, о которой проникновенно писали такие мыслители, как Сергей Соловьев, Василий Ключевский и вот сейчас — Александр Эткинд.
В этой логике люди, захватившие ресурсы сырьевых продаж, искренне считают, что они не отбирали чужое и общее, а просто подобрали то, что валялось, почти как болтавшуюся под ногами власть. Большие деньги всегда хотят большой власти. Путин решил доказать, что это неправильно: лучше, когда большая власть хочет больших денег.
Но поскольку от электората здесь все еще что-то, и даже многое, зависит, это красочное полотно легко выворачивается наизнанку. Эта власть захватила страну, как Чечню: победитель платит дань побежденному. Так же и с оккупированной страной: если не платить побежденному народу дань,«победителя» быстро вынесут из Кремля, хорошо, если не вперед ногами.
Такое умиротворение бывает стабильным только на кладбище. В живом обществе оно рано или поздно вызывает протест, которому государство-Левиафан объявляет войну на поражение с неизбежным возвратом к нестабильности и росту конфликтов.
Миротворчество, переходящее в войну
Если же анализировать переход экономики в политику, то миротворческая миссия такого государства предстает еще более спорной, если не провальной.
В политике есть две стратегии: процедурно договариваться — или уничтожать врагов в соответствии с заветами Карла Шмитта, которому идейное окормление нацизма не помешало остаться одним из глубочайших политических мыслителей века. Но тогда надо говорить не«скрепы», а«фаши», провозглашать принцип«там, где есть полиция, не остается политики» и идти до конца, помня, сколь много в этой философии значит слово«смерть».
Однако тут не получается идти не то что до конца, но даже за известные пределы. Хочется власть употребить по-настоящему, но именно тут тебя нетерпеливо поджидает кровожадная оппозиция(кстати, тоже вся в белом), которой для полноты счастья не хватает сакральной жертвы. Поэтому тему смерти приходится вводить через систему экспорт — импорт: одни кричат, что пиндосы опять убили нашего маленького, другие — что антимагнитский акт обрекает на смерть десятки детей, которых здесь точно не вылечат. В этой войне уже есть жертвы, пока символические.
Строго говоря, война была объявлена на Поклонной. До этого люди выходили поговорить о том, что возмущает. Их было отнесли к категории«лучших»(Владислав Сурков), но тут же переписали в стан врагов, причем даже не лично кого-то и даже не режима, а именно страны.
Риторика войны продолжилась и на президентских выборах. Главные слова на Манежной со слезами на глазах:«Мы победили!» Было не очень понятно, кто это«мы» и кто эти побежденные: конкурентов выбили задолго до. Однако это был вздох человека, который только что избежал Ватерлоо и обеспечил себе что-то вроде Бородина(спасибо, что живой). Осталось превратить протест в род иноземного нашествия, у которого в мыслях только и есть, что раскачать страну и поджечь лодку. Развязав гражданскую войну(пока холодную), ее теперь пытаются представить как национально-освободительную. Агентов уже ловят.
Но главное в этом милитаризме, пожалуй, другое: власть не только воюет на выживание в большой политике, но и разжигает множество мелких фронтов, стравливая группы и страты, подзуживая и поощряя наиболее конфликтных и агрессивных. Состояние войны пытаются сделать всеобщим, пропитать ею все поры социального организма, все моменты его нормальной жизнедеятельности. Сейчас модно видеть в этом отвлекающий маневр: в пыли общей свалки не видны куда более серьезные дела. Однако эта конспирология не должна отвлекать от«рисков настроения»: сначала раскалываются умы — потом начинают раскалывать головы.
Гоббс сравнил государство с Левиафаном. Надо помнить библейский образ чудовища:«И перед ним бежит ужас < ...> Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов < ...> Он царь над всеми сынами гордости»(Иов 40:20. 41:26).
В нашем случае впереди зверя бежит не ужас, а заливистый хохот пополам с отвращением. Это и обнадеживает.
Александр Рубцов.
Автор — руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН
Комментарии