Наша 545-я - 5

Я должен признаться, что когда я вспоминаю Москву 1945 – 1947 годов, школа в этих воспоминаниях  занимает далеко не  самое главное место:  слишком много других ярких впечатлений приносил каждый день наступившей мирной жизни.

  Однако сначала – все же о нашей 545-й.  Школа успешно налаживала мирный учебный процесс. Анастасия Герасимовна учила нас, -  правильно и красиво писать,  читать стихи «с выражением»,  умножать и делить числа столбиком, помните, -  два пишем, а семь, как скажет потом  Аркадий Райкин, «на ум пошло»,  и  -  по мере сил  старалась растить из  нас,  детей войны, -  людей порядочных, делая это ненавязчиво и спокойно.

 Я, недавний провинциал, тянулся за москвичами, и к четвертому классу удостоился чести быть запечатленным вместе с еще тремя учениками на памятной фотографии, красиво подписанной внизу «Лучшие ученики 4-го А». Боюсь, что это было наивысшее мое достижение за всю десятилетку.

В школьную котельную на зиму уже завозили уголь, и, перед тем, как пустить в дело, сваливали его на заднем дворе. Теперь на уроках мы сидели без пальто, и даже на переменках открывали «фрамуги» - створки для проветривания над широкими школьными окнами, а на большой перемене мы теперь бежали в школьную столовую, где завтракали уже с комфортом, -  сидя за столиками.  К нашим любимым бубликам там давали еще и чай, пусть не очень горячий, зато сладкий.

 Потрепанные и разрисованные прошлыми учениками учебники мы бережно заворачивали в свежие газеты. Самые изобретательные из нас, третьеклассников, а потом и четвероклассников, старались обернуть учебник так, чтобы портрет товарища Сталина  оказался на передней стороне обложки. Недостатка в газетах с такими портретами тогда не было, поэтому у многих из нас учебники благодаря нашим стараниям были оформлены очень патриотично.

  Однако была тут одна заковыка: иногда ученики, вовсе не желая как-то обидеть вождя (избави Бог!), начинали в задумчивости что-то дорисовывать на обложке, и товарищ Сталин в таком оформлении уже начинал  выглядеть не так красиво, как в свежей газете.  Анастасия Герасимовна мягко советовала в таком случае сменить обложку, а особо активным художникам –  советовала выбирать для обертки  что- нибудь нейтральное, по возможности не связанное с изображением  вождей партии и правительства.

 А мир, который окружал нас за пределами школьного здания, был сказочно интересен.

С фронта возвращались родные, - увы, не все. Мой ивановский дядя Вася, слава Богу вернулся -  с медалями и  трофеями - подарками. Мне досталась старенькая авторучка, которую мы тогда называли только самопиской ( не правда ли, - более русское и более точное  название),  и -  набор почтовых открыток с загадочными иностранными надписями. Одну, встречавшуюся почти на всех открытках, я все же прочитал. У меня получилось «САЯТЕ РОГАТЕ» .

Надпись запомнилась на всю жизнь, но по-настоящему я ее прочитал и перевел много позднее. На самом деле надпись была «САRTE POSTALE» , что означало всего-навсего «карточка почтовая»

 В парке Горького, который мы называли «цэпэкиО» (сокращенное «центральный парк культуры и отдыха), размещалась на набережной с  июня 1943 по 1948 год потрясающая выставка немецкого трофейного вооружения.

Там были танки, самолеты, пушки, автомобили и много еще чего. Разглядывать вражеские самолеты-танки-пушки  нам, мальчишкам, очень нравилось, но мне в память почему-то больше всего врезалась показанная на выставке душегубка с отпечатком окровавленной ладони  на внутренней  стене будки.

Очень рекомендую любознательным читателям посмотреть в Интернете маленький документальный фильм про эту выставку. Кстати, сопроводительный текст там читает Борис Чирков,  - Максим из кинотрилогии о Максиме, или, если хотите, - один из  великолепной троицы в «Верных друзьях».

 В Москве появилось много немецких и потом – японских легковых машин. Я уже писал  в моем рассказике «Колеса» про то, что во всех марках этих автомобилей мы отлично разбирались, и, -  главное, что нас интересовало,  - самая большая цифра, обозначенная на их спидометрах. Если там стояло, к примеру, 120, или даже 140 - это потрясало воображение.

 У отца, директора московской ткацкой фабрики имени Фрунзе, что на Варшавке, в качестве служебной машины вместо «эмки» появился опель «Олимпия», -  маленькая машинка вроде первого нашего «москвичонка», сделанного, правда, тоже на трофейном оборудовании фирмы «Опель». У «Олимпии» были смешные указатели поворота:  когда включался поворот, сбоку посредине кузова выдвигался такой флажок с красным фонариком, имитируя выставленную в окно руку водителя.

 Да что там машины! Даже трамваи, на которых мы,  наконец,  получили право ездить без родителей, были интересны нам тем, что двери у них не закрывались, и разъезжали мы  в основном на подножках, учась запрыгивать на них и спрыгивать на ходу. Впрочем, иногда в салон трамвая было забраться просто невозможно из-за его крайней переполненности. Неспроста тогда в ходу была  рифмованая загадка про трамвай, которая звучала так:

Один правит, двое – лают,

Двадцать – скрючившись сидят,

Пятьдесят – друг друга давят,

Тридцать грешников – висят,

Двести – с завистью глядят.

Пора мне остановиться.  Спасибо тем, кто дочитал до конца. Продолжим, если захотите, в «Нашей 545-й  - 6».